Ритуал - Марина Дяченко

VII

Туда, где солнце, никто не летает при свете дня.

Крылья устали. Внизу ожидают

Меня.

Арм-Анн

В Ритуальной комнате он принял человеческий облик, и тащить принцессу Юту стало совсем тяжело.

Юта вырывалась. Она царапалась и кусалась, она изворачивалась и кричала срывающимся голосом:

— Ненавижу! Смрадный ящер! Мерзкое чудовище! Пусти меня, людоед!

А он тащил ее и волок, и перебрасывал через высокие пороги, и тянул по ступеням бесконечных лестниц, и не пытался понять — зачем. Куда, собственно, он ее ведет? И что теперь с ней делать?

Чтобы не задаваться этим вопросом, он тащил ее все быстрее и жестче. Она сопротивлялась все меньше — берегла силы.

Когда, в конце концов ввалившись в комнату с камином, он оторвал свои онемевшие пальцы от ее воротника, принцесса, встав на четвереньки, сразу же оказалась в самом дальнем углу. Прокричала оттуда, причем голос ее хрипом стал подобен голосу самого Армана:

— Ты, чудовище, кровожадный змей! Лучше умереть, чем принять помощь из твоих рук… Из твоих грязных когтей! Ты… — и не нашлась, какое бы еще оскорбление ввернуть.

Он ощутил смертельную усталость. Неведомо зачем сунул руку в глубокий карман, извлек оттуда обломок ржавой пряжки. Уронил на пол:

— Слышишь?

Принцесса примолкла, удивленная. Арман поднял стальной обломок и снова уронил. Железо тускло звякнуло о камень.

— Слышишь, принцесса Юта? Дзеннь… Мои слова для тебя значат столько же, сколько этот звук.

Юта молчала. Арман снова поднял железный обломок и вдруг изо всей силы швырнул им о пол. Тонко взвизгнув, кусочек металла брызнул в сторону и врезался в стену.

Арман не произнес ни слова. Юта съежилась. Некоторое время они просто смотрели друг на друга — Арман холодно, непроницаемо, Юта — смятенно.

— Я расскажу тебе сказку, — медленно предложил Арман. — Хочешь?

И, не дожидаясь принцессиного согласия, он взгромоздился прямо на стол. Зачем-то вытер ладони об одежду.

— Жила-была принцесса, — заговорил он тихо и глухо. — Давно уже, лет сто пятьдесят назад. Стройная, как тополек, и веселая, как жаворонок… Впрочем, память может меня подвести. Возможно, это была мрачная толстушка… Дело не в этом. Дело в том, что однажды утром… Или днем, неважно… ее похитил дракон.

Юта прерывисто вздохнула.

— Это был молодой дракон, — сквозь зубы продолжал Арман. — Можно сказать, юный. Как раз в тот день он достиг своего совершеннолетия. Ты слушаешь, Юта?

Принцесса сидела в своем углу, подтянув колени к подбородку — оцепеневшая, покрытая гусиной кожей.

— Он был один, — Арман медленно, как бы лениво, сполз со стола и принялся бесцельно кружить по комнате. — Он остался один в своем замке, но старшие, умирая, высказали веру в его будущую доблесть… И он, преисполненный доблести, умыкнул в соседнем государстве королевскую дочку, тоже юную…

Остановившись перед каминной решеткой, Арман зачем-то несколько раз ткнул в нее ногой. Камин безмолвствовал — черный, пустой, холодный.

— Она стояла близко, как ты, — Арман обернулся и направил Юте в лицо длинный обвиняющий палец. — Она была…

Подавшись вперед, Юта оказалась вдруг стоящей на коленях и умоляюще протягивающей руки:

— Не рассказывай… Не надо никаких ужасов, я тебя… Арман, пожалуйста… не рассказывай, я сойду с ума, пожалуйста…

Арман слушал ее бормотание, механически накручивая на палец вырванный волосок. Потом бездумно протянул руку и взял с каминной полки кочергу. Юта замолкла на полуслове.

— Дракон есть дракон, — сказал Арман занудным менторским тоном. — Принцесс надлежит кушать, жрать… Он поставил ее посреди ритуального стола, спиной к железной спице… У нее были голубые глаза и рыжеватые волосы. Одна бровь редкая, видно, выщипывала неумело… На подбородке — родинка, и еще одна на шее. Он…

Арман вдруг сильно размахнулся и ударил кочергой в стену. Из камня посыпались искры, а стальной прут сразу же изогнулся дугой. Юта с опозданием заткнула уши. Арман огорченно посмотрел на изуродованную кочергу, на выбоину в камне, помедлил и ударил еще раз, и кочерга сломалась с надрывным звуком лопнувшей тележной оси. Он оглянулся — и Юта с ужасом увидела, что глаза его выдают глубокую истерику.

— Я не помню, что там было, — сказал Арман спокойно. — Но зубы мои никогда не знали человечины. Никогда, — уронив обломок кочерги, он вдруг ударил о стену кулаком.

Юта вскрикнула. Арман стоял молча, на стене темнела кровавая клякса, а он разглядывал свою новую, будто чужую, странно большую и неповоротливую руку.

— С тех пор, — он обращался к разбитому в кровь кулаку, — с тех пор…

Арман содрогнулся…

И снова этот сон.

Над верхней губой девушки бисеринками выступили капельки пота. Она стоит, прижимаясь спиной к уродливому стальному шипу, белокожая, и поэтому бледность придает ее лицу оттенок синевы… Иссиня-бледное лицо в обрамлении рыжих, колечками слипшихся волос. Глаза распахнуты так, что светлые ресницы впиваются в кожу изогнутыми остриями. Губы, распухшие, искусанные, полураскрыты, и дыхание жертвы достигает ноздрей Армана, его огромных драконьих ноздрей… И запах. Резкий цветочный запах, будто целая похоронная процессия бросает букеты на свежую могилу… Он должен совершить ритуал, это неотвратимо, как приближение ночи, как наступление зимы…

И тогда, угодив в тиски неотвратимости ритуала и полной невозможности его свершения, сознание Армана больно исказилось.

Страх. Тошнота. Склизкие комья, катящиеся по воглому склону.

Он провалялся в горячке три дня. Юта сидела над ним, как бессонный сторож. Его разбитая рука лежала поверх плаща, служившего одеялом, и Юта то и дело бережно касалась ее, удобнее устраивая в грубых складках темной материи.

Он бредил. Днем и ночью ему являлась та роковая Ютина предшественница, рыженькая принцесса полуторавековой давности, встреча с которой привела Армана к окончательному осознанию своей никчемности.

— Уйди… — шептал Арман, не открывая глаз. — Я ничего тебе не… Ни волоска твоего рыжего… Не буду… Не жела…

Юта вздыхала и обтирала его горячее лицо влажной тряпочкой.

На четвертый день он пришел в себя. Очнувшись от короткого чуткого полусна, Юта увидела его еще воспаленные, но уже вполне осмысленные глаза.

— Прости, пожалуйста, — сказала она, едва встретившись с ним взглядом. — Я ужасно перед тобой виновата, от меня одни неприятности, и я все время плачу тебе злом за добро.

Арман чуть заметно усмехнулся. Пробормотал одними губами:

— Да… Уж. Что бывает добрее… похищения из дому.

* * *

На следующий день она сбегала на башню, где на глыбе земли, принесенной некогда Арманом-драконом, отцветал «сад». Принцесса безжалостно повыдергивала все восемь еще уцелевших цветов и, соорудив из них кокетливый букет, потащила вниз, намереваясь украсить им Арманову комнату.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});