Банкир в XX веке. Мемуары - Джон Рокфеллер

Прекрасные познания Поля в области экономики еще больше напоминали мне о моем собственном скромном уровне. Однако я помню, как в конце первого семестра подошел к доске объявлений около аудитории, где была вывешена ведомость с отметками. К моему огромному удивлению и восхищению, я получил «отлично с минусом» - гораздо лучшую отметку, чем ожидал. Я стоял около доски, ощущая свою гордость, в тот момент, когда появился Поль. Он получил твердое «отлично». Он также выглядел весьма удовлетворенным до тех пор, пока не увидел мою отметку в строке непосредственно над своей. Его лицо немного погрустнело. Конечно же, его отметка несколько потускнела, если такой новичок, как я, мог получить «отлично с минусом».

ХАБЕРЛЕР И МЭЙСОН

Огромное влияние оказал на меня курс профессора Годфрида фон Хаберлера по международной торговле. Обаятельный мужчина с изысканными европейскими манерами, профессор фон Хаберлер впервые появился в университете той осенью с репутацией упорного защитника свободной торговли. Его идеи игнорировались в 1930-е годы, когда страны во всем мире внимали сладкозвучной песне протекционизма, однако они оказали огромное воздействие после Второй мировой войны, когда международная торговля расширилась и резко ускорился мировой экономический рост.

Столь же интересный курс профессора Эдварда Мэйсона касался зарождающейся области международного экономического развития. Мэйсон подчеркивал технические исходные факторы, необходимые для стимулирования широкого экономического роста в странах, которые мы позже стали называть «неразвитыми». Его пионерские работы сделали его одним из ведущих сторонников иностранной экономической помощи в годы после Второй мировой войны. Эта тема глубоко занимала меня, когда позже во время своей профессиональной деятельности я стал заниматься Латинской Америкой и Африкой.

Курсы Шумпетера, Хаберлера и Мэйсона дали мне великолепное введение в изучение экономики и солидный фундамент экономической теории в том виде, в котором она существовала во время того критического периода. Я также обнаружил, что мне нравится этот предмет и что, может быть, у меня даже есть к нему склонность.

ЛОНДОНСКАЯ ШКОЛА ЭКОНОМИКИ

Поскольку первый год моей аспирантской подготовки прошел хорошо, я решил продолжить ее в Лондонской школе экономики и политических наук, которую обычно называли ЛШЭ. Для этого я нашел себе хорошего компаньона. На протяжении аспирантского года, проведенного в Гарварде, я познакомился с Биллом Уотерсом, также жившим в Элиот-хаус (его отец владел производственной компанией в Миннеаполисе). Я узнал, что Билл также планировал провести следующий год в ЛШЭ. Мы подружились и решили жить в Лондоне вместе.

В вечер накануне нашего отплытия из Нью-Йорка в конце 1937 года несколько друзей устроили нам прощальную вечеринку в ресторане «Джиованни». Устроители включали Бенджи Франклина, Дика Гилдера, а также Маргарет (Пегги) МакГрат, молодую девушку, компания которой уже давно доставляла мне удовольствие, но я по-прежнему считал, что это не более чем дружба. Билл сидел за столом рядом с Пегги и был сильно увлечен ею. После того как мы перебрались в нашу каюту на пароходе «Британик», он спросил: «Чего же ты ждешь? Почему ты не женишься на Пегги?». Я был более чем удивлен, однако эта мысль почему-то задела чувствительную струну. После прибытия в Лондон я написал Пегги и, к моему восхищению, получил быстрый ответ. Этот скромный старт был началом тех отношений, которые значили для меня всё на протяжении последующих шести десятилетий.

Связи моего отца с ЛШЭ (Мемориальный фонд Лоры Спелман Рокфеллер и Рокфеллеровский фонд давали ЛШЭ значительные субсидии на протяжении ряда лет) помогли решить проблему нахождения жилья в Лондоне. Отец знал сэра Уильяма Бевериджа, директора ЛШЭ, который выходил на пенсию с тем, чтобы стать главой «Юниверсити колледж» в Оксфорде. Сэр Уильям, которому я написал по совету отца, предложил снять его квартиру по адресу Элм-Корт в Миддл-Темпл, одном из знаменитых «Судебных иннов»15 находящихся внутри древних стен Лондонского Сити между мостом Блэкфрайерс-бридж и Флит-стрит.

Это давало нам редкую возможность жить в сердце Лондона, в десяти минутах ходьбы от ЛШЭ, в одном из немногих зданий эпохи королевы Елизаветы, которые уцелели при большом пожаре Лондона в 1666 году. Квартира была совсем небольшая, однако в ней были две спальни, столовая, гостиная и кухня. Лучше всего было то, что сэр Уильям оставил нам свою прачку Лейли, которая согласилась готовить для нас, а также наводить порядок в наших комнатах. По существу, она делала для нас всё (за исключением стирки нашего белья!). Лейли была абсолютным сокровищем, ее присутствие позволило Биллу и мне принимать гостей и жить очень комфортно.

К сожалению, близкая связь с сэром Уильямом в некоторых отношениях затруднила мою жизнь. Как я писал своим родителям, сэр Уильям «определенно принадлежит прошлому, и его не слишком любит подавляющее большинство персонала... Большая часть этих проблем, вероятно, возникает в результате мелкой ревности и политиканства в учебном заведении. Тем не менее, остается фактом, что на меня смотрят несколько скептически из-за того, что я являюсь его таким близким другом».

Это был не последний случай, когда я навлекал на себя подозрения из-за дружбы с привилегированными людьми или людьми, вызывающими к себе неоднозначное отношение.

ГАРОЛЬД ЛАСКИ: ДУДОЧНИК-ОБОЛЬСТИТЕЛЬ ЛЕВОГО ДВИЖЕНИЯ

В те дни ЛШЭ повсеместно считалась рассадником социализма и радикализма. Созданная Уэббами в 1890-х годах, чтобы способствовать достижению целей фабианского социализма, а именно созданию справедливого общества, основанного на более равном распределении богатства, она всегда давала в своих стенах прибежище тем мужчинам и женщинам, которые хотели попытаться выйти за рамки традиционных взглядов. На протяжении 1920-х и 1930-х годов репутация школы в значительной степени определялась Гарольдом Ласки, весьма популярным профессором политических наук, который зачаровывал плотно заполненные аудитории своей красноречивой марксистской риторикой.

Ласки был доминирующей фигурой в преподавании государственного управления и социологии в ЛШЭ на протяжении трех десятилетий и наиболее яркой и неоднозначной фигурой в ней. Это был невысокий человек с острым лицом, обладавший мощным и агрессивным интеллектом; читая свои лекции, он говорил полными абзацами, завершающее слово или фраза такого абзаца сводила его мысли воедино с внезапной и поражающей ясностью. Хотя Ласки пользовался необыкновенной популярностью среди студенчества, я нашел, что интеллектуальное содержание его лекций было поверхностным, часто обходящим предмет стороной и вводящим в заблуждение. Они казались в большей степени пропагандой, чем педагогикой; он действительно был дудочником-обольстителем.