Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Евгений Абросимов

6

Владимир встал. Теперь он знал,Что нет спокойствия. Пожалуй,Лишь ощущений новизнаЕго от крика удержала.Он оглянулся, что же, тутОн детство прожил, юность начал,Он строчек первых теплотуИз этих дней переиначил.Но медной ярости комокЖег губы купоросом.ПрощеУйти, пожалуй,Но порог?Но всех тревог последний росчерк?Нет, отвечать! И на лету,Когда еще конца не ведал,Он понял — правильно!И тут Предельной честности победа.

7

«Пока внушительны портьеры,Как русский довод — “остолоп”,И мы с тобой не у барьера,Мы говорим. Мы за столом,И лунный свет налит в стекло,Как чай. И чай налит, как милость,И тень элегий и эклогВ твоих строках переломилась.Я знаю всё. И как ты куришь,А в рассужденье грез и лирКакую точно кубатуруИмеет твой особый мир.И как ты скажешь: “В январеНад городом пылает льдинка,Да нет, не льдинка, погляди-ка,Горит, как шапка на воре”.И льдинка вдрызг. И на осколкахТы это слово надломил,От этой вычурности колкойМне станет холодно на миг.Философ. Умница. Эстет,Так издевавшийся над щами.Ты знаешь, что на свете нетСтрашней, чем умные мещане.Чем чаще этот род за нас,Чем суть его умнее лезет,Тем выше у меня ценаНа откровенное железо.Да, транспортиром и мечомПерекроив эпоху сразу,Он в первой грусти уличен,Опальный человечий разум.Так, сам не зная почему,Забыв о верности сыновней,Грустит мальчишка. И емуДругие горизонты внове.Горизонтально, говоришь?Быстрее, чем ты напророчил,Он дочитает буквари,Он голос обретет и почерк.Профессор мудрый и седой,Колумб, который открываетЦветенье новое садов, —Его никто не понимает.Но метод, стиль его побед —В нем стиль и метод твой, эпоха.Его не понимают? — Плохо,Как плохо, если десять лет.А ты, ты умненьким чижомВ чижином маленьком уютце,Ты им враждебный и чужой,Они пройдут и рассмеются.И что ты можешь? Что ты мог?Дымок по комнате протащишь,В стихах опишешь тот дымокИ спрячешь в сокровенный ящик.Души, душе, душой, душа, —Здесь мысль к пошлости околышек!» –«Ты этим воздухом дышал!» —Есть гордость временем своим,Она мудрей прогнозов утлых,Она тревогой напоит,Прикрикнет, если перепутал,И в этой гордости простойТы не найдешь обычной темы:“Открой окно — какой простор!Закрой окно — какая темень!”Есть мир, он, право, не четаТвоей возвышенной пустыне,В нем так тревога начата,Что лет на триста не остынет.Крушенье личности и Трой,Суровая походка грома!Суровый мир, простой, огромный,Распахнутый для всех ветров…»

Глава II

…Можно сердце вылечить —На! — чтоб стужу плавило.Не было? Было же!Не взяла. — оставила…

Из ранних стихов Владимира

…Был разговор о свинстве сфинксов,О принципах и принцах, но весомБыл только темный призвук материнстваВ презренье, в ласке, в жалости — во всем….

Пастернак

1

Ну что ж, похоже в самом деле,Я победитель. Значит — быть.Как мы тревогу не разделим,Как мне ее не разлюбить,Как от победы этой грустнойНе закружится голова —Здесь начинается искусство,И здесь кончаются слова.Но даже если ты уверен,Что не напутано в «азах»,Ты одинок в огромной мере,Как Женька некогда сказал.

2

Буран, буран. Такая стужа.Да лед звенит. Да тишина.О молодость! Вино, да ужин,Да папиросы, да Она —Ну, чем, голодная и злая,Ты бредишь полночью такой?Гудки плывут, собаки лаютС какой-то зимнею тоской.

3

Так возвращается ВладимирК весьма условной теплоте.Не соразмерив пыл и имя,Он только комнатой владел.Семиметровая обительСуровой юности! Прости,Коль невниманием обиделИль раньше срока загрустил.Там так клопы нещадно жрали,Окурки дулися в лото,Там крепко думалось, едва лиНам лучше думалось потом.

4

Он жил тогда за Белорусским,И, от Заречиных бредя,Он думал с царственным и узкимПрезреньем истинных бродягОб ужине и о портьерах.И сам того не замечал,Что это детство или ересьИ повторение начал.Но это так легко вязалосьС мечтой об ужине, что он,Перебродив совсем, к вокзалуБыл просто очень утомлен.

5

Но вот и дом. Такою ночьюЕму в буран не улететь,Он фонарями притороченК почти кромешной темноте.В подъезде понял он и принял, —То беспокойство, что ловил,Звалось Заречиной МаринойИ безнадежностью в любви.

6

– Фу, видно, все-таки дождалась.– Марина?– Я.– Какой судьбой?Какими судьбами?– Ты талый.Ты каплешь весь. Да ну, постой!– Да нет, откуда?– Ну уж, знаешь,Ты не излишне comme il faut.Ты, видно, вправду не считаешьМеня особенной лафой.А ларчик просто — я к подруге.Ночую. Рядом. За углом.Да то ли детством, то ли вьюгой,Как видишь, в гости примело.

7

Пока с необъяснимым рвеньемОн снег сбивает с рукавов,Ругает стужу, ищет веникИ постигает — «каково!»,Марина смотрит, улыбаясь, —Мальчишка. Рыцарь и аскет.И только жилка голубаяПросвечивает на виске…

…9

Но было что-то, что внезапноПришло и стало тишиной,Как еле уловимый запахИ привкус горечи иной.Так всем догадкам намечатьсяИз тех, которым сужденоСтать спутником и домочадцем,Ночной тревогой и денной.И, начинаясь с «неужели»,Через секунду став «ну да»,Они придут к тебе, как шелест,И опрокинут как удар…

… 12

О мальчики моей поруки!Давно старьевщикам пошлиСмешные ордерные брюки,Которых нам не опошлить.Мы ели тыквенную кашу,Видали Родину в дыму.В лице молочниц и мамашиМы били контру на дому.Двенадцатилетние чекисты,Принявши целый мир в родню,Из всех неоспоримых истинМы знали партию одну.И фантастическую честностьС собой носили как билет,Чтоб после, в возрасте известном,Как корью, ей переболеть.Но, правдолюбцы и аскеты,Всё путали в пятнадцать лет.Нас честность наша до рассветаВ тревожный выводила свет.На Украине голодали,Дымился Дон от мятежей,И мы с цитатами из ДаляСледили дамочек в ТЭЖЕ.Но как мы путали. Как сразуМы оказались за бортом,Как мучились, как ум за разум,Как взгляды тысячи сортов.Как нас несло к чужим. Но нетуДругих путей. И тропок нет.Нас честность наша до рассветаВ тревожный выводила свет.О Родина! Я знаю шаг твой,И мне не жаль своих путей.Мы были совестью абстрактной,А стали совестью твоей.

13

Еще о честности. Ты помнишь,Плечом обшарпанным впередОгромный дом вплывал в огромныйДождя и чувств круговорот.И он навеки незапятнан,Тот вечер. Дождик моросилНа Александровской. На пятомЯ на руках тебя носил.Ты мне сказала, что не любишь.И плакала. Затем, что такЛюбить хотелося, что губыСвела сухая маета.Мы целовались. Но затем ли,Что наша честность не могла,Я открывал тебя, как земли,Как полушарья Магеллан.Я целовал твои ресницы,Ладони, волосы, глаза,Мне посегодня часто снитсяСолоноватая слеза.Но нет, не губы. Нам в наследство,Как детства запахи и сны, —Что наша честность вне последствийИ наши помыслы ясны.

14