Мы – русские! Суворов: Жизнь, слова и подвиги великого русского полководца А.В. Суворова - Георгий Гупало

Есть народное предание. Записано оно в середине XIX столетия у крестьян Боровицкого уезда Новгородской губернии. Там, в тиши села Kончанского, коротал Суворов томительные дни вынужденного досуга.

В глухом темном лесу, рассказывают крестьяне, среди мхов и болот лежит огромная каменная глыба. Подступ к ней прегражден по точинами и ржавыми окнами. Вход в нее скрыт за уремою, под болотом. Гробовая тишина царит вокруг. Зверь лесной не заходит сюда. Лишь ворон каркает порою да орел парит над таинственным камнем. А внутри пещеры, склонив седую голову на выступ камня, спит мертвым сном богатырь – Суворов. И будет спать он до тех пор, покуда не покроется русская земля кровью бранному коню по щиколотку. Тогда пробудится от сна могучий воин и освободит свою Родину от злой напасти.

В этом предании выразилось твердое убеждение в том, что Суворов не может умереть. Он будет жить в своих заветах, бессмертных в памяти народа.

А народ, хранящий заветы Суворова, побежден быть не может.

К. Пигарев

Переписка А. В. Суворова с разными особами

Я был отрезан и окружен,

ночь и день мы били противника с фронта и тыла, захватывали у него орудия,

которые приходилось сбрасывать в пропасти

за недостатком перевозочных средств,

и он понес потери в четыре раза больше, чем мы.

Мы прорвались всюду как победители…

Из письма А.В. Суворова А.И. Бибикову.

25 ноября 1772 г.

Крейцбург

Животное, говорю я, нам подобное, привыкает к трудам, пусть даже заботам сопряженным, и, лишившись их, почитает себя бессмысленной тварью: продолжительный отдых его усыпляет. Как сладостно мне воспоминать прошедшие труды! Служа августейшей моей Государыне, я стремился только к благу Отечества моего, не причиняя особенного вреда народу, среди коего я находился. Неудачи других воспламеняли меня надеждою. Доброе имя есть принадлежность каждого честного человека, но я заключал доброе имя мое в славе моего Отечества, все деяния мои клонились к его благоденствию. Никогда самолюбие, часто послушное порывам скоропреходящих страстей, не управляло моими деяниями. Я забывал себя там, где надлежало мыслить о пользе общей. Жизнь моя суровая школа, но нравы невинные и природное великодушие облегчали мои труды: чувства мои были свободны, а сам я тверд.

…Теперь изнываю от праздности, привычной тем низким душам, кои живут для себя одних, ищут верховного блага в сладостной истоме и, переходя от утех к утехам, находят в конце горечь и скуку.

…Трудолюбивая душа должна всегда заниматься своим ремеслом: частое упражнение так же оживотворяет ее, как ежедневное движение укрепляет тело.

Письмо принца деЛиня, генерала австрийского, к Суворову

Любезный мой брат Александр Филиппович![2] Любезный зять Карла XII, любезный племянник рыцаря Баярда[3], потомок де Блуа-за и Монмана![4] Ты заставил меня проливать слезы чувствительности и удивления. Надеюсь с тобою же вместе проливать и кровь неверных батальонов каре, который никогда не остается пуст, ибо всегда будет наполнен твоею благоразумною храбростью. Увидишь меня подражателем тебе сколько возмогу, обнимая тебя от всего сердца, подражателем славе Императрицы нашей, нашего Князя, нашей с тобою собственной. Уповательно, что скоро будет еще чем похвалиться. Ты оправдал мою догадку, любезный сотоварищ, когда слушал слова людей, что они говорили о тебе. Кажется мне, что могу подобного ожидать и от тебя нисколько дружбы ко мне во мзду наижарчайшего моего к тебе привержения.

Ответ Суворова.

Ноябрь 1789 г.

Любезный мой дядя! Отрасль крови Юлия Цезаря, внук Александров, правнук Иисуса Навина! Никогда не прервется мое к тебе уважение, почтение и дружество: явлюсь подражателем твоих доблестей героических. С радостью, с обычайным нашим хладнокровием, при содействии силы, оросим мы плодоносные поля кровию неверных, которою покроются они так, что после ничего уже на них расти не будет. Толстый и плотный батальон-каре, развернутый фалангою, решит судьбу. Счастье поможет нам. Пожнем колонну огромную и колыхающуюся, подобно как бы ударяло во оную великое стенобойное орудие. Во вратах, в которых душа оставила тело Палеологов[5], будет наш верх. Там-то заключу я тебя в моих объятиях и прижму к сердцу, воскликнув: я говорил, что ты увидишь меня мертвым или победоносным. Слава обоих наших Юпитеров, Северного и Западного[6], и Антуанетты[7], подобной Юноне, обоих Князей наших[8] и собственная наша с тобою слава как некий гром наполнит нас мудростью и мужеством. Клеврет знаменитый, имеющий чистое сердце, чистый ум! Ты – Сюлли[9] Великого Иосифа! Марс – родитель твой. Минерва родила тебя. Обожают тебя Нимфы Цитерские. Внутренние изгибы сердца твоего устроены только для вмещения чести, славы, прочные владычицы вселенной. Ты, как осторожный Улисс, преданный Великому Иосифу, как великодушный лев – укротитель неверных. Страна Бельгийская усердствует к тебе, ты ее опора, ты будешь для нее соединителем между нею и престолом. Имя твое сопровождаться будет от столетия к столетию, самые судьбы участвовать в том станут. Провидение печется о продолжении лет твоих.

Граф А. Суворов Рымникский

Измаильским властям 7 декабря 1790 г. от Генерал Аншефа и кавалера Графа Суворова Рымникского

Превосходительному Господину Сераскиру Мегамету-паше Айдозле, командующему в Измаиле; почтенным Султанам и прочим пашам и всем чиновникам.

Приступая к осаде и штурму Измаила российскими войсками, в знатном числе состоящими, но соблюдая долг человечества, дабы отвратить кровопролитие и жестокость, при том бываемую, даю знать чрез сие Вашему Превосходительству и почтенным Султанам! И требую отдачи города без сопротивления. Тут будут показаны всевозможные способы к выгодам вашим и всех жителей! О чем и ожидаю от сего чрез двадцать четыре часа решительного от вас уведомления к восприятию мне действий. В противном же случае поздно будет пособить человечеству, когда не могут быть пощажены не только никто, но и самые женщины и невинные младенцы от раздраженного воинства, и за то никто как Вы и все чиновники пред Богом ответ дать должны.

Письмо Суворова принцу Кобургскому о взятии Измаила

Гарнизон состоял действительно из 35 000 вооруженных людей, хотя Сираскир и получил провианту на 42 000. Мы полонили: трехбунчужного пашу Мустафи, 1 султана, сына Сираскова, Капиджи-Башу, множество Бим-Башей и других чиновников. Всего 9000 вооруженных людей, из коих в тот же день 2000 умерло от ран. Около 3000 женщин и детей в руках победителей. Тут было 1400 армян, всего 4285 христиан да 135 жидов. Во время штурма погибло до 26 000 турок и татар, в числе коих Сираскир сам, 4 Паши и 6 Султанов. Нам досталось 245 пушек и мортир, все почти литые, 364 знамени, 7 бунчугов, 2 санджака, превеликое множество пороху и других военных снарядов, магазины, полные съестных припасов для людей и лошадей. Добычу, полученную нашими солдатами, ценят свыше миллиона рублей. Флотилия турецкая, стоявшая под батареями измаильскими, совершенно почти истреблена так, что мало осталось из оной судов, которые бы можно было, вычиня, употребить на Дунае.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});