Жена Цезаря вне подозрений - Евгения Горская

А вот Светлана совершенно другая. С ней и Виктор Федорович, и Вячеслав говорили на одном языке и понимали друг друга почти без слов. Со Светой обоим Кузьменко было легко и приятно, и Лиза не могла этого не осознавать. Вот и ревновала, и злилась, безуспешно стараясь скрыть свои чувства, что вызывало у пожилого мужчины еще большую жалость.

Виктор Федорович вздохнул и потянулся к телефону.

– Здравствуй, Лизонька.

Услышав голос невестки, он обрадовался. Ему хотелось самому все ей сказать, все объяснить и успокоить, поскольку не был уверен, что Вячеслав станет успокаивать жену.

– Как дела? – трусливо спросил свекор. И терпеливо выслушивал подробности про длинный Лизин день, про то, как плохо отчистили в химчистке любимые Славкины джинсы, как у нее едва не пригорело мясо и что вообще день был неудачный и никуда не годный.

У нее совсем нет подруг, с жалостью думал мужчина. Ей не с кем поделиться мелкими женскими глупостями, вот и делится с ним, хоть и понимает, что ему они скучны и неинтересны.

– Лиза, – решился наконец Виктор Федорович, – я женюсь.

– Поздравляю, – помолчав, почти прошептала невестка.

– Все будет хорошо, – глупо пообещал он, – ты ни о чем не беспокойся.

– А… о чем мне беспокоиться? – вроде как не поняла Лиза. Но Кузьменко знал, что жена сына все прекрасно понимает.

– И ты, и дети будете обеспечены. Что бы ни случилось.

– Я совсем об этом не беспокоюсь, – вяло обиделась Лиза.

И опять ему было ясно, что та рада услышанному, что данный вопрос ее очень волнует. И он добавил:

– Половину всех своих денег завтра же положу на твое имя.

– Не надо, Виктор Федорович, – запротестовала Лиза. – Спасибо, но… не надо.

– Я не разрешения спрашиваю, а ставлю тебя перед фактом, – засмеялся Кузьменко. Самое главное было сказано, теперь можно было расслабиться.

Он положил трубку и неожиданно ощутил сильную и непонятную тревогу. Почувствовал опасность, но не понимал, кому и откуда эта опасность грозит.

«Я просто устал», – вздохнул Виктор Федорович.

Снова потянулся к телефону и, услышав любимый голос, немного успокоился. Спросил:

– Света, давай я сейчас приеду?

– Нет, – торопливо возразила она. – Я очень устала и хочу спать. Извини, Витя.

Кузьмин еще какое-то время смотрел на телефон, потом перевел взгляд на фотографию покойной жены, висевшую на противоположной стене, и неожиданно подумал, что почти совсем не помнит Дашу. Во сне она часто бывала с ним, а в реальной жизни – почти никогда. А ведь не так уж много лет назад ему казалось, что не сможет без нее жить.

Нужно продать эту квартиру и купить новую, – пришло вдруг решение. Нельзя допустить, чтобы в Дашиной квартире жила другая женщина. Даже Света. От этой мысли почему-то стало спокойнее, и Виктор Федорович переключился на размышления о завтрашних делах.

Четверг, 29 апреля

Ночью Светлана почти не спала.

Вечером она обошла квартиру, стараясь увидеть малейшие подтверждения того, что здесь побывал кто-то чужой, но так ничего и не заметила. Или все же… Старинный маленький слоник из слоновой кости, всегда находившийся рядом с клавиатурой компьютера, сейчас стоял чуть боком, словно отвернувшись, а она обычно ставила его прямо. Кто-то его подвинул? Может быть. Но, может быть, она сама задела ненароком любимого с детства слоника, который до сих пор так и не принес ей счастья. Вчера, обнаружив пропажу файлов с фотографиями, она могла не только слоника с места стронуть, но и разумом тронуться.

Еще Света припомнила, что ей пришлось немного подвинуть кресло, когда садилась вечером за компьютер, и это ее тогда слегка озадачило, потому что обычно кресло не откатывала, просто поворачивалась на нем, вставая из-за стола. Впрочем, сейчас она сомневалась и в том, что двигала кресло, и в том, что его положение ее удивило.

Не сомневалась только в одном: в квартиру кто-то заходил, и этот кто-то уничтожил снимки в ее компьютере. Она же не сумасшедшая, в самом деле, и прекрасно помнит, что переписала файлы из телефона.

Ночью Светлана несколько раз вскакивала, снова включала компьютер и – снова убеждалась, что фотографий нет. Наконец решительно запретила себе вставать. Файлам неоткуда взяться, в ее доме кто-то побывал и их удалил. Теперь необходимо вычислить этого человека. Но голова начисто отказывалась соображать.

Прежде всего нужно заснуть, ей требуется отдых.

Светлана старалась не думать об исчезнувших фотографиях, но вместо мыслей о них к ней пришли воспоминания о бабушке Клаве. И это было еще хуже, чем понимание того, что в квартире находился чужой человек, трогал ее вещи, и теперь ей страшно и противно к ним прикасаться.

О том, что бабушка Клава сумасшедшая, Света узнала от родителей. То есть, конечно, они не сказали ей этого прямо, просто переругивались на кухне, и из ее комнаты их голоса были прекрасно слышны.

– Надеюсь, ты понимаешь, ребенок не должен знать, что у тебя в роду сумасшедшие, – зло говорил отец.

– Вовсе не у меня, – оправдывалась мать. – Клава и моя мама не родные сестры, а сводные. В нашей семье ничего похожего не было. Я и бабушку свою прекрасно помню, и даже прабабку. Что ты на меня накинулся? Я-то тут при чем?

– Представляешь, какая для ребенка травма, узнать, что старуха чокнутая?

– Ты не говори, и никто не узнает, – повысила голос мать.

– Не узнает? – почти взвизгнул отец. – Хорошо тебе так думать! Что ты, как страус, прячешь голову? Не узнает… А если это откроется? Господи, он же получит удар по психике на всю жизнь! Он же всю жизнь станет искать у себя признаки сумасшествия! Ты это понимаешь?

Сначала Света, как дура, решила, что родители беспокоятся о ее психике. Глебу в тот момент было всего шесть лет, и даже ей было понятно, что никакого удара по психике брат получить не может, так как мал и глуп. К тому же именно Света общалась с бабушкой Клавой, а вовсе не Глеб. Потом, когда до девочки дошло, что родители, как всегда, беспокоятся о сыне, ей стало очень обидно. Она привычно постаралась не заметить эту обиду, а потом на нее навалился такой оглушающий ужас, что уже и не помнила ни о какой обиде. Света мгновенно оказалась на кухне и уставилась на мать.

– Бабушка Клава сумасшедшая?

– Тише! – прикрикнул на нее отец. – Что ты кричишь? Глеб услышит!

Глеб уже давно спал и ничего услышать не мог, но мать за дочку не заступилась. Впрочем, та ничего подобного и не ждала. Ведь к тому времени уже прекрасно понимала, что для родителей важен только один ребенок – Глеб, а она для них… так, никто. Понимать-то понимала, а вот привыкнуть к этому никак не могла. И сейчас из глаз Светы брызнули слезы.

– Что с бабушкой Клавой? Мам, скажи! Пожалуйста!

Светлана до сих пор помнила, как плакала тогда на кухне, потому что с тех пор плакала всего лишь один раз – на похоронах тети Нины.

Отец молча отодвинул маленькую Свету, стоявшую в дверях, в сторону и вышел.

– Да не знаю я ничего толком… – Мать смотрела отцу вслед и кусала губы. – Спроси лучше у Нины.

Тетка приехала сразу же, как только услышала по телефону рыдания Светы. Обняла плачущую племянницу и отвела в комнату.

– Не плачь, Светочка, – уговаривала женщина, – может быть, бабушка Клава поправится, снова пирогов нам с тобой напечет.

– Она сумасшедшая? – перебила Света. – Нина, я боюсь…

– Просто больной человек. Понимаешь? У нее такая болезнь, когда человек не совсем понимает, что делает. Тут нет ничего страшного и ничего стыдного. Это всего лишь болезнь.

– Бабушка Клава поправится?

– Нам остается только надеяться, Светочка.

– А почему мама с папой боятся, что Глеб узнает, если ничего стыдного нет?

– Не знаю я, чего они боятся, – вздохнула Нина. – Человек должен знать правду. Знать правду и говорить правду. И нечего тут бояться.

Потом тетя уложила племянницу в постель и долго сидела рядом, как родители с Глебом. И Свете все не хотелось засыпать. Но когда глаза уже начали закрываться сами, она спросила то, что мучило ее больше всего:

– А девочки знают?

Нина сразу поняла, о каких девочках идет речь. Конечно, о Лере и Миле, подружках Светы. О ком же еще?

– Не знаю, Светочка, – погладила ее по руке тетка. – Ты только всегда помни, что бабушка Клава добрый и честный человек. А в том, что она заболела, никто не виноват. Ты – тем более.

Больше Светлана никогда не задавала вопросов о бабушке Клаве, а Нина никогда о болезни своей матери не говорила.

Летом, когда подруги приехали на дачу, Света все ждала, что те спросят про бабушку Клаву или скажут что-нибудь обидное, но девочки ничего не спрашивали. Она долго терялась в догадках, почему, и даже хотела поинтересоваться сама, знают ли подруги, что ее бабка сумасшедшая. Но промолчала. Хотя отчего-то понимала, что подружки все знают. В конце концов сообразила, что те жалеют ее, и от этого стало особенно обидно и больно. Тогда впервые Света почувствовала себя с ними чужой.