«Человек, первым открывший Бродского Западу». Беседы с Джорджем Клайном - Синтия Л. Хэвен

нашей дружбе и партнерстве, проницательно и соответствует истине, и я полагаю, что это целиком заслуга Иосифа. Иосиф с самого начала всегда старался мне помочь и охотно работал со мной, отвечал на мои вопросы, разъяснял темные места своих текстов. Лучших взаимоотношений с автором нельзя было и пожелать. Позднее они начали меняться.

Однако уже в 1980 году, когда вышла «A Part of Speech», некоторые поэты, переводчики и читатели остались недовольны. Роберт Хасс в «Нью репаблик» сожалел о его «фатальных просчетах при выборе интонации», создающих впечатление, что перед нами «молодой английский умник неопределенного возраста, который выпорхнул из университета и вознамерился произвести фурор» [101].

Хасс непоследователен. Он разбранил несколько строк из моего перевода «Натюрморта», но затем назвал мой перевод «Сретенья» «красивым и очень простым». Похожую непоследовательность проявил критик Джон Бейли. В рецензии на «A Part of Speech» он похвалил то, что в переводе стихотворения «На смерть Жукова» я «чудодейственно сумел сохранить» медлительный прерывистый ритм военного похоронного марша. Однако спустя годы, в другой рецензии, он написал, не упомянув моего имени, что переводчик стихотворения о Жукове не смог передать «то ли простоту, то ли замысловатость» этого стихотворения[102]. Если уж зашла речь о «A Part of Speech», не забывайте, что авторитетный британский славист Генри Гиффорд в рецензии в ТЛС написал: «лучшие переводчики Бродского – Бродский и Клайн». Это сказано о книге, в которую включены переводы Хекта, Уолкотта и Уилбура.

Вот дословная цитата из Гиффорда:

Каждое стихотворение в этой книге читается так, словно английский язык для него изначально родной. Некоторые лучше других (особенно те, над которыми потрудились Бродский и Джордж Л. Клайн) [103].

Я в некотором роде согласен с Гиффордом: по моему мнению, некоторые, хоть и не все, автопереводы Бродского в этой книге – первоклассные.

И когда же взаимоотношения начали меняться, как вы это называете?

Возможно, «начали меняться» – неподходящее выражение. Лучше сказать, что они изменились в 1980‑х, когда он лучше овладел литературным английским. Когда он овладел языком почти в полной мере, ему уже не так остро требовались переводчики. Вначале он отчаянно нуждался в умелых переводчиках[104].

Помните, что он сказал, когда я позвонил ему в Лондон в октябре, после новости о Нобелевской премии? Я сказал: «Поздравляю вас, Иосиф!», а он ответил: «Поздравляю и вас, Джордж!» Этим ответом он воздал мне справедливость в том смысле, что мои переводы сыграли некоторую роль в присуждении ему Нобелевской премии. Не стану утверждать, что главную. Но могу без ложной скромности сказать, что роль была существенная. Не будь моих переводческих работ, он, возможно, в конце концов все равно получил бы Нобелевскую премию, но не так скоро.

Если заглянуть в содержание его последней книги стихов… Как бишь она называется – «Et Cetera»?

Так она называется в некоторых иноязычных изданиях. А на английском – «So Forth». Жаль, что не «Et Cetera», ведь «et cetera, et cetera», «и так далее, и так далее» – один из его фирменных рефренов, так он очень часто завершал фразы.

Если я правильно помню, в этой книге нигде нет упоминаний ни об одном переводчике. А ведь во всех его предшествующих книгах стихов, наоборот, имена переводчиков были указаны после каждого стихотворения. Использовалась формулировка «translated by x» («перевод Имярека») или, в некоторых случаях, «translated by x with the author» («перевод Имярека вместе с автором») или «translated by the author» («перевод автора»). Как бы то ни было, в данном случае на обороте титульного листа указано мелким шрифтом, что некоторые стихотворения «написаны на английском», а другие «translated by the author», и к этим двум категориям относятся почти все стихи в книге – пятьдесят шесть из шестидесяти четырех. И наконец, есть еще одна, небольшая группа стихотворений – восемь штук, рядом с каждым названием указано «перевод Имярека и автора». В эту группу вхожу я: «„An Admonition“ was translated by George L. Kline and the author» («„Назидание“ – перевод Джорджа Л. Клайна и автора»). И лишь рядом с одним стихотворением указано только имя переводчика: «„Venice: Lido“ was translated by Alan Myers» («„Лидо“ – перевод Алана Майерса»). Из переводчиков один лишь Майерс, так сказать, значится на афише в качестве солиста. Словом, стихи на английском, вошедшие в этот сборник, переведены Бродским либо самостоятельно, либо в соавторстве с кем-то из переводчиков. Разумеется, как вам известно, большинство критиков разбранили «So Forth».

Уильям Логан написал в 2001 году в «Нью крайтирион», что автопереводы Бродского – это как если бы «парикмахер сам себя постриг» [105] . Так Логан продолжил мысль, которую сам же письменно изложил вскоре после смерти Бродского:

Прозу на английском Бродский писал с ненасытным аппетитом и абсолютно бегло, но его поэзия часто похожа на вирши Гумберта Гумберта. Голос благородного ума слышится приглушенно, словно из‑за гипсокартонной перегородки. В своем эссе «Поклониться тени» Бродский утверждал, что пишет по-английски, исключительно чтобы приблизиться к Одену, – что ж, некоторые его стихи звучат так, как если бы Одена зачитывали по «телефону» из двух жестянок, соединенных бечевкой [106].

Иосифу очень хотелось воздать почести Одену – воздать этой элегией, этими стихами. Но у Одена совсем иное мировосприятие: у них разный темперамент, разный путь ученичества, разные инстинктивные устремления в поэзии.

Не забывайте: если Йейтса, Дилана Томаса, Фроста, Уилбура и Уоллеса Стивенса Бродский читал, именно Оден стал первым англоязычным поэтом, с которым Бродский познакомился лично. Бродский рассказал мне, что, боясь сказать что-нибудь неуместное или грамматически корявое, при беседе ограничивался однотипными вопросами: «Мистер Оден, что вы думаете о поэте Икс?» или «Мистер Оден, какого вы мнения о поэте Игрек?». А Оден, конечно же, был рад поведать молодому русскому поэту, как смотрит на Йейтса, Элиота, Дилана Томаса или Уоллеса Стивенса.

В любом случае попытка автоперевода разбередила в Бродском это томительное миметическое желание [107] ; как написал Логан, «прочтя эти нестройные, немузыкальные строки, невольно начинаешь восхищаться Набоковым и Конрадом».

Не пойму, почему, чтобы восхититься Набоковым или Конрадом, надо обязательно вначале прочесть несовершенные английские строфы Бродского. В любом случае все остальные книги Бродского – и сборники стихов, и сборники эссе – критика приняла лучше, чем «So Forth». Его эссе удостаивались единодушных – и обоснованных – похвал. А все остальные книги его стихов критика приняла хорошо, хотя некоторые рецензенты нашли