Судный день - Курт Ауст

Я развернулся и собрался было уходить, когда ворота конюшни открылись и на пороге показалась Мария. Совсем как я прежде, она почти вслепую побрела вперед. В руках держала миску с чем-то, как мне показалось, похожим на суп. Девушка медленно пробиралась вперед, обходя лошадей, но затем вдруг вздрогнула и резко остановилась. Она увидела Бигги – догадался я. Услышав шаги, та обернулась, заметила Марию и открыла рот, собираясь что-то сказать, но ей тут же пришлось прикрыться рукой: в нее полетела миска. Лошадей обдало брызгами супа.

– Тварь! – выкрикнула Мария. Она развернулась и устремилась к выходу, а в глазах у нее блестели слезы. Дверь хлопнула, но потом вновь со скрипом приоткрылась. Миска медленно поползла по глиняному полу и остановилась у ног Бигги. Женщина отерла со щеки брызги супа, поставила миску на деревянный ящик возле очага и, как ни в чем не бывало, принялась кормить Альберта. Лошади встревожились еще сильнее.

Выйдя во двор, я прикрыл за собой дверь.

Я разложил на лавочке мешки, чтобы мы не намочили одежду, однако Томаса по-прежнему не было. Мария тоже исчезла. Я подошел к воротам конюшни, где оставил лопату.

Солнце почти достигло зенита и припекало все жарче, хотя на севере небо вновь затягивалось черно-серыми тучами. Я взглянул на главные ворота в стене. Может, надо и до них расчистить дорожку? Прямо посреди двора ветром нанесло гигантский сугроб, от самой конюшни и до амбара. Значит, придется прорыть в нем тропинку. Вот только стоит ли стараться? Ведь нам отсюда все равно пока не выбраться…

Но я взялся за работу: выберемся мы или нет – дело десятое, а без движения сидеть я не мог. К тому же увидев, что случилось на конюшне, я, сам не зная почему, разозлился, и мне хотелось выплеснуть эту злобу, загрузив себя работой, хотелось отвлечься от своих мыслей.

Здесь Альберт не чистил снег с вечера четверга, с момента нашего приезда, и снег тут слежался и покрылся коркой. За последние дни его нападало на удивление много – даже дома, в Норвегии, такого на моей памяти не случалось. Я прокопал узенькую тропинку, по обеим сторонам которой высились снежные сугробы высотой мне по грудь. Я не поленился и старательно выровнял их по краям, будто мы ждали каких-нибудь важных гостей. Докопав до самых ворот, я заметил, что массивные деревянные бревна покрыты тонкой корочкой льда. Странно было думать, что всего два дня прошло с того момента, когда мы ввалились во двор через эти самые ворота, спасаясь от ночных морозов и верной смерти. Опершись на лопату, я перевел дух. Сюда доползла тень от деревьев, что стояли по другую сторону ворот, и по спине у меня пробежал холодок: капли пота превратились в комочки льда, и меня охватила дрожь. В тот вечер я испугался. Подобного страха я никогда прежде не испытывал. Вообще-то нам повезло, что шнур от колокольчика не вмерз в снег… Я поднял голову: в трех столбах были проделаны круглые отверстия шириной в два дюйма, через которые был протянут толстый шнур. Два столба были частью стены, а третий поставили специально для того, чтобы дотянуть шнур до конюшни. Шнур был с палец толщиной, и противоположный его конец скрывался где-то в тени крыши. Видимо, Альберту приходилось постоянно очищать шнур и отверстия ото льда, чтобы шнур не примерз, и сейчас я заметил, что уже около суток лед никто не сбивал. Я наклонился и с силой стукнул черенком лопаты по ближайшему столбу. Из отверстия и со шнура посыпались снег и кусочки льда. За наше спасение следовало благодарить Альберта. Ах да, и лошадь. Я вдруг вспомнил, что когда в ту ненастную ночь моя лошадь заржала, то из-за стены донеслось ответное ржание. И не услышь его – мы, скорее всего, погибли бы.

Я взмахнул лопатой, собравшись продолжить работу, но замер: в голове у меня мелькнуло какое-то подозрение. Что-то было не так. Что-то не сходилось. И внезапно я это понял. Я огляделся. Это странное чувство не исчезало. Подозрение… Что же я подозревал? Что именно было “не так”? Или… Может, я чего-то не сделал? Хотя нет, скорее, о чем-то не задумывался… Или не додумался? Да. Кажется, так оно и есть… Но до чего именно мне надо было додуматься? Может, просто что-то вспомнить?.. Незначительные детали, которые помогут понять взаимосвязь… Что сказал тот старый француз, о котором упоминал Томас? Вроде, что надо искать взаимосвязь между явлениями, даже если кажется, что явления эти никак друг с дружкой не связаны… Что-то вроде того… Верно? Я напряг память. Так какие же явления нужно связать?

Я чувствовал, что нахожусь на верном пути. Где-то там, в черепушке, забрезжила догадка, но мне никак не удавалось ее ухватить. Так бывает, когда на языке вертится какое-то слово, а произнести его не получается. Оглядев ворота, я повернулся и посмотрел на конюшню. Что же я вспоминал? Вечер, когда мы приехали. Бурю. Страх смерти. И ржание лошади… Что-то еще? Больше ничего в голову не приходило.

Сейчас из конюшни до меня донеслось лошадиное ржание, которое подхватили и другие лошади. Я услышал его, несмотря на толстые каменные стены конюшни. И звук не показался мне приглушенным. Но и не слишком громким – тоже. Просто стоя здесь и наслаждаясь прекрасной погодой, я отчетливо услышал лошадиное ржание.

Прекрасная погода! Вот именно! Да! Мысли мои вдруг разлетелись в разные стороны, будто бойкие весенние пташки.

Ржание лошади! Ну конечно! В тот вечер, когда мы приехали… Мы тогда стояли перед воротами. Нет, немного поодаль. Бушевала буря. Наша лошадь заржала, и в ответ тоже послышалось ржание, которое мы и услышали. А сейчас тихо, и погода хорошая, но каменные стены все равно немного приглушали звук.

Я прикинул на глаз расстояние от конюшни до ворот. Навскидку получилось локтей двадцать или чуть больше. Неужели мы действительно услышали, как в конюшне заржала лошадь? Нет. Другого ответа и быть не могло.

Я взволнованно огляделся, стараясь отыскать Томаса. Куда же он запропастился? Тогда я подошел к конюшне и посмотрел на тропинку.

И рассмеялся, заметив тучную фигуру профессора на лавочке – он сидел, прикрыв глаза и подставив лицо солнцу.

– Решил отдохнуть, – словно оправдываясь, пробормотал он, когда я присел рядом. – А у тебя работа спорилась.

– В четверг вечером, когда мы стояли у ворот, кто-то выводил из конюшни лошадь, – выпалил я, безжалостно разгоняя его дрему.

Вздохнув, Томас с деланной неторопливостью взял левой рукой шляпу, водрузил ее на голову и медленно открыл глаза. Во взгляде его светился укор:

– О ты, бодрствующий по ночам, – неужели усталость тебе неведома?!

На секунду у меня язык будто присох к гортани, я покраснел и, пытаясь подавить смущение, пустился в объяснения.

– Помните, как возле стены мы услышали лошадиное ржание за воротами? Была буря, а мы его все равно услышали. Значит, лошадь вывели во двор, причем стояла она близко к воротам, иначе мы бы ничего не слышали. А когда лошади стоят в конюшне, то у ворот их едва слышно.

Взгляд Томаса оживился. Он кивнул. И попросил меня продолжить рассказ.

– Значит, кто-то собирался уезжать. И поэтому вывел лошадь из конюшни. Иначе быть не могло.

– Возможно, Альберт вывел лошадей на прогулку, – предположил Томас.

– Вряд ли. Лошадей не выводят перед сном. Вряд ли это сделал Альберт. Он прекрасный конюх, знает, как обращаться с лошадьми.

– Да, наверное, ты прав.

– Может, это убийца? Хотел сбежать, но в этот момент мы подошли к воротам и спугнули его?

Томас выпрямился и одобрительно посмотрел на меня.

– Толковая мысль, Петтер! – Профессор отстраненно взглянул на крошечный парк позади трактира, где в ложбине у склона виднелся замерзший ручей. Прежде, из-за непогоды, я не замечал всей этой красоты. “Такие ровные линии, – подумал я, – настоящая датская природа”. По сравнению с ней природа моей норвежской родины казалась грубой и суровой. И мне не верилось, что скоро все это исчезнет. Уже завтра. Я не желал в это верить. Господь не стал бы… – Но тогда… – голос Томаса прервал мои раздумья, а затем профессор вновь на миг умолк, – … но тогда выходит, что это… Альберт, – неуверенно проговорил он. Мне почудилось, что он будто спрашивает меня: “Неужели у нас новый подозреваемый? А плотник – не убийца?”

– Нет, – я успел обдумать ответ, – Альберт же не сразу услышал звонок, значит, куда-то выходил. А за это время кто-то мог пробраться в конюшню. Он прятался там, пока Альберт открывал ворота, и затем выскользнул из конюшни и вернулся в трактир. Шел такой снежище, что мы и роту солдат не разглядели бы.

Я так рьяно защищал и выгораживал Альберта, что сам удивился. А ведь прежде считал его наиболее подходящим кандидатом на роль хладнокровного убийцы. Во всяком случае, пока не подслушал исповедь плотника вчерашним вечером.

“Ложь”, – прозвучало вдруг у меня в голове.

Ложь?

Ведь я лишь думал так про себя, ни слова не произнеся вслух…

Да, ложь!

Я врал – именно так. Врал себе, сам это сознавая. Я хотел, чтобы плотник оказался убийцей, с того самого момента, как заметил, что он не сводит своего мерзкого пьяного взгляда с Марии. Альберт мне не нравился, в нем было что-то пугающее. Но если бы я мог выбирать, то сделал бы убийцей плотника. Это была правда.