Гастроль без антракта - Леонид Влодавец

— Наверно, — улыбнулся Эктор, — пора сворачивать преамбулу. Я не слишком часто показываюсь на людях, не люблю лишних знакомств и хорошо знаю цену времени. Поэтому сейчас я вкратце сформулирую свои позиции.

Сначала о том, что я знаю о вас, сеньоры из Москвы.

Первое. Сеньор Баринов на Хайди не в первый раз. Служба безопасности, правда, обратила на него внимание только после того, как он попытался вытащить из воды бедного дона Хименеса и угодил на первые полосы газет. И оказалось, что он очень похож на Анхеля Рамоса, мужа революционерки Эстеллы Рамос, три или четыре дня называвшей себя президентом Хайди, а затем бежавшей на американском самолете и погибшей в авиационной катастрофе. Анхель Рамос тоже бежал, но на другом самолете и исчез где-то на территории США.

Второе. Сеньор Баринов имеет непосредственное отношение к шести трупам, обнаруженным в Верхнем парке «Каса бланки де Лос-Панчос». Мне любезно рассказал об этом сеньор Фелипе Морено, который поехал мыть машину Сифилитика намного позже, чем сообщалось в печати…

Наконец, третье. Супруги Бариновы появились на Хайди не ради отдыха, а для выполнения заданий, которые поставил перед ними отец Дмитрия сеньор Серхио (выговорить «Сергей Сергеевич» Эктору было не по карману). Я все изложил верно?

— Абсолютно, — подтвердил я. — Хотя наверняка знаете несколько больше, чем сказали.

— Согласен. Кое-какие детали я пока не затрагивал. Могу сказать, что нашу встречу я планировал именно на сегодня, хотя и чуть-чуть не так, как получилось на деле.

Тут мне стало ясно, что «молодые койоты» не только стерегли наш сон прошлой ночью, но и отслеживали нас до дома Эухении. Наверняка все таксисты, и Марсиаль Гомес в том числе, работали на них. Возможно, что и вся болтовня с Марсиалем по дороге к гадалке шла в эфир и записывалась где-то на борту «Маркизы». Понятно, что нас вне очереди пропустили к Эухении вовсе не из-за особо ужасного расположения звезд или иной тому подобной фигни, а потому что Эктор Амадо дал своей тетушке (вполне возможно, родной) соответствующую команду… А вот там, как видно, Сесар чего-то напортачил, выскочил не вовремя. Ему небось вообще не положено было высовываться. Скорее всего нас аккуратно усыпили бы и на той же самой «Дороти» отвезли к Эктору. В принципе, изменилось мало, кроме одного — теперь мы знали о Сесаре Мендесе, а Эктор еще нет. То, что Эухения хотела сделать своим козырем, пришлось разделить с нами.

— Нам надо работать вместе, — радушно пригласил Амадо. — Я имею небольшое представление о возможностях вашего отца, сеньор Баринов, но даже то, что я знаю, очень впечатляет. Но я знаю и о том, какие силы ему противостоят — поверьте на слово, весьма серьезные. Сейчас у меня впереди напряженные дни. Меня ждет весьма интенсивная и очень опасная работа. Вы уже в курсе дела, и мне не стоит долго объяснять, какая. Однако то, что мы будем делать здесь, должно быть подкреплено тихими, но очень чувствительными ударами в Европе и других местах. Там у «старых койотов» немало денег, которые им могут понадобиться здесь. Если «сеньорес» их лишатся, то здесь прольется намного меньше крови…

Я все понял. В гуманитарные установки Эктора мне не шибко верилось, а вот в желание оставить противника без финансов — очень даже. Но о возможностях Чудо-юда я и сам имел представления очень смутные. Насчет того, что в Москве он кое-что стоит, — это мне было известно, а вот какое он имеет влияние в Европе и «других местах» — хрен его знает!

Правда, заинтересованность сеньора Амадо здорово усиливала мои позиции. Хотя, как выяснилось уже спустя минуту, не так чтобы очень.

— Должен предупредить, — добавил Эктор, выставляя на стол коробку с сигарами, — что у нас есть и альтернативный вариант. Пока там нас не устраивают финансовые условия. Но если ваши условия будут еще менее приемлемы, то придется согласиться с тем, что нам предлагают ваши конкуренты…

— «G & К»? — Я приятно порадовал Эктора своей осведомленностью, потому что он закашлялся, глотнув сигарный дым. — Но ведь эта контора в прекрасных отношениях с Доминго Косым. Вас надуют, сеньор Амадо, можете не сомневаться.

— Ну, это не так просто, — усмехнулся Амадо, — хотя опасность есть, поэтому мы и ищем тех, кому можно доверять.

— Доверие в денежных вопросах — дело скользкое. — Удержаться от этого замечания мне было трудно. — Тем более что вам, наверное, не хотелось бы потерять капиталы «старых койотов».

— Естественно.

— Поэтому мне следует проконсультироваться с отцом.

— Я могу это устроить, — вмешалась Эухения. — У меня есть канал, по которому с ним можно связаться.

Амадо перевел взгляд на Эухению и пустил вверх струю сигарного дыма. По-моему, он не был особенно доволен тем, что тетушка старается помочь гостям из России. Я представил себе, какой может быть логика его размышлений.

Эктор вряд ли сильно радовался грядущему конфликту с Доминго. Он еще не подготовился до конца к решающей драке. Если бы он был уверен в успехе, то постарался бы сам ускорить кончину Сифилитика. Мой «подарок» застал его врасплох. Может быть, бедняга ночь не спал, мучился сомнениями. А потом вспомнил, что тетушка Эухения предсказала ему успех, пообещав помощь от «Москвы», и решил идти ва-банк. Не поехал с соболезнованиями, не почтил память дорогого и незабвенного Бернардо Вальекаса, тогда как «старая гвардия» уже с утра поперлась плакаться на груди покойного. Впрочем, он еще не совсем опоздал. Можно было переодеться в черный костюм, убрать с палубы «Маркизы» голых баб и мужиков, приспустить флаг и ошвартоваться у осиротелого жилища неутомимого борца за денежные знаки. Пустить слезу и по-сыновнему обнять Доминго Косого: «Дяденька, больше не буду, прости засранца!» Ну, а этого гадского «русо», который милому дедушке Бернардо всадил пулю в животик, принести на алтарь вечной и нерушимой дружбы…

Были у него такие мыслишки, были! У меня мороз по коже ходил, когда я прикидывал, что будет, если эти мыслишки перетянут. Тут, пожалуй, и тетке Эухении перепадет на орехи. Ясно, что Эктор сначала искал поддержки у «G & К» и уже продвинулся в этом направлении, хотя наверняка еще не достиг полного понимания. Потом добросердечная тетушка Эухения (узнать бы точно, племянник он ей или кто!) подсказала: есть, вишь ты, на Москве Чудо-юдо такое, что враз все устроит и больших денег не возьмет. Вот приедет Барин, Барин нас рассудит… Барин приехал и от борзоты душевной с ходу разменял Бернардо на пятаки. Теперь перед Амадо, как перед всяким юным дарованием, встал вопрос, который у нас в России лучшие умы задавали: «Что делать?» То ли лизать Косому задницу без особых гарантий личной безопасности, то ли оборзеть в крайней степени, но уже абсолютно без всяких гарантий.

Вот тут и думай, какую политику проводить. Начнешь тянуть — засомневается, нужен ли такой помощничек. Начнешь давить и форсировать — подумает, что мы его надуть хотим. Прямо как при игре в «очко», или, по-американски, в «Блэк-Джек»: и недобор плохо, и перебор не годится…

Но самое главное — я не знал толком, что Чудо-юдо может сделать, а что не может. Обещалкиных нигде не любят, в любой части света.

— Мне хотелось бы, сеньор Амадо… — начал я, желая во второй части фразы поинтересоваться, какую конкретную помощь мог бы оказать ему отец, но досказать не успел.

Корпус «Маркизы» тряхнуло так, что массивные кожаные кресла, в которых мы сидели, подскочили на полтора метра в воздух, а стаканы с коктейлем от страшного толчка снизу улетели в потолок и разбились о люстру… Страшный грохот и скрежет разрываемого чудовищной силой металла был последним, что я запомнил.

ЧТО В ВОДЕ НЕ ТОНЕТ?

Наверное, мог бы я не очухаться вовремя. После такого взрыва, который, как позже стало известно, словно спичку, разломил кильсон «Маркизы» и разорвал трехсоттонную посудину пополам, это было бы вполне логичным исходом.

Привела меня в чувство соленая с мазутно-дерьмовым запахом вода, которая полезла было в нос и в рот. Удалось чихнуть и открыть глаза, в которых крутились какие-то оранжево-рыжие сполохи, а затем инстинктивно сплюнуть ту дрянь, которая вот-вот могла бы политься мне в глотку и дыхалку, прожечь пищевод соляром, забить трахею всплывшей из-под трюмных сланей гадостью и доставить массу приятных ощущений перед смертью.

В гудящей башке соображения было ноль целых хрен десятых. В первые три-четыре секунды я даже не мог врубиться, где нахожусь. К тому же я ничего не слышал, будто в вакуум попал.

Конечно, даже нормальному человеку трудно было бы узнать апартаменты Эктора. Условно говоря, как Мамай прошел, хотя это, конечно, не то слово.

Все, что было не закреплено и не привинчено к полу: столы, кресла, диваны, стулья, пуфики, тумбочки, ковры, сползло по уклону, дошедшему уже градусов до двадцати. Куча мебели навалилась на ту стену каюты, что была ближе к корме. В этой куче, приваленный несколькими стульями, — слава Богу, что не чем-то более тяжелым! — на опрокинутом кресле лежал я. Ноги у меня были гораздо выше головы, примерно так, как при детском гимнастическом упражнении «березка», а голова упиралась в мягкий пуфик, который сюда, должно быть, занесло из спальни. Снизу, то есть со стороны кормы, клокоча, вливалась вода, которая залила мне уши и могла бы утопить, если б я не сумел очнуться.