Полиция - Ю Несбё

Но спустя пару недель Антон рассказал Лауре о своей находке. Именно она в конце концов уговорила его доложить о дубинке, сказав, что не ему судить о важности находки. И он доложил. Пошел к начальнику и рассказал, как все было. «Крайне неверная оценка», — заявил начальник полиции округа. И в качестве благодарности за то, что Антон потратил свой выходной, пытаясь помочь в расследовании убийства, его сняли с оперативной работы и посадили отвечать на телефонные звонки в офисе. Он в одночасье потерял все. За что? Никто не произносил этого вслух, но Рене Калснеса все считали хладнокровной бессовестной свиньей, обманывавшей и друзей, и посторонних. Многие думали, что мир стал чище, избавившись от него. Но самым позорным было то, что криминалисты не нашли на дубинке никаких следов, способных привязать ее к убийству. После трех месяцев заточения в офисе у Антона был небольшой выбор: сойти с ума, уволиться или позаботиться о переводе. И он позвонил старому другу и коллеге Гуннару Хагену, и тот добыл ему место в полиции Осло. То, что предложил Гуннар, было, конечно, шагом назад в карьере, но Антон, по крайней мере, снова очутился среди людей и разбойников города Осло, где все было лучше, чем в затхлом Драммене, полиция которого пыталась копировать коллег из Осло, называя свою маленькую лачугу «Полицейским управлением». Даже адрес драмменской полиции — Грёнланн, 36, — казалось, был слизан с адреса Полицейского управления Осло, расположенного на улице Грёнланнслейрет.

Антон доехал до вершины холма и, едва завидев свет, правой ногой автоматически нажал на педаль тормоза. Гравий зашуршал под резиновыми шинами, и машина остановилась. Дождь бил по кузову автомобиля, почти полностью заглушая шум двигателя. Луч света фонарика в двадцати метрах от него опустился вниз. Передние фары высветили светоотражающую полицейскую ленту в оранжевую и белую полоску, ограждающую территорию, и желтый светоотражающий жилет полицейского на человеке, только что опустившем вниз фонарь. Он помахал ему, и Антон поехал вперед. Вот именно здесь, прямо за ограждением, машина Рене свалилась в реку. Для подъема автомобиля из реки и буксировки по воде к заброшенной лесопилке, где его вытащили на сушу, потребовался кран и стальные тросы. Им пришлось повозиться, высвобождая тело Рене Калснеса, поскольку моторный блок вдавило в салон на уровне его бедер.

Антон нажал на кнопку и опустил боковое окно. Холодный влажный ночной воздух. Большие тяжелые капли дождя падали на краешек окна, поливая душем его шею.

— Ну? — сказал он. — Где…

Антон заморгал. Он не был уверен, закончил ли предложение. Ему показалось, что произошел крошечный скачок во времени, как в фильме с плохим монтажом. Он не знал, что случилось, знал только, что на какое-то время отключился. Он посмотрел на колени. Они были покрыты осколками стекла. Антон снова поднял глаза и увидел, что верхняя часть бокового стекла разбита. Он открыл рот, чтобы спросить, что происходит, услышал свистящий звук, подумал, что бы это могло быть, хотел поднять руку, но опоздал. Раздался хруст. Он понял, что звук исходит от его головы: что-то сломалось. Антон поднял руку и закричал. Нащупал рычаг переключения скоростей, чтобы установить его в положение заднего хода, но тот не хотел передвигаться, все как-то замедлилось. Антон хотел нажать на педаль и газануть, но такое действие направило бы машину вперед. К краю. К обрыву. Прямо в реку. Сорок метров вниз. Полный… полный… Антон дернул и потянул рычаг переключения скоростей. Он явственнее услышал шум дождя и ощутил, как холодный ночной воздух окутал всю левую часть тела — кто-то открыл дверь. Педаль, а где нога? Полный повтор. Задний ход. Вот так.

Микаэль Бельман уставился в потолок и прислушался к успокаивающему стуку дождевых капель по крыше. Голландская черепица. Гарантированно прослужит сорок лет. Микаэль подумал, насколько вырос объем продаж из-за такой гарантии. Более чем достаточно, чтобы заплатить компенсацию за крыши, которые не прослужат гарантированного срока. Если люди и испытывали потребность в чем-то, так это в гарантии, что вещи прослужат долго.

Голова Уллы покоилась у него на груди.

Они поговорили. Говорили много и долго. Впервые на его памяти. Улла плакала. Не тем надрывным плачем, который он ненавидел, а другим, тихим, в котором было меньше боли, но больше тоски, тоски по тому, что было и больше никогда не вернется. Тем плачем, который поведал ему, что в их отношениях было нечто настолько ценное, что по ним стоило тосковать. Он не ощущал тоски, пока Улла не заплакала. Казалось, плач ее был необходим, чтобы он понял. Этот плач отодвинул в сторону занавес, обычно пребывавший на месте, занавес между тем, что Микаэль Бельман думал, и тем, что Микаэль Бельман чувствовал. Она плакала за них обоих, как всегда. И смеялась она за них обоих.

Он хотел утешить ее. Погладил по голове, позволил ее слезам намочить его голубую рубашку, которую она накануне выгладила. А потом почти по привычке поцеловал ее. Или же он сделал это сознательно? А может, из любопытства? Ему было любопытно, как она отреагирует, он испытывал любопытство того же рода, что и в молодости, когда, работая следователем по уголовным делам, вел допрос подозреваемых по девятишаговому методу Инбау, Рейда и Бакли и доходил до того шага, когда следует надавить на чувства подозреваемого лишь для того, чтобы проверить, как он отреагирует.

Вначале Улла не ответила на поцелуй, только замерла. А потом осторожно ответила. Микаэль знал все ее поцелуи, но не этот, полный ожиданий, неуверенный. Он поцеловал ее более жадно. И она совершенно растаяла, потащила его следом за собой в кровать, сорвала с себя одежду. И в темноте он снова подумал об этом. Что она — это не он. Не Густо. И эрекция у него закончилась еще до того, как они оказались под одеялом.

Он объяснил это усталостью, тем, что ему пришлось думать о множестве вещей, что ситуация была слишком запутанной, а стыд от его поступка слишком велик. Но он быстро добавил, что та, другая, не имеет к этому никакого отношения. И он был чист перед собой, ведь это утверждение было правдой.

Микаэль вновь закрыл глаза, но сон не шел. Им владело то же беспокойство, с каким он просыпался по утрам в последние месяцы, то же неясное чувство, что случилось или вот-вот случится что-то ужасное, и он каждый раз надеялся, что эти мысли всего лишь продолжение сна, пока не понимал, чем они были на самом деле.

Что-то заставило его опять открыть глаза. Свет. Белый свет на потолке. Он исходил от пола рядом с кроватью. Микаэль повернулся и посмотрел на экран телефона. Звук у него был отключен, но телефон всегда был в сети. Они с Исабеллой договорились, что не будут обмениваться текстовыми сообщениями по ночам. Почему она не хотела получать сообщения ночью, он даже не спросил. И она на первый взгляд спокойно восприняла его слова о том, что они некоторое время не смогут видеться. Впрочем, она явно поняла, что в этом предложении можно вычеркнуть слова «некоторое время».

Микаэль с облегчением увидел, что сообщение пришло от Трульса. И удивился. Наверное, Трульс послал его по пьянке. Или перепутал адресата, — наверное, оно было предназначено даме, о которой он не рассказывал Микаэлю. Сообщение состояло всего из двух слов:

Сладких снов.

Антон Миттет снова очнулся.

Первым, что он услышал, был звук дождя — тихое постукивание по лобовому стеклу. Двигатель был выключен, голова болела, и Антон не мог пошевелить руками.

Он открыл глаза.

Передние фары все еще горели. Сквозь струи дождя они светили в темноту, туда, где земля резко обрывалась. Вода, стекающая по лобовому стеклу, не позволяла увидеть еловый лес на другой стороне ущелья, но Антон знал, что лес на месте. Безлюдный. Тихий. Слепой. В тот раз им не удалось ускорить приход зимы. В тот раз не удалось.

Антон посмотрел на свои руки. Он не мог ими пошевелить — они были плотно прикованы к рулю пластиковыми полосками. Такие полоски практически повсеместно в полиции вытеснили традиционные железные наручники. Тонкие ленты надо было просто обернуть вокруг запястий задержанного и затянуть. С ними не могли справиться даже самые сильные: если человек начинал сопротивляться, пластиковые полоски попросту врезались в кожу и мясо, вплоть до самой кости.

Антон обхватил руль и понял, что пальцы утратили чувствительность.

— Очнулся?

Голос показался очень знакомым. Антон повернулся к пассажирскому сиденью и посмотрел в глаза, сверкающие в прорезях шапки-балаклавы, закрывавшей всю голову человека. Такими шапками пользуются бойцы «Дельты».

— Тогда ослабим это.

Одетая в перчатку левая рука схватилась за рычаг ручного тормоза, торчащий между ними, и подняла его. Антону всегда нравился звук рычага старых ручных тормозов: слыша его, он чувствовал механику, шестеренки и цепи, ощущал, что происходит в машине. Сейчас же рычаг поднялся, не издав ни звука. Только легкий хруст. Колеса. Они покатились вперед. Но только на метр или два, потому что Антон автоматически нажал на педаль тормоза. Ему пришлось надавить на нее со всей силы, так как двигатель был отключен.