Шаг из тьмы (СИ) - Марс Остин

Она замолчала, он сидел такой довольный, что бесил её, совершенно ничего для этого не делая, отпил чая и подтолкнул:

— Так что там с нелюбимыми вариантами сокращений?

Она поморщилась и стала загибать пальцы:

— "Верка" — грубое, пренебрежительное, "Верунчик" — панибратское и деревенское, "Ника" — закос под иностранщину, порождает обвинения в стремлении выделиться. "Вероника" — слишком длинно и сложно для бытового общения, требовать, чтобы все так обращались каждый день — высокомерие и выпендрёж. У меня был хороший друг, который любил этот вариант, но эта дружба плохо кончилась, и после него я всех поправляю, кто меня пытается так называть.

Министр смотрел на неё так же, как она недавно на него:

— Ни дня без сюрпризов. Меня почему не поправили?

Она неоднозначно двинула плечами и опустила глаза, опять начав ковырять еду:

— У вас это как-то… по-другому получается. Я слышу через мыслеслов, но наверное, акцент меняет звучание. Не знаю, — она сунула в рот кусок яичницы, чтобы не продолжать этот разговор, министр опёрся о стол, наклоняясь ближе, с улыбкой спросил:

— Почему вас так назвали? Как в вашем мире выбирают имена?

— Как хотят, так и выбирают, чаще просто из соображений благозвучности. Меня назвали в честь прабабушки, у меня родимое пятно как у неё, родственники-цыгане сказали, что это хороший знак, к удаче. Её звали Азиза, дед называл её Аза, и меня так называл в детстве. А потом я узнала, что у цыган два имени, одно в паспорте, второе — которым называют. А по паспорту она была Вероника. Я долго отказывалась отзываться на Веру, мне казалось, что меня обманули. В деревне у деда, где я в садик ходила, все меня знали как Азу, а потом я пошла в школу в городе, и превратилась в Веру, а на выходных у деда опять становилась Азой, шпионские игры какие-то. Но это я совсем маленькая была, прабабушка умерла, когда мне было девять, прадед пережил её на полчаса, хотя находился в другом краю страны, они вообще странные были, у них были татуировки одинаковые, и много других очень странных фишек, в детстве мне это казалось нормальным, это сейчас я понимаю, что так было только у них. После их смерти мы в их деревню не ездили, и с цыганами не общались, больше меня Азой никто не называл, а от "Веры" я психовала и отказывалась. Дома вообще никак не называли, мама звала "дочь", папа звал "старшАя", сестра была "малАя", ей безымянность тоже досталась, из-за меня. Во дворе и в школе надо было как-то представляться, так что постепенно я привыкла к "Вере", хотя Вера и Вероника — разные имена, с разным происхождением и переводом, но я задолбалась всем это доказывать и забила. Но появилась другая проблема — у меня была подруга Надя, это тоже редкое имя, и когда мы гуляли втроём и кто-то с нами знакомился, то услышав: "Вера, Надя", они смотрели на Миланку и говорили: "А ты Люба?" и ржали, Милку это бесило по-страшному. — Она увидела на лице министра Шена непонимание, криво улыбнулась и объяснила: — Есть легенда такая, про сестёр Веру, Надежду и Любовь, их часто упоминают вместе. Милка это так ненавидела, что стала меня у Нади тупо бандитски отжимать, любыми методами, иногда очень грязными, в итоге Надя стала её бояться, а через время перестала общаться с нами обеими, когда Милка повесила на двери своей комнаты табличку: "Оставь Надежду, всяк сюда входящий".Министр всё ещё непонимающе хмурился, она тяжко вздохнула и сняла мыслеслов, положила на стол, с мрачной терпеливой миной сказала:

— Вера-ника, Вера, — положила ладонь на мыслеслов и повторила: — Вера, — опять убрала-положила, повторяя: — Вера, вера. Надя. Надежда-надежда. Ощущаете?

Он кивнул, чуть улыбнулся и призадумался, с загадочно довольным видом, она надела мыслеслов обратно и взялась за еду, мысленно ругая себя за болтливость.

«Тряпка ты, Вера-ника, только что хоронила ваши отношения, а уже сидишь сказки рассказываешь, как будто ничего не случилось. Вытирали об тебя ноги и будут вытирать, ты сама напрашиваешься.»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Внутри был штиль, тёплое вялое равнодушие с привкусом яда, она наколола на вилку последний кусок яичницы, приблизила к носу и медленно глубоко вдохнула, закрыв глаза, чтобы сосредоточиться. Когда открыла, увидела напряжённый взгляд министра Шена без тени улыбки, усмехнулась и положила кусок в рот. Министр встал и пошёл за чаем, Вера невинно спросила его спину:

— В вашем трудовом законодательстве есть статья про детский труд?

— У нас нет трудового законодательства, — ровно ответил министр, разливая чай, — если я ограничу детей в праве зарабатывать, страну накроет волной бунтов, в лучшем случае. Хотя, гораздо вероятнее, у нас просто появится ещё один закон, который на бумаге есть, а по факту — не исполняется, ничего нового, но досадно.

5.38.5 Что должен мужчина, по мнению министра Шена

Он принёс чай, поставил перед Верой чашку, сел и невинно улыбнулся:

— На чём мы остановились?

Она понюхала чай, подтверждая свою догадку, что это не один из тех чаёв, которые стояли у неё в шкафу, улыбнулась так же невинно:

— А здесь что?

Он перестал улыбаться и сказал:

— Общеукрепляющее.

Она растянула губы в ненатуральной улыбке:

— Мы остановились на танцах с шутом. Он влиятельная фигура?

— Смотря, на кого вы хотите влиять, — напряжённо улыбнулся министр, отпивая из своей чашки, — если на короля — очень влиятельная. Если на политику в стране — бесполезная, потому что в этом деле уже король — фигура не особо влиятельная. Он тряпичная кукла на ниточках, но ниточки эти держит не один человек, как должно быть, а целая толпа людей, и каждый тянет в свою сторону, от чего кукла дёргается и выглядит нелепо, позоря всю страну. — Он замолчал, с силой потёр лицо и улыбнулся: — Фредди — дворцовый король вечеринок и законодатель моды на юмор, если перейти ему дорогу, можно стать предметом шуток для всего высшего общества, так что с ним все очень вежливы. Его пытаются убить, в среднем, раза три за сезон, после каждой премьеры, но он сотрудничает с управлением и его хорошо охраняют, так что в рамках сцены он борзеет сколько хочет, все привыкли и спускают ему его шуточки, делая вид, что это просто шутки, которые не стоят внимания. А на самом деле, никто просто не может ему ничего сделать, пока он под крылышком Даррена.

Он отпил ещё чая, помолчал и продолжил:

— Старого шута, который служил Георгу 15му, убили через пару дней после смерти отца, на его место метил другой, их тут при дворе целая театральная труппа и оркестр, когда умер старый шут, они передрались похлеще министров, но Фредди их утихомирил всех, и сейчас правит театром твёрдой рукой. Он умный парень, и сильный, носится как белка, хотя у него постоянно болят ноги, но он не принимает обезболивающие, принципиально, верхняя часть у него полностью здорова, в детстве он даже у меня в борьбе на руках выигрывал, сейчас не знаю, мы давно не пробовали, но придворных он укладывает всех, в том числе, начальника дворцовой охраны, он страшно его не любит за это. Постарайтесь его не рассматривать, он выглядит немного… пугающе. И из-за пропорций, и из-за лица, ему убрали шрамы в детстве, но с возрастом они опять расползлись, эту процедуру надо повторять, но он не хочет. Отличный он человек, но дружбы у нас не получилось, из-за его единственного недостатка — он беззаветно любит Георга 16го. И с тех пор, как умер отец, Фредди всячески Георга поддерживал, он несколько раз его от покушений спасал, это ещё одна причина, за что его не любит начальник охраны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вера чуть улыбнулась:

— Встретились два одиночества?

— В смысле?

— Шут и король. Нашли себе друг друга.

Министр неоднозначно дёрнул бровями, кивнул:

— Может быть. Мне не понять.

— Вы никогда не были одиноки и обижены на жизнь?

Он долго молчал, глядя в чашку, потом с некоторым удивлением качнул головой: