Отверженный IV: Эскалация (СИ) - Опсокополос Алексис

Разумеется, всю дорогу до Кутузовки мою голову занимали мысли о предстоящей поездке в родной город. Мне предстояло не просто попросить отца о встрече с Романовым, а по сути, открыто объявить, что я на стороне кесаря и по факту уже работаю на КФБ. Впрочем, отец явно об этом уже знал или догадывался.

Но как же мне не хотелось встречаться с ним и говорить на такую тему. Сама мысль об этом меня угнетала, но в сложившейся ситуации мои желания мало что решали — отказать кесарю я не мог. И в первую очередь потому что хотел скорейшего начала спецоперации по освобождению ребят.

Вообще, было во всём этом что-то ненормальное: я работал на кесаря, а мой отец с ним воевал. Выглядело это так, будто я пошёл против своей семьи. И хоть я знал, что это не так, что семья от меня сама отказалась, а поручения кесаря нисколько моей семье не вредили, а лишь давали надежду на спасение похищенных отбракованных подростков, неприятный осадок у меня после разговора с Александром Петровичем остался.

Непонятное было ощущение, не то чтобы сильно неприятное, но какое-то странное. И похоже, мне предстояло теперь жить с ним всегда. Это, конечно, не радовало. Но и печалиться смысла не было — что я мог изменить? Вернуться в семью я не мог — меня там никто не ждал, да и поступки отца я категорически не поддерживал. Отказаться сотрудничать с КФБ и кесарем? Теоретически мог. Но что мне это давало? Ничего. Ни поддержки, ни перспектив.

А мне надо было как-то обустраивать свою дальнейшую жизнь, и сильная поддержка на уровне Романова и Милютина хоть и серьёзно ограничивала мою свободу, но зато хорошо помогала встать на ноги и открывала широкие перспективы. Да и вообще, Милютины сделали за последние два года для меня много хорошего, и мне было просто приятно иметь дело с Иваном Ивановичем. И кесарь вызывал у меня лишь положительные чувства. Поэтому мой выбор был очевиден.

Но полностью рвать отношения с семьёй я всё же не собирался. Как минимум мне полагался титул, и было бы глупо от него отказываться. Я не был сторонником расслоения общества по сословиям, для меня было неважно, кто передо мной: аристократ или простолюдин, но, к сожалению, так считали не все. И я понимал, что с титулом князя мне будет в жизни намного проще, чем без него. Правда, пока что этот титул шёл в связке с фамилией, которую вслух за пределами Петербургской области лучше не называть, но рано или поздно всё это должно было закончиться.

А пока с титулом стоило подождать. Потом, после окончания Кутузовки или любого другого учебного заведения имело смысл поменять документы с Андреева на Седова-Белозерского, чтобы именоваться князем Седовым-Белозерским, но пока это делать было глупо. И опасно. Учитывая, что мой отец был главным сепаратистом страны, имело смысл ещё какое-то время побыть простолюдином Андреевым, тем более что это не доставляло мне никаких хлопот. Те, кто что-то решал в моей жизни, и так знали, кто я. А остальным этого знать не стоило.

В академию я вернулся к третьей паре, но на неё не пошёл. Я решил в этот день посетить только занятия по боевой магии и заодно попросить преподавателя, чтобы пустил нас с Корецкой после занятия на арену. Дарья уже замучила меня постоянными напоминаниями о реванше.

В общежитие идти не хотелось, я с удовольствием погулял полтора часа на свежем воздухе, немного успокоился, решив, что нет ничего уж совсем страшного в моей предстоящей встрече с отцом и уже в более-менее хорошем настроении отправился в столовую на обед.

В столовой настроение сразу испортилось — едва войдя в здание, я нос к носу столкнулся с Зотовой.

— Привет! Ты мне как раз и нужен! — деловито заявила Арина, увидев меня.

— Привет! — ответил я. — Что-то случилось?

— Пока ничего, но у меня есть к тебе серьёзный разговор.

— Арина, больше я на это не куплюсь.

— Он действительно серьёзный.

— Хорошо. Я тебя слушаю.

— Здесь? — удивилась княжна.

— Ну если разговор серьёзный, то зачем тянуть? — ответил я, уверенный, что Арина опять заведёт свою старую песню про свою якобы любовь ко мне и женитьбу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Может, всё-таки в другом месте?

— Если ты про мою комнату, то нет.

— Это не очень-то вежливо и красиво — такие слова говорить, — надулась княжна.

— Ну извини, эти слова не на пустом месте появились.

— Что скажешь, насчёт встречи в кафе вечером? — спросила Зотова.

— Арина, давай уже как-то решим этот вопрос раз и навсегда, — сказал я, стараясь казаться убедительным и вежливым одновременно. — Ты просто супер, ты красивая, сексуальная, умная, но я тебя не люблю. И ты меня тоже, что бы ты там ни говорила. Нам было хорошо вместе. Очень хорошо. Если бы не твоя свадьба, можно было бы повторить. Но ты выходишь замуж, поэтому нет. Извини!

— Я просто хотела поговорить, — мрачно сказала княжна нахмурившись.

— Так говори! Мы болтаем три минуты о том, что тебе надо поговорить, уже бы поговорили.

— Здесь?

— А что такого? Нас вроде никто не подслушивает.

— Хорошо, — согласилась княжна и заговорщически прошептала: — Я узнала, что Троекуров готовит тебе большую гадость. Не знаю, какую, но он хочет отомстить за то, что ты его унизил. Сильно отомстить.

— В принципе не удивила. А откуда такая информация?

— Не могу сказать откуда. Скажем так: девчонки болтают.

— Что ж, буду иметь в виду. Спасибо! Пока!

Я собрался уже идти, но Арина схватила меня за руку и, глядя в глаза, сказала:

— Если мы поженимся, мой отец сможет тебя защитить!

— У меня есть те, кто сможет меня защитить, но спасибо за предложение, — ответил я, осторожно высвободил руку и направился за подносом.

— Хорошо подумай! — донеслось мне вслед.

После обеда я побежал искать Игнатьева, чтобы договориться с ним о реванше с Корецкой после занятий. Ярослав Васильевич, выслушав меня, дал согласие на наш с Дарьей поединок на арене, но при условии, что драться мы будем под его присмотром. Мне это было даже на руку — всякое могло произойти: от несчастного случая во время поединка никто не застрахован, поэтому опытный преподаватель помешать никак не мог.

На занятиях по боевой магии мы в этот день отрабатывали заклятия. Поединков не было, поэтому сил у нас осталось много. Ещё в начале занятия я сказал Корецкой, что договорился и реванше и предупредил, чтобы она в конце не уходила.

Когда занятие закончилось, и вся группа ушла, а на арене остались лишь мы с Дарьей да Ярослав Васильевич, преподаватель сказал:

— Давайте, ребятки, по-быстрому, у меня не так много времени.

— Здесь Вы можете не переживать, — ответил я. — Мы постараемся очень быстро.

— Вообще, Андреев, тебе должно быть стыдно, — неожиданно заявил Игнатьев.

— За что? — удивился я.

— Выходить на поединок с заведомо более слабым соперником — не самый красивый поступок.

— У нас пари.

— Тем более.

— Я должен выиграть поединок за тридцать секунд.

— А вот это уже другое дело. Тогда всё честно. Тогда у Даши есть шанс. На что поспорили? Надеюсь, как все молодые люди — на поцелуй?

— Я предлагала на поцелуй, — сказала Корецкая. — Но он отказался.

— Ну тут я даже и не знаю, как это прокомментировать, — развёл руками Игнатьев.

— А не надо это комментировать, — сказал я и обратился к преподавателю с просьбой: — Если вам не трудно, дайте, пожалуйста, старт поединку и засеките время.

— Да пожалуйста, — ответил мне Ярослав Васильевич и обратился к Дарье: — Просто вруби простейшую защиту и ускорение, да бегай от него по арене. За полминуты, может, и не успеет поймать.

Корецкая мрачно посмотрела на преподавателя, но тот лишь улыбнулся в ответ и добродушно произнёс:

— Просто хотел помочь.

После этого Игнатьев взял в левую руку секундомер и поднял правую, давая понять, что он готов. Мы с Дарьей вышли на арену, встали друг напротив друга и приготовились к началу поединка. Ярослав Васильевич подождал ещё секунд десять и дал отмашку.

Моя соперница решила не следовать совету преподавателя и убегать от меня не стала. Это было хорошо, потому что при таком раскладе я бы действительно не смог её поймать за тридцать секунд. Но Дарье хотелось не спор выиграть, а победить. Наивная девчонка. И упрямая.