День «Б» - Вячеслав Бондаренко

— Дави! — заорал Джим, увидев, как на пути «Лухса» вырастает мотоцикл фельджандармерии.

Раздался скрежет. Рев танкового двигателя заглушил вопли.

* * *

— …Он рвется в сторону вокзала! — кричал между тем в телефонную трубку оберштурмфюрер Хойзер. — Немедленно оцепить весь центр! В танке находится особо опасный агент врага! Вы слышите меня?.. Особо опасный!..

Швырнув трубку на рычаг, он взволнованно заходил по кабинету назад и вперед. Как же могло так получиться, что эта англосаксонская сволочь так нагло его провела?.. И когда — в день прилета в Минск представителя самого Шелленберга!..

— Я готов понести самое тяжелое наказание, — угрюмо вымолвил подавленно сидевший в углу командир танка.

— Замолчите, лейтенант! — раздраженно отмахнулся от него Хойзер. — При чем тут вы, вы же были в здании…

Телефон на его столе снова затрещал. Хойзер сорвал трубку.

— Слушаю!.. Прорвался на Варшауэр-штрассе?.. Отлично, оттуда он не уйдет… Батарея уже поднята по тревоге?.. Превосходно! Приказываю приложить все усилия к тому, чтобы взять агента живым!

Стоило ему положить трубку, как телефон зазвонил снова.

— Оберштурмфюрер, — услышал Хойзер голос коменданта аэродрома, — самолет из Берлина приземлился десять минут назад. Штандартенфюрер фон Клюгенау решил направиться к вам лично. Он уже выехал.

— Черт!.. — прошептал Хойзер, вешая трубку.

Глава 22

Разведчикам хозяин конспиративной квартиры отвел довольно просторную, хотя и загроможденную вещами комнату. После еды провели короткое совещание и улеглись отдохнуть.

К Соколову сон, несмотря на усталость, не шел. Операция, в общем, развивалась успешно. Правда, то, что Загладин так и не появлялся, наполняло душу тревогой, но Владимир успокаивал себя — Василий бывал во всяких передрягах, наверняка выкарабкается.

Во время разговора хозяин явки, тайком принимавший сводки Совинформбюро, сообщил Соколову, что наступление Красной Армии в Белоруссии развивается успешно. 26 июня освобожден Витебск, 27-го — Орша, войска 1-го Прибалтийского фронта вели бои на подступах к Полоцку, 3-й Белорусский вышел к Березине, 1-й Белорусский — к Осиповичам. Передовые части Красной Армии стояли в ста километрах от столицы Белоруссии. «Значит, очередь Минска наступит в самом начале июля, — размышлял капитан, — вероятно, 2-го или 3-го. Когда же англичане рискнут начать игру?.. Угадать непросто, но можно предположить, что проявят себя они на рубеже, на тоненькой грани, когда фашисты уже не будут контролировать ситуацию в городе, а наши еще не будут ее контролировать».

Конечно, было бы великолепно, если бы наши войска ворвались в Минск на плечах отступающих в панике фрицев и с ходу заняли бы все ключевые точки белорусской столицы. Но в том-то и дело, что так бывает только в кино. Ясное дело, что основные силы гитлеровцы эвакуируют заблаговременно, скажем, за день-два до того, как город перейдет в руки наших. Но вполне может быть, что в Минске останутся мелкие отряды и диверсионные группы противника, которые будут держать оборону до последнего, сковывая продвижение наших войск. Завяжутся уличные бои. И освобождение Минска может растянуться на добрый день, а то и два. А за день-два много чего может случиться…

«Эх, если бы в Минске наличествовала разветвленная сеть подполья! — с досадой подумал Соколов. — Тогда подпольщики, заранее предупрежденные нашим командованием, в день «Икс» попросту взяли бы власть в городе в свои руки и удерживали ее до прихода армии. Но в том-то и дело, что подполья в Минске нет — немцы выкорчевали его с корнем еще год-два назад… Есть, разумеется, отдельные, глубоко засекреченные агенты вроде нашего Михаила Ивановича, но они погоды не делают и не смогут одновременно завладеть рычагами управления Минском… А вот буржуазные националисты — они вполне могут кинуться на опустевшие кресла. И помогут им в этом англичане…»

Капитан задумался, припоминая все, что рассказал ему Михаил Иванович о местных националистах. По заданию Центра он вел подробную картотеку минских коллаборационистов и в течение нескольких часов делился Соколову своими наблюдениями.

В результате Соколов пришел к выводу, что во главе националистического военного путча может стоять Алесь Латушка. Этот ярый сторонник независимости Белоруссии явно вел двойную игру — принимая помощь от Германии, он в то же время в узком кругу соратников не скрывал и своих симпатий к Англии и США.

— Вот его фотография. — Михаил Иванович положил на стол фотоснимок. С фотографии на Владимира взглянули умные холодные глаза. Высокий лоб, ранние залысины, тонкий хрящеватый нос и надменно поджатые губы, верхняя из которых украшена черными усами.

— Какие известны подробности его биографии?

— Родился в 1904 году в Бресте. После революции — гражданин Польши. Учился в Белорусской Виленской гимназии, закончил Краковский университет. Ярый сторонник независимости Белоруссии. В 1941 году вместе с наступающими немецкими войсками объявился в Полесье, где помогал устанавливать «новый порядок». Затем активно сотрудничал с немцами в Минске, выполнял какие-то задания оккупантов в Смоленске и Риге.

— Но при этом вынашивает идею белорусской независимости, — задумчиво проговорил Соколов. Михаил Иванович утвердительно кивнул.

— Да, Латушка — парень себе на уме. Немцы, англичане, русские — все их он готов использовать для достижения своих целей.

* * *

День уже перевалил за вторую половину, когда Кастусь Зеленкевич, вымотавшийся как черт, решил передохнуть. Бойцы «Шума» хрупкой цепочкой двигались через поросшие густым смешанным лесом холмы, изредка настороженно перекликаясь. Иногда над их головами густо гудели проходящие на запад самолеты с красными звездами на крыльях. И тогда остро чувствовалась абсурдность всего происходящего. «Мышиная возня перед полным крахом», — думал Кастусь, садясь на трухлявый пень и стаскивая с ног сапоги…

— Эй, фашист, — окликнул вдруг его высокий насмешливый голос.

Зеленкевич обернулся. Из ближайшего кустарника в него целился из автомата очень похожий на него внешне паренек — такой же высокий, синеглазый и русоволосый. Даже одет паренек был в такой же немецкий мундир, как и Кастусь. Только погоны с мундира были спороты, а на груди у него была вышита большая красная звезда.

«Ну наконец-то…» Кастусь с облегчением улыбнулся, и, видимо, эта улыбка показалась партизану обидной.

— Ты чего щеришься? — повысил он голос. — А ну руки вверх, сука!

— Послушай, парень, — вместо ответа проговорил Зеленкевич, — твой отряд большой?