Музей невинности - Орхан Памук

Она сказала так, чтобы Кенан слышал. Обычно, сообщая нам по секрету, что ей кто-то понравился и заслужил её одобрение, она старалась, чтобы человек, которого она хвалила, тоже услышал её слова: ей нравилось чувствовать свое превосходство, если он от комплимента смущался. В это время «Серебряные листья» опять заиграли романтичную мелодию. Я увидел, что Заим пригласил Фюсун танцевать. «Давайте прямо сейчас обсудим, что Кенан может сделать для „Сат-Сата" в провинции, а, отец?» — продолжал я. «Ты что, на собственной помолвке будешь делами заниматься, сынок?» — удивилась мама. «Сударыня, — обратился к ней Кенан, — возможно, вам неизвестно, но ваш сын три или четыре раза в неделю задерживается в конторе до вечера, когда все уходят домой, и работает допоздна». — «Иногда мы сидим допоздна вместе с Кенаном», — добавил я. «Да, и у нас с Кемаль-беем очень хорошо получается, — поддакнул Кенан. — Мы работаем до глубокой ночи, а еще придумываем разные шутливые стишки про должников». — «А как вы поступаете с неоплаченными счетами?» — поинтересовался отец. «Эту тему я собирался обсудить с сотрудниками „Сат-Сата" и нашими представителями, отец», — прервал я.

Пока оркестр играл, мы поговорили о расходах; о необходимых нововведениях в «Сат-Сате»; об увесилительных заведениях Бейоглу, куда отец ходил, когда ему было столько лет, сколько Кенану; о приемах первого счетовода отца Изак-бея, который сейчас сидел с нами за одним столом, в честь которого мы тут же подняли бокалы; о красоте, как выразился отец, молодости и ночи; и вновь о «любви» — здесь отец не сдержал иронии. Несмотря на настойчивые расспросы родителей, Кенан так и не признался, влюблен он или нет. Мать пыталась расспросить его о семье; получив ответ, что его отец работает при муниципалитете, но много лет был вагоновожатым, воскликнула: «Ах, какие чудесные были раньше трамваи!»

Большинство гостей давно ушли. Отец то и дело клевал носом.

Родители тоже собрались уходить, и, расцеловав нас с Сибель, мама сказала: «Слишком долго не засиживайтесь, ладно, сынок?» и посмотрела при этом не на меня, а на Сибель.

Кенан захотел вернуться за стол «Сат-Сата», но я его не отпускал. «Давай-ка поговорим об Измире еще и с братом, — предложил я. — Ведь нам троим никак не собраться». Я хотел было представить его брату, однако тот (как оказалось, давно знакомый с Кенаном), насмешливо подняв левую бровь, заявил, что я слишком много выпил. Потом я заметил, что они с Беррин глазами указывали Сибель на стакан у меня в руках. Да, в тот момент я залпом выпил еще две порции ракы подряд. Потому что всякий раз, когда я видел, как Заим танцует с Фюсун, меня охватывала глупая ревность и от выпивки становилось легче. Нелепо с моей стороны было ревновать её к нему. Но, пока брат рассказывал Кенану о сложностях взимания денег, все за нашим столом, включая Кенана, любовались танцем Заима и Фюсун. Нурджихан же, увидев их, расстроилась.

В какой-то момент я начал твердить про себя: «Я счастлив, счастлив». Пусть у меня кружится от ракы голова, все происходит так, как нужно. И вдруг на лице Кенана я опознал тень похожей грусти. Налив ракы в тонкий высокий стакан, такой же, что держал сам, для утешения моего тщеславного и неопытного коллеги, купившегося на внимание начальства и упустившего прекрасную девушку, которая только что танцевала с ним, я сунул ему в руки. Этот стакан потом попал в мой музей. В то же время Мехмед пригласил Нурджихан танцевать, и Сибель, повернувшись ко мне, радостно подмигнула, а затем нежно попросила: «Милый, хватит, не пей больше».

Поддавшись её нежности, я пригласил её танцевать. Но едва мы оказались среди танцующих, понял, что совершил ошибку. «Серебряные листья» играли песню «Воспоминания прошлого лета». Её слова пробудили в нас воспоминания о времени (мне хочется, чтобы точно так же воздействовали и вещи из моего музея), когда мы с Сибель были счастливы, и моя невеста нежно и страстно обняла меня. Как бы мне хотелось столь же искренне обнять ту, с которой мне теперь предстояло провести вместе всю жизнь! А между тем в мыслях моих оставался только образ Фюсун. Чтобы как-то исправить ситуацию, я шутливо заговаривал с другими парами. В ответ все терпеливо улыбались, как и полагается относиться к жениху, напившемуся на собственной помолвке.

В какой-то момент мы поравнялись с Джелялем Саликом. Тот танцевал с миловидной смуглой дамой. «Джеляль-бей, разве любовь не похожа на газетную статью?» — поинтересовался я у него. А когда мы поравнялись с Мехмедом и Нурджихан, я спросил у них что-то такое, будто они уже давно встречаются. Маминой подруге Зюмрют-ханым, знавшей французский, которая в гостях у нас, под предлогом, чтобы не поняли слуги, по делу и без дела вставляла в речь французские фразы, я сказал какую-то французскую шутку. Но людей смешило не это, а мой пьяный вид. Сибель поняла, что продолжать со мной танец воспоминаний невозможно, и теперь только шептала мне на ухо нежности, каким забавным я становлюсь, когда выпью, и что извиняется, если испортила мне настроение своими планами сосватать друзей, все равно ведь ненадежный Заим после Нурджихан теперь пристает к моей дальней родственнице. Я, нахмурившись, заметил ей, что Заим на самом деле очень хороший человек, друг, на которого можно положиться. Мы опять поравнялись с Джелялем Саликом и его дамой. «Я понял, что общего между хорошей газетной статьей и любовью, Кемаль-бей», — обернулся он ко мне. «И что же?» — «И любовь, и газетная статья должны радовать нас именно в данный момент. Ведь красота и сила обеих выражается в том, что обе впоследствии нельзя забыть». — «Учитель, напишите когда-нибудь об этом, прошу вас!» — крикнул я ему вслед, но он уже удалился в танце от меня. Тут я увидел рядом с нами Заима и Фюсун. Она сильно прижалась к нему и что-то шептала, а Заим счастливо улыбался. Мы были близко, они оба видели нас, однако делали вид, что не замечают. Не нарушая ритма, я повел Сибель в их сторону, и мы врезались в них на полной скорости как пиратская шхуна в торговое судно.

— Ой, простите, — пролепетал я. — Как вы? — Загадочное и радостное выражение лица Фюсун заставило меня взять себя в руки, и я сразу подумал, что нетрезвый вид послужит прекрасным оправданием. Выпустив руку Сибель, я повернулся к Заиму. Он отпустил талию Фюсун. Друзья всегда должны идти на жертвы ради дружбы. — Ты говоришь, что Сибель тебя неверно понимает, — начал я. — И у тебя, Сибель, должно быть, найдется, о чем спросить Заима. — Я подтолкнул их друг к другу в спину: — Потанцуйте немного вдвоем.

Сибель и Заиму ничего не оставалось делать, как послушаться. Мы с Фюсун переглянулись. А потом я взял её за руку, другой обхватил её за талию и, медленно вращаясь в танце, увел, радуясь и волнуясь, словно влюбленный, похитивший в ночи свою девушку.

Какой покой я ощутил, едва только обнял её! Беспощадный грохот, который, казалось, звучал у меня в голове, голоса гостей, лязг оркестра, гул города были всего лишь отголосками беспокойства от того, что я весь вечер находился вдали от неё. Бывают дети, которые успокаиваются на руках только у одного человека, так и я познал в душе глубокую, мягкую, бархатную тишину счастья. Глаза Фюсун выдавали, что и она счастлива; наше молчание значило только одно: мы дарим счастье друг другу, и мне хотелось, чтобы танец никогда не кончался. Но через некоторое время я с тревогой заметил, что у её молчания была еще одна, совершенно иная причина. Оно требовало ответа на главный вопрос: «Что с нами будет?» — от которого я бежал. Мне даже показалось, что она пришла сюда именно за этим. Внимание гостей-мужчин и восхищение, которое испытывали даже дети, придали ей уверенности и усмирили боль. Кто знает, не считает ли она меня сейчас «минутным увлечением». Ощущение конца праздника слилось с тревогой и страхом потерять Фюсун.

— Если двое любят друг друга так, как мы, никто не встанет между ними, никто, — нашел я слова ответа, удивляясь им. — Те, кто влюблен, как мы, знают, что любовь не может убить ничто и даже в самые трудные дни дарит им бесконечное утешение. Будь уверена: я остановлю все, что должно произойти потом. Я исправлю все. Ты слышишь меня?

— Слышу.

Убедившись, что никто из танцующих на нас не смотрит, я произнес:

— Мы встретились в неудачное время. Мы не могли сразу, в первые дни, понять, что переживем истинную любовь. Но теперь я все исправлю. Сейчас первая наша проблема — твой завтрашний экзамен. А об остальном тебе сегодня не надо думать.

— Скажи, что будет потом.

— Давай встретимся завтра в «Доме милосердия», в два часа, как обычно, — голос мой задрожал, — после твоего экзамена. Тогда я тебе спокойно расскажу, что собираюсь делать потом. Если ты не будешь верить мне, никогда больше меня не увидишь.

— Нет. Я приду, если ты скажешь мне все сейчас.

Касаясь её роскошных плеч, восхищаясь её медовым цветом рук, я таял от сознания того, что завтра она снова придет ко мне и мы никогда не расстанемся; и в тот миг мне стало понятно: я должен сделать для неё все.