Вес в этом мире - Хосе-Мария Гельбенсу

Пожалуй, ты еще никогда не был так галантен со мной.

Это потому, что я разгорячился. История Канта всегда выводит меня из равновесия.

Нет уж, прошу тебя, побудь таким еще немножко, дай мне понаслаждаться этим хотя бы еще несколько минут.

Я только хотел сказать, что, может быть, я не тот человек, с которым тебе следовало бы поговорить. Но это ничего не значит. Главное — что ты, педагог традиционного толка, не желаешь оставаться только им — и это хорошо, даже если пока это всего лишь намерение, — и что ты подвизаешься в университете, который может оценить только твою посредственность, но никак не твой талант.

А посмотрел бы ты на моих нынешних студентов!

Гм, думаю, они мало чем отличаются от моих. Несколько талантливых ребят, а все остальное — безликая и бесцветная масса. Может, чем больше народу, тем больше талантов, но и только-то. Сами корни нашего образования прогнили. Эта страна перешла от довоенной неграмотности к послевоенной интеллектуальной нищете. Она отдала не только образование, но и само понятие нации в руки церкви. А за это приходится платить.

Представь, как-то раз недавно, во время занятий, я обнаружила, что один из студентов не знает, что такое теократия. Я обнаружила это в тот момент, когда что-то ему говорила, — по его реакции на то, что я говорила, а не потому, что он задал мне вопрос, то есть испытал сомнение или любопытство. Я уверена, что сам он никогда не задал бы его без такого повода: в лучшем случае засунул бы это слово в какой-нибудь из уголков памяти, а скорее всего и даже наверняка — забыл бы его, едва оказавшись за порогом аудитории. Какой вывод ты можешь сделать из этого? Лично я в тот момент сделала такой: по логике вещей, он наверняка не знает и значения слова «иерархия». А теперь скажи мне, до какого уровня мне нужно отступить назад, чтобы начать учить этого парня? Начать учить его всему тому, что необходимо, чтобы приблизиться к понятиям и представлениям, которые в университете являются основными… то есть заново начать со школьного курса. Интересно, что делал это парень в школе? Чему его учили? А один мой коллега, преподаватель истории искусств, обнаружил, что читает курс по испанской живописи студентам, которые толком не знают, кто такой Иисус Христос. Курс по испанской живописи! Как тебе это нравится? По живописи, насквозь пропитанной религиозностью… Пожалуй, этому бедняге следовало бы начать с элементарной христианской иконографии. Вот в каких условиях — и ты сам прекрасно это знаешь — приходится работать преподавателю в этой стране. Я говорю только о наших профессиональных интересах потому, что мало знакома с проблемами медицины и научно-исследовательской работы. Думаю, тебе не слишком трудно понять, что мои надежды на то, что я буду получать удовлетворение от своей работы в университете, почти равны нулю. Ты по крайней мере еще находил таких людей, как я, которые интересовались всем, что попадало в поле их зрения, и старались это понять. А ко мне приходят только люди едва образованные, едва воспитанные и не интересующиеся ничем. Поэтому возможность заниматься тем, что тебя интересует, стала в наше время единственным способом не погибнуть. Поэтому я и хочу уехать отсюда. Это нетрудно понять, правда?

Но ведь ты привязана: ты испросишь академический отпуск, но будешь и дальше поддерживать связи со столь ненавидимым тобою испанским университетом.

Конечно! А ты против? Разве ты сам не живешь на свою пенсию? Не знаю, какой подвох скрыт в твоем замечании. Надеюсь, ты не станешь спрашивать меня, почему я, вся такая храбрая и решительная, не рву все связи.

Именно этот вопрос я и собирался тебе задать.

Потому же, почему и ты. Потому, что сейчас тяжелые времена для таких людей, как мы с тобой, потому, что снаружи холодно, а внутри, в доме, еще можно кое-как выдержать. И что же? Мое нынешнее место я заработала сама, своим трудом, и не собираюсь от него отказываться не только ради себя самой — в конце концов, для меня оно не так уж и важно, — но и ради своей семьи. Бывают связи, которые нельзя разорвать, если ты не безумец или не эгоист. Порвать с университетом — это зависит не только от меня, это зависит и от моих дочерей, и от моего мужа.

Ну, так не уезжай — и конец проблеме.

Ты прав. Это неправда. Это неправда.

Кроме того, твой муж сам неплохо зарабатывает.

Пожалуйста, не надо сарказма. Скажи честно: тебе интересно то, что я рассказываю, или ты просто ждешь случая подколоть меня побольнее?

Нет, нет. Мне очень интересно. Просто в ходе разговора у меня вдруг возникают сомнения, и я их высказываю, но у меня и в мыслях нет подкалывать тебя. Это… это что-то вроде профессиональной деформации мышления.

Мне сейчас не до деформаций — мне необходимо как раз нечто формирующее.

Короче, твоя жизнь в университете лишена смысла.

Лишена стимулов.

Признаю, что приглашение Армстронга как нельзя более кстати. С этой точки зрения действительно единственная проблема, которая остается нерешенной, — твоя семья, что делать с твоей семьей. Все остальное решено — правда решено.

Что-то я не поняла.

Мы свели число проблем к минимуму. По-моему, это шаг вперед.

Какой же ты…

Я? Какой?

Я начинаю думать, что ты не способен мне помочь. Что в тебе так сильно желание командовать и быть правым, что ты даже сейчас предпочитаешь вести себя как светило, как профессор, а не как друг. Ты… ты меня не уважаешь, это так, и в этом все дело. Это тяжко признавать, но это правда. Вот великий учитель, который так заботится о своих ученицах, защищает их и напитывает духом мудрости. По-моему, до тебя так и не дошло, что мы уже выросли и что это должно было бы превратить тебя в настоящего учителя, а не в того Дон Жуана, каким ты был прежде, и не в того сварливого старика, каким ты стал сейчас.

В тебя я вложил немало мудрости.

Я начинаю думать, что это я выцарапала ее у тебя, пока ты обхаживал меня так же, как и других.

Я ничего не стану отрицать, мне все равно, я соглашусь с чем угодно, потому что все это смертельно скучно. Но не надо передергивать: я всегда высоко ценил и до сих пор ценю твои умственные способности. И тебе это отлично известно.

А какое мне сейчас до этого дело?

Слушай, ты будешь взбрыкивать каждый раз, как я вкладываю перст в твою рану? По-моему, это и есть самое главное. По-моему, это и есть ключ к твоим проблемам: твои интеллектуальные способности.

Что с тобой? Ты больше ничего не хочешь?

Я не голодна.

Это соматическая реакция.

Да что бы это ни было. Мне не хочется есть, и всё.

Дождь перестал.

Вижу.

Это все не так просто. Такой день, как сегодня, и вдруг погода начинает разгуливаться… это бодрит и придает сил. Обычно такого не бывает. Такой серый, мрачный, упрямый день обычно не дарит погожего вечера.

Об этом пока и речи нет — просто дождь перестал.

Это лишь начало. Скоро мало-помалу начнет проступать светлое пятно, и это затянутое тучами небо начнет обретать прозрачность. И внезапно — раз! — луч света пробьет слой туч, и они всего за несколько минут разбегутся в стороны и растают. Вот увидишь, это великолепное зрелище.

Отлично. Я хотела бы выпить кофе.

Сейчас.

А может, бросим все это?

Да что ты говоришь! Ты хочешь снова отступить?

Я начинаю думать, что так будет лучше. Зря я решила приехать к тебе.

Какое ужасное утверждение.

Я ехала не к тебе… я ехала, чтобы рассказать тебе эту историю… или что бы это ни было.

Да ни за что на свете! Как раз когда мы вступили на самый верный путь, начали хоть что-то различать…

Различать? Что мы начали различать? Все вокруг темно и слепо, нигде не пройти… единственное, к чему я пришла с твоей бесценной помощью, — это к самой черной темноте. Что мы можем различить? Что все стало еще чернее?

Ай, ай, ай. Не нужно быть такой импульсивной, и не нужно давить на меня. Свет родится из тьмы, разве ты не читала Библию?

Нет, никогда.

Что ж, тогда доверься мне, я ее читал. Библия — Книга книг, это говорит тебе твой бывший педагог, твой исповедник, твой соучастник. Как же ты можешь колебаться сейчас?

Слушай, я в полном отчаянии, а самое главное — я очень устала, мой мозг устал. Давай бросим все это.

Нет и еще раз нет.

Как бы ты ни старался, тебе не удастся… для того чтобы продолжать, нужно участие обоих.

В таком случае, ты меня принуждаешь к жесткой игре.

А разве ты когда-нибудь играл иначе?

Много раз, дорогая. У меня вдруг возникло ощущение, что это не ты, а совсем другой человек, который отдаляется от меня — так, как собираешься сделать ты. Но если жизнь идет как ей заблагорассудится, то у нас, людей, все по-другому. Раз совершенные действия не пропадают втуне. Ты здесь, и тебе не удастся убежать, пока я не приведу тебя туда, куда тебе самой хочется прийти. И можешь не сомневаться — так оно и будет.