Льдом и мечом - Олег Фомин

Грудь наполняется свежестью, после давящих размышлений в тесных стенах простор — как целебный эликсир, словно земля острова приросла к телу и дышит как третье легкое.

— Поброжу туда-сюда, — притупленно говорит Тиморис. — Может, кому-то удалось спастись…

— Хорошо. — Эгорд машет вслед. — Мне тоже надо кое-куда наведаться.

Ноги приводят к мельнице. Парусные крылья все так же плывут по воле ветра. Эгорд где-то глубоко, тайком от трезвого рассудка, надеется, что Наяда жива…

Внутри как прежде, механическое сердце уютно гудит, но душа пропитывается жгучей горечью: здесь нет той, кого ищет.

Поднимается на третий этаж, в памяти теплеет, у этого окна разговаривал с Наядой…

У книжного шкафа за столом сидит Удараг, при свечах читает книгу. Взгляд скользит по строчкам, обрамляющие пасть щупальца переворачивают страницу.

«Когда-то это был мой дом».

Ноги Эгорда немеют, опускается в кресло.

— Ты… отец Наяды?

Запоздало понимает, что не знает настоящего имени…

«Не трудись объяснять. Знаю, ты о моей дочери. Я говорил, что имена в мире мыслей ведут себя иначе. Даже если сообщу имя, что дал дочери при рождении, — все равно услышишь имя, которое дал ей ты».

Молчание. Удараг продолжает читать, Эгорд завороженно смотрит на пламя свечей, грусть окутывает усталостью, веки слипаются…

Голова бездумно поднимается, на руках красные отпечатки, помогает прийти в себя удивление — Удараг, только что листавший начало книги, шуршит последними страницами. Сколько же Эгорд спал? Наверное, часа два: за окном так же светло, но оттенок чуть изменился.

Тоска по вырванному куску души все еще внутри, отравляет.

— Я знал Наяду меньше суток, — раздавленно бормочут губы, — но больно так, словно потерял человека, которого любил всю жизнь. А ты наоборот… Столько лет растил дочь, но страданий не видно… Завидую…

«Я страдаю. Но в моих жилах кровь спрута, эти древние гиганты по сути своей воплощение покоя, умиротворения, холодного и слегка сонного разума. Мои страдания глубоко, на дне океана, увидеть их могут только спруты».

Удараг поднимает глаза, на Эгорда смотрит тьма придонных вод.

«И все же… Если доведется встретить твою сестру… Несмотря на то, что она не всегда была такой и вас единит светлое прошлое, будет трудно удерживать желание вступить в бой».

Эгорд призывает в мысли живой образ Наяды из нежных красок, но ее тело постепенно иссыхает, превращается в черный туман, остаются кости.

— Мне тоже…

Эгорд не знает, куда деться от страшной картины скелета в радужном платье.

— Что с нашим путешествием? — спрашивает, лишь бы отвлечься. — Улететь не можем, телепортироваться тоже. Как покинем остров?

Удараг закрывает книгу, гасит свечи.

«Поплывем».

Часть 3

Глава 18

На берегу встречают Тимориса, тот виновато разводит руки, водит по земле непривычно угрюмым взглядом, поиски выживших провалились.

Но увязнуть в тоске не дают ни ему, ни Эгорду.

Саффлы тянутся вереницей вдоль берега, наблюдают за спрутами.

Гиганты без цепей, сухопутные младшие браться освобождают последних, оттаскивают ржавые стальные кольца на песок. Спруты мирно поют, голоса мелодичные, натянуто-упругие — словно в воде рождаются, растут и стремительно всплывают огромные пузыри. Уплывать чудовища не спешат: ворочаются, кружат, словно греются в лучах дня, медленно, величественно.

И вновь Эгорд ощущает мысленное общение, разумы саффлов и спрутов переплетены одной сетью. Не понять, какой смысл несут эти волны, но что-то хорошее, успокаивающее… от спрутов исходит благодарность… хочется бесконечно быть в эпицентре мысленного обмена, плавать в этом чувстве…

«Они прямодушны, — объясняет Удараг. — Готовы сию же секунду уплыть на родную глубину, не были там больше сотни лет. Но если саффлы попросят о помощи — согласятся без колебаний».

— Па-а-агадите… — Тиморис делает шаг назад. — Мы что… поплывем на этих страшилищах? Да нас в пути такие чуть на куски не… — Осекается, испуг сменяется усталым равнодушием, отмахивается. — А, ладно, делайте что хотите…

Эгорд улыбается, обнимает спокойная радость, как будто в детстве отец усаживает на колени, рассказывает сказку…

Спрут протягивает щупальца к берегу, смыкает в подобие моста. Троица идет по серой дуге, вокруг серебрятся капли, Эгорд придерживает Тимориса, тот балансирует раскинутыми руками, глаза от страха большие, но губы чаще и чаще подергивает улыбка.

Тело гиганта ровное, как блестящая серая жемчужина, схватиться не за что, остается рассчитывать на собственное чувство равновесия. Удараг возвышается впереди — у клюва и тяжелых век, синие канаты щупалец оплетают живую твердь, будто срастаются с плотью древнего предка.

«Держитесь за бивни».

Эгорд и Тиморис хватаются за длинные костяные пики на спине Ударага. Щупальца спрута начинают движение, вода превращается в шипучую пену, по бокам вздымаются волны. Эгорд всем телом чувствует перемещение в пространстве, хотя океан везде одинаковый, кажется, стоят на месте. Но оглядывается — скалы стремительно уменьшаются.

Спруты, самые громадные в мире создания, числом около полусотни несутся клином, разрыхляют воду, та гудит разноцветными роями, на каждом спруте — по три-четыре саффла. И во главе этой армии, на острие громадного треугольника, — Эгорд. Даже не верится… Грудь распирает изнутри, в спину дышит непомерная мощь, впереди все залито жидким солнечным золотом.

Тиморис восторженно орет, шея тянется, словно хочет закинуть голову за горизонт, глаза как у голодного кальмара.

Мелкие сожители Ударага — рыбы, скаты, медузки, всяческие моллюски, — вылезают из коралловых норок, актиниевых зарослей, складок ног, резвятся по всей макушке спрута, лезут к людям поиграть, суются в опасные потоки между щупальцами.

Время течет оскорбительно быстро, медовые блики на волнах наливаются клубничным соком, закат прочерчивает небо розовыми трещинами.

Эгорд и Тиморис привыкают к движению, ходят по спруту как по самой надежной из земель, уже не удивляют искристые капли в воздухе, как дождь, только не сверху, а со всех сторон.

Удараг неподвижно созерцает даль все время.

— Мне бы так научиться, — с печальной задумчивостью говорит Эгорд, когда солнечные лучи сменяются лунными, брызги как сотни тысяч крошечных лун.

— Ты о чем? — Тиморис на спине, руки за голову, считает звезды, но из-за мелькающих капель кажется, что звезд в десять раз больше.

Эгорд кивает на Ударага, тот как мрамор, с самого начала пути.

— Вокруг вода, жизнь, день, ночь, все меняется, а он какой был, такой и есть, — поясняет воин-маг.

— Дык меняться же полезно, сам вроде говорил, — хмыкает Тиморис. — Ну, мол, когда меняешься — становишься лучше… или хуже, это уже от человека зависит. Ха! Что, дружище, океан тянет на хилософию?

— Есть такое. Но меняться непрерывно — тоже плохо, никогда не получится достигнуть поставленной цели. Проще струсить перед очередной преградой, сломаться, сказать, а на кой бес мне эта цель. Не-е-ет, такая измена не нужна.

— Тоже верно. — Тиморис хрустит припасенным из крепости яблоком. — Но мы же в пути, никуда не свернули. Не ломай голову, дружище, растопчем этого Загороха как блоху! А там можно и поменяться…

Тиморис бросает огрызок крабу, закрывает глаза, вскоре над шумом волн поднимается храп…

«Путь всегда ломает, — раздается в голове, Эгорд поворачивает взгляд на Ударага. — Вопрос лишь, как разлом срастется. Станешь либо искалеченным уродом, либо новым существом».

Ночью Эгорд просыпается от кошмаров. Во сне душил Милиту, а она улыбалась так, что губы от натяжения кровоточили, нежити не нужен воздух. Закалывал мечом, но та все равно держалась, нежити не страшны раны. Топил, травил, поливал кислотой… А она все улыбалась…

Эгорд смотрит на силуэт Ударага — черное на синем, — на мерцание воды, поляну звезд, пятнистый шар луны, но сквозь реальность проступают те же видения: Милита, кровь на улыбке, бесчисленные попытки ее убить… Эгорд хватается за голову.

Накатывает прохладное спокойствие, миражи исчезают.

— Удараг… Это ты?

«Ты был встревожен. Я погасил твои чувства, тебе не нравилась эта тревога».

— Еще как…

«И я не люблю тревогу, даже чужую. Она проникает в мой разум так же настойчиво, как я сейчас проник в твою голову спокойствием».

— Прости. Сам не знаю, что со мной творится… Хорошо быть спокойным, в голове так ясно. Ты всегда в этом состоянии?

«Почти. Ничего не бывает всегда».

— Тоже хочу такое «почти».

«Если понадобится холодный рассудок, моя ментальная сила в любой миг и на любом расстоянии усмирит твои чувства, просто мысленно позови».