Вечный бой - Л. Семенов-Спасский

— Продолжайте, подсудимый.

— Третье переливание я сделал барону Бонду — сыну шведского министра. Молодой человек страдал заворотом кишок. С помощью трансфузии крови я надеялся вылечить его от недуга, — Дени сделал небольшую паузу и, глядя прямо на судей, громко сказал: — Лечение переливанием крови эффекта не дало. Барон Бонд умер от заворота кишок.

— А не от переливания ли крови? — ехидно спросил председательствующий и подался вперед.

— Нет, ваша честь.

— Вампир! Вампир! — истерично закричала из зала женщина с черной вуалью на лице. — Пускай расскажет, как он погубил моего мужа! Пускай расскажет!..

Требовательный звон серебряного колокольчика оборвал ее крик.

— Успокойтесь, госпожа Моруа! Виновник гибели вашего мужа не уйдет от справедливого возмездия! Продолжайте, подсудимый.

— И наконец, четвертая трансфузия...

Дени говорил спокойно. В словах и поведении подсудимого чувствовалась уверенность в собственной невиновности. Правда, Дени был ученым, а ученые, как известно, редко бывают людьми благоразумными.

— Ко мне обратилась жена Антона Моруа. — Кивком головы Дени указал на женщину в черной вуали. — Антон Моруа страдал пьянством, обжорством и время от времени становился буйнопомешанным, как я полагаю, в результате излишеств, поощряемых его женой — госпожой Моруа.

Женщина в первом ряду разрыдалась.

— О, мой бедный Антон! — запричитала она. — О, супруг мой возлюбленный! Кто вернет тебя мне?!

Снова раздался недовольный звон колокольчика. Женщина в черной вуали громко всхлипнула и смолкла.

— Совместно с госпожой Моруа, — продолжал Дени, — мы подыскали двухмесячного теленка, обладающего на редкость кротким нравом. Кровь, как известно, седалище жизненной силы и души. Кровь покидает сосуды, и душа уходит из бренного тела. Душа покойного Моруа была буйной. Душа теленка — кроткой.

Судьи и присутствующие в зале с интересом слушали показания подсудимого.

— Эффект трансфузии крови для моего пациента оказался ободряющим. Господин Моруа после переливания крови ослабел, покрылся холодным потом и ненадолго впал в беспамятство. Потом он пришел в сознание и, хотя был очень слаб, рассуждал вполне нормально.

— Госпожа Моруа, правду ли говорит подсудимый?

— Да, — выдохнула женщина в первом ряду и, откинув с лица вуаль, поднесла к глазам черный кружевной платочек. — Все было именно так.

— Продолжайте, подсудимый.

— Прошло несколько месяцев. Господин Моруа вернулся к прежнему образу жизни. Излишества в пище и злоупотребление вином вызвали у него лихорадку. Снова появились симптомы буйного помешательства. Естественно, мадам Моруа опять обратилась ко мне с просьбой помочь ее мужу. Я решил прибегнуть к повторной трансфузии крови.

— И больной погиб от нее?

— Нет, ваша честь. Я не успел перелить Антону Моруа ни капли крови. Мой пациент умер до начала трансфузии.

— Госпожа Моруа, правду ли говорит подсудимый?

— Да, ваша честь. Он говорит правду.

...Суд не признал Дени виновником смерти Антона Моруа и не заточил его в крепость. Суд вынес решение: запретить переливание крови без санкции в каждом отдельном случае медицинского факультета Парижского университета.

После суда над Дени санкцию на переливание крови во Франции получить стало невозможно. В других же странах врачи предпринимали робкие попытки переливания крови животных людям еще в течение нескольких лет, до 1675 года. В 1675 году Ватикан издал запретительный вердикт — все опыты по переливанию крови в Европе были прекращены на целое столетие.

Начало новому периоду в истории переливания крови было положено английским физиологом и акушером Блонделом. В 1819 году он произвел первое в мире переливание крови от человека к человеку.

Лаборант из Высочан

Когда стрелки часов на стене привратницкой сходились на двенадцати, ночной сторож пражской психиатрической лечебницы, что на Высочанах (Высочаны — один из районов Праги), Павел Мартинес откладывал в сторону газету, зажигал фонарь «летучая мышь» и, кликнув эрдельтерьера Джиди, отправлялся в обход территории больницы.

Его маршрут всегда был одинаков. Сначала сторож огибал административный корпус, потом сворачивал в каштановую аллею, ведущую к женскому корпусу. От женского корпуса узенькая тропинка выводила его к двухэтажному зданию для буйнопомешанных. Дальнейший путь ночного сторожа пролегал вдоль забора — мимо прозекторской и больничной часовни к лабораторному флигелю. Светящиеся окна флигеля были видны издалека, словно маячный огонь, и если бы однажды Мартинес не увидел их, он наверняка бы заподозрил неладное, как моряк, не увидевший знакомого маяка.

Больничный лаборант доктор Янский никогда не уходил из своего кабинета раньше двух часов ночи. Для пана Янского вроде бы и не существовало ни воскресных, ни праздничных дней. К своим тридцати четырем годам лаборант не успел обзавестись семьей и, может быть, именно поэтому не торопился домой. Странным был этот доктор Янский! Говорили, у него не было даже приличного выходного костюма, а все свое скромное лаборантское жалованье он тратил то на собак, то на морских свинок, то на книги, то на приборы, выписываемые из самого Берлина.

В ту весеннюю ночь воздух пахнул свежестью и сиренью. Окна флигеля были ярко освещены и распахнуты.

— Пан Мартинес! — крикнул в окно Янский и замахал рукой. — Где же вы? Джиди! — позвал он собаку. — Джиди!

Эрдельтерьер, ломая кусты, бросился напрямик к флигелю и радостно залаял.

Мартинес повесил фонарь на крюк, вбитый в балясину крыльца, и прошел в лабораторию. Во время своих ночных обходов он часто навещал больничного лаборанта.

— Какие новости, пан доктор? — спросил Мартинесг опускаясь в старое кресло с высокой спинкой. — Как ваше здоровье?

Лаборатория была заставлена штативами с пробирками, колбами, ретортами и другими неизвестными сторожу приборами. На стенах висели таблицы, нарисованные цветной тушью. Рабочий стол лаборанта был погребен под бумагами.

Янский улыбнулся:

— Какие новости, спрашиваете? А новости-то, пан Мартинес, очень хорошие. Мне, кажется, удалось проникнуть в тайну крови.

Сторож понимающе кивнул и достал из кармана куртки старую трубку.

— Это хорошо, пан доктор. Теперь вас, наверное, повысят в должности и прибавят жалованье, а?

— Не знаю. Пан Мартинес, чашечку кофе?

Джиди, свернувшись клубком у порога, поглядывал то на хозяина, то на лаборанта.

Янский зажег фитиль спиртовки, налил воду в медный кофейник.

— Девять лет адской работы, — проговорил он задумчиво, подходя к окну с кофейником в руке. — Ровно три тысячи экспериментов.

— О чем это вы, пан доктор? — встревожился Мартинес, приподнимаясь в кресле.

— Да так, ерунда!

Янский махнул рукой, поставил на спиртовку кофейник.

— Мне удалось установить четыре группы человеческой крови. По-моему, работа эта...

Он взял со стола тетрадку, взвесил ее на ладони, спрятал в ящик стола и неожиданно спросил:

— Пан Мартинес, вы что-нибудь слышали о переливании крови человеку?

— Конечно, пан доктор. Лет десять назад профессор Прохазка перелил кровь одной девушке. Об этом во всех газетах было написано. Я помню, как же...

— А что случилось с девушкой после переливания крови? Умерла?

— Да, в тот же день к вечеру.

— И теперь я знаю, отчего наступила смерть. Ей перелили несовместимую кровь.

— Но ведь в газетах писали, что кровь для девушки взяли у родной ее тетки по материнской линии.

Янский махнул рукой.

— Узы родства не имеют никакого отношения к совместимости крови... Почти сто лет врачи-смельчаки переливают кровь от человека к человеку. Бывает, человек, которому перелили кровь, выживает, но чаще — гибнет. А этого быть не должно. При переливании крови не может быть никаких случайностей.

Забулькал кофейник. Янский набросил стеклянный колпачок на синее пламя спиртовки. В лаборатории запахло свежесваренным кофе.

— В сосудах девушки после переливания несовместимой крови произошла реакция агглютинации — эритроциты, то есть красные кровяные шарики, склеились. Я продемонстрирую вам эту реакцию и заодно определю вашу группу крови, разумеется, если у вас, пан Мартинес, имеется минут пять—десять свободного времени.

— Конечно, пан доктор! — засмеялся Мартинес.— У меня вся ночь впереди.

Прихлебывая кофе из чашечки, Янский рассказывал:

— Мне удалось приготовить из крови сыворотку. Эритроциты крови вступают с ней в реакцию агглютинации, причем реакция эта всегда закономерна. Я уже сказал вам, что существуют четыре группы крови. И соответственно, четыре вида сыворотки.

Янский отставил в сторону чашечку с недопитым кофе, вынул из ящика стола небольшую фарфоровую пластинку, разделенную на четыре квадрата. В каждом квадрате стояли цифры: I, II, III, IV.