Вес в этом мире - Хосе-Мария Гельбенсу

Похоже, все рушится.

Для тебя.

Скажи мне, что ты собираешься делать?

Если бы я знала…

Мой совет: поезжай.

Забавно. Вчера я почти готова была поклясться, что ты ревнуешь к Армстронгу.

Даже если и так.

Это что — великодушие?

Это логика.

Логика убивает тебя.

Нет, не меня; мне, дорогая, эта территория хорошо знакома. Она убивает тебя, потому что ты не умеешь ценить ее. Логика холодна, да, но императивна. Проблема заключается в том, что, когда она начинает говорить, одновременно она и принимает решение. И если тебе не хочется входить, ты пропала.

Но логика — только часть философии.

Не увиливай. Ты отлично знаешь, что ты имела в виду, сказав, что логика убивает меня. Логика как способ упорядочения жизни, логика как образ жизни, верно? Ты имела в виду мою жизнь, а не философию. Так вот, эта логика вошла и в твою жизнь. Теперь ты знаешь, что в любом случае твоя супружеская жизнь обречена. В любом случае — вот что говорит логика. И это тебя выводит из себя, потому что возможностей выбора только две: или ты принимаешь это, или обманываешь себя. Принять означает разорвать связь — по крайней мере, совместное существование; не принять означает предать себя обману, а по этой дорожке ты будешь скользить все дальше и дальше. А теперь скажи мне, разве эта ситуация не убедительна, разве она не приводит тебя к необходимости сделать определенные Выводы? Сомнениям больше нет места. Дальше — только действие.

Ты сам тоже всегда решал свои проблемы таким путем?

А разве есть другой?

Я задала тебе вопрос.

Я всегда старался.

Видишь, как ты уклоняешься от ответа?

Я сказал, что всегда старался. Но в результатах — если ты сама этого не знаешь, скажу — всегда присутствует доля случайности.

Какой же ты умный. Я спрашиваю только, всегда ли ты принимал решения на основе того, что подсказывает логика.

Я старался.

Так принимал или нет, черт возьми?

Принимал.

Ты лжешь. В твоем поведении есть какая-то черная дыра, я чувствую это, я настолько уверена, что могла бы поспорить на что угодно. Впрочем, это не имеет значения. В любом случае решение — чисто волевой акт, а самое важное, самое ужасное, самое отчаянное — принятие боли. Я спрашиваю себя, было ли хоть раз так, что, принимая решение, ты вместе с ним выбрал и принял боль. Ты чуть ли не требуешь, чтобы я спутала очевидность с забвением. «Если твой союз с мужем уже дал тебе все, что мог, и ты больше ничего не можешь от него получить, оставь его, забудь его». Однако годы нашей совместной жизни тоже чего-то стоят, имеют свой вес, не говоря уж о том, что от этого союза родились мои дочери. Похоже, для тебя все сводится только к тому, чтобы сбросить балласт… Я мало знаю о твоих отношениях с Сарой, но от вашего союза не родилось детей, а от моего они родились. Дети, желанные и любимые обоими, воспитанные за нашу совместную жизнь. Это годы тепла и взаимной привязанности, и их не сотрешь. Не сотрешь. Да, свет дает тебе возможность видеть, он даже может ослепить тебя, но он не спасает от страдания, не спасает от боли, которую предполагает ломка своей личной истории — даже не ломка, а разрушение, потому что иначе это зверство не назовешь. А ведь именно этого ты от меня чуть ли не требуешь — вот так, с места в карьер, как будто хочешь, чтобы я решила и забыла как можно скорее. До тебя не доходит, что это рушится моя любовь и моя жизнь. Как я могу отказаться от всего этого? Оно здесь, во мне, а ты словно хочешь, чтобы я осталась наедине с собой. Разве это логично? Это зверски жестоко. И меня просто бесит, как холодно ты об этом думаешь и говоришь: просто бесит, и я ничего не могу с этим поделать. Откуда ты взялся? Где твои чувства, скажи мне? Может, ты просто не умеешь жить с ними?

Мне стыдно.

Ради бога, забудь хоть раз о себе. Для меня это сейчас не имеет значения. Какое мне дело до того, стыдишься ты или бредишь? Ты просто рвешь мои нервы в клочья.

Лучше я покину тебя. Пойду прогуляюсь.

Нет. Я не хочу, чтобы ты отнесся к этому так. Давай, пошли вместе.

Лучше побудь одна, приготовь себе чаю, посмотри в окно, уткнись лицом в колени… делай все то, что делаешь, когда тебе хорошо и уютно. Разве ты не видишь? Сейчас тебе не хочется даже смотреть на меня.

Хватит, хватит этого обволакивающего потока слов. Я просто сказала первое, что пришло в голову.

Потому что ты беспокоишься за меня — а вдруг я где-нибудь по пути впаду в детство и заблужусь?

Ты меня насмешил.

Вот и отлично. Тогда я пошел, а ты тут посмейся вдоволь, расслабься, отдохни, а потом мы встретимся.

Но ведь я…

Послушайся моего совета. Послушайся, пожалуйста. Видишь, я сказал «пожалуйста». Договорились? Тс-с-с, не говори ничего. Я ухожу. Через час, на дороге к маяку. До свиданья. Не говори ничего. До свиданья.

Ну вот, теперь у тебя совсем другое лицо!

Ты так думаешь?

Ближе к полудню ты всегда бываешь красивее, чем с утра.

Да тебе-то откуда знать!

Разумеется, я говорю только об этих днях, что мы провели вместе. Тебе лучше?

Я же сказала — я в порядке. Но… да, нервы угомонились.

Спите, нервы, сладким сном и не просыпайтесь.

Ну и дубина же ты.

Послушай, я уже не в том возрасте, чтобы сносить подобные комментарии — разве только твердо зная, что это в шутку.

Думай что хочешь, дубина.

Ладно, я это заслужил.

Поднимемся на маяк?

Согласен.

Я решила уехать до обеда.

Прошу тебя, не говори мне таких вещей. И потом, пускаться в путь, не пообедав?

Я остановлюсь где-нибудь перекусить. Я не люблю водить машину на сытый желудок — меня начинает клонить в сон.

Но это же полный абсурд. Будет много машин. В воскресенье на дорогах всегда творится настоящий ужас. Разумнее тебе сегодня остаться, а уж завтра, то есть в понедельник, прямо с утра и уедешь, если захочешь.

Это ведь мне, а не тебе, придется ехать среди воскресного ужаса. А кроме того, в это время года обычно ездят гораздо меньше.

Как раз по воскресеньям бывает много поездок из провинции в провинцию — классические семейные визиты к родственникам. Так что тебе придется несладко, а уж особенно — при въезде в Мадрид.

Лучше мне вернуться сегодня.

Ладно. Все, что я сказал, правда, и для того, кому не нужно работать в понедельник, это вполне логично, но сознаюсь: дело не в этом. Просто я хочу, чтобы ты осталась. Видишь, я честен: я очень этого хочу.

Я знаю.

Тогда подумай как следует. Подумай, пока мы не дошли до маяка. Большего я не прошу, и я не стану тебя удерживать. Вернее, нет: если ты все-таки будешь настаивать на отъезде, я постараюсь разубедить тебя, но идеальным способом — так, чтобы ты не ощущала, что тебя принуждают, и в то же время не смогла бы отказаться.

Это было бы прекрасно, но я хочу уехать.

До маяка. Туда и обратно. Если нет, мы простимся здесь.

Здесь? Но моя машина и все мои вещи у тебя. Ты же не заставишь меня идти за ними одной…

Это будет твоей карой. Я расстанусь с тобой здесь, на дороге к маяку, после того, как мы в последний раз пойдем и вернемся вместе. Я попрощаюсь с тобой с улыбкой в глазах и скорбно сжатым ртом.

Моя кара — это ты.

Видишь, маяк при дневном свете выглядит очень просто: это всего лишь механизм, как автомобиль, подъемный кран или какой-нибудь блок. Ночью же он становится таинственным — он превращается в послание, в биение сердца, в предостережение.

Островок одиночества.

Это поэтическое видение: одинокий, нелюдимый смотритель, в штормовые дни оторванный от всего мира, странное, романтическое существо, выбравшее жизнь отшельника… он предупреждает об опасности, которой грозит берег, он ведет во тьме корабли, этот человек, существующий на границе между сушей и морем, и принято считать, что он владеет мудростью, порождаемой размышлениями в одиночестве. Это замечательный образ для разных стихов и поэм, однако в наши дни он стал просто механиком, а вскоре будет управлять — если уже не управляет — всем своим хозяйством, сидя за компьютером в своем комфортабельном, уютном доме, вдали от порывов ветра и ударов волн. Наше время не оставило места ни приключениям, ни поэзии: оно глубоко прозаично. Приключения отступают, воображение — всего лишь предохранитель, который время от времени перегорает, чтобы защитить от любой аварии нашу тупейшую реальность.

Ты похож на тех, кто мародерствует на развалинах.

Да что ты. Я не извлекаю из развалин никакой добычи. Я смотрю, вижу и говорю себе: слава богу, что я никого не привел в этот мир и что он не оказался вынужден жить в нем — такого я не пожелал бы и своему злейшему врагу.

А я, напротив, привела в этот мир два существа — так же, как в свое время привели меня.

Тебя, как и меня, привели сюда просто по инерции.

А я своих дочерей — нет.