Легенда Кносского лабиринта - Светлана Ширанкова

Все происходит в считанные секунды. Вот к рыжеволосой бросаются ловцы. Бык, привлеченный суетой, разворачивается и несется обратно. Ещё есть шанс — ловцам надо только одновременно схватить зверя за рога… но они не успевают. Громоподобный рев, взмах лобастой головы — и один из ловцов отлетает к трибунам. Второй отскакивает сам. Над ареной вздымается туча пыли — животное мчится дальше в поисках новых жертв. А медь волос, рассыпавшихся по земле, стремительно превращается в киноварь…

Раненых (раненых ли?) уносят прочь, быка возвращают в загон. Слуги торопливо засыпают неопрятное кровавое пятно на земле. Один из бубенчиков откатывается прямо к моим ногам случайным подарком от той, чье имя я так и не успел узнать.

Дальнейшие события ветошью расползаются в руках, разноцветные обрывки топорщатся нитками. Вот заходит на прыжок первый из нашей команды, забияка и балагур Акант. Ногти впиваются в ладони — я молюсь только об одном: чтобы никто из афинян не покалечился. При мысли, что придется оставить на Крите кого-то из своих, во рту появляется горький привкус, и я запрещаю себе думать вообще. Краем сознания отмечаю звук трубы: Акант прошел.

Вот чернявый гордец, рисуясь, с ленивой грацией выходит в круг и каким-то змеиным движением перетекает на спину зверю. Мне становится неприятно, и я отвожу глаза.

Одна из афинянок — Иокаста — прыгает, но неудачно, и повисает на рогах, вцепившись в них руками и ногами. Я сам бросаюсь на помощь ловцам, но на сей раз они действуют слаженно и четко. Пара синяков и ушибленное колено — какие пустяки! От собственного прыжка в памяти не остается ничего кроме острого запаха мускуса и пота.

Число состязающихся на арене тает: десять, девять, потом сразу семь… наконец мы остаемся втроем: я, местный чемпион и смуглянка — подружка рыженькой. Арбитр объявляет, что победителем будет считаться тот, кто продержится на бычьей спине большее количество кругов. Мы тянем жребий — я прыгаю вторым.

На арену выпускают новое животное. Красавец — черный, как смоль, с белым пятном на лбу, отдохнувший и злой. В который раз за этот день звучит труба, и девчонка решительно встряхивает волосами, начиная разгон. Она прекрасно держится: высокая, гибкая, с маленькой грудью и сильными руками — не плодородие, не материнское начало, но юность и безрассудный порыв к небесам. Вот только я вижу: ей не справиться. Отчаяние и боль за подругу вырастили крылья у плясуньи за спиной, а такие крылья недолго служат своему хозяину. Два круга, два с половиной — и бык стряхивает раздражающую тяжесть со спины, к счастью, не себе под ноги.

Моя очередь. Я изо всех сил пытаюсь почувствовать зверя, врасти в его шкуру. Чтобы выиграть, нужно самому стать быком — так говорил Астерий. Это у меня четыре копыта и пара острых рогов, это с моих боков падают клочья пены, это меня двуногие мягкотелые существа выгнали из стойла себе на потеху. Сигнал я не слышу — скорее, ощущаю, как толчок в спину, и бегу навстречу своему отражению. Взлетаю, раскинув руки — неведомое существо, пьяное вином азарта и смерти. Ветер свистит в ушах, ветер продувает меня насквозь, унося прочь все, мешающее летать. Крик, рев — мой, быка, толпы — гремит с небес бронзовым гонгом, потому что в центре хаоса неоткуда взяться словам.

Наконец вихрь стихает и бережно опускает меня обратно на арену. Арбитр, не в силах перекричать толпу, показывает мне на пальцах: семь. Это очень хорошо, но последнее слово — за моим соперником. Презрительная усмешка уголком рта, салют зрителям поднятой рукой — и вот уже бык несет его вдоль трибун, забыв о нашем недавнем единении. Пять кругов… шесть… я еле сдерживаюсь, чтобы не кусать губы… семь… восемь… восемь с половиной!

Оглохнув от неистовых воплей, я, не в силах пошевелиться, смотрю, как победитель небрежно соскакивает на землю и идет к царской ложе. Шаг, еще один — и вдруг ноги у чернявого подламываются, по телу пробегают сильные судороги, изо рта выплескивается кровь. Он падает на колени головой в песок и больше уже не встает, несмотря на усилия подскочивших слуг. Ничего не понимаю, но позволяю увести себя прочь из круга. Я устал, вымотался и пока не способен испытывать никаких чувств, даже самых примитивных — хвала богам.

Опять сидим под трибунами и ждем. На арене суетятся какие-то люди, зеваки недовольно шумят, но никто не расходится. Солнце, кажется, тоже застыло на небосводе — Гелиос, неужто и тебе любопытно? Внезапно гул стихает. В царской ложе снова появляется Минос и делает кому-то знак. Вперед выходит глашатай с пергаментом и объявляет, что лекари осмотрели труп Ликия из Хании (надо думать, это и есть мой соперник… в смысле, был) и установили, что умерший принимал зелье из пыльцы золотого лотоса. Кувшинчик с остатками снадобья был обнаружен в личных вещах Ликия.

Трибуны дружно ахают. Я недоуменно оглядываюсь — подумаешь, зелье. Мои соотечественники тоже выглядят растерянными. Черноглазая плясунья, сидящая неподалеку, раздраженно дергает плечиком и наклоняется к моему уху:

— Пыльца золотого лотоса ненадолго усиливает телесную мощь, но угнетает дух. Ее можно использовать только в священных мистериях Богини-Матери, а простым смертным даже касаться ее — преступление. Ликий — дурак, раз решился на такое. Поэтому…

«… поэтому звание победителя присуждается афинянину Тесею, сыну Эгея!» — доносится с арены.

— Иди, герой, принимай свою награду, — уголки бледно-розовых губ чуть заметно приподнимаются. — Агриппа была бы за тебя рада… иди!

Я выхожу под безжалостные солнечные стрелы, унося с собой еще одну улыбку подруги по танцам со смертью, как найденный в детстве на берегу реки блестящий камушек. Единственную настоящую драгоценность.

Антистрофа шестая. Минотавр

Кровь стучит в висках — быстрее, быстрее, быстрее! Ну почему люди не летают как птицы? Столько всего надо успеть, а ожерелье дня прямо в руках рассыпается на минуты-бусины. Я роняю их одну за одной, и они мгновенно забиваются в невидимые щели — пойди отыщи! Сжимаю ладони плотнее, но бусины все равно находят пути для бегства — лапки отрастили, что ли?

Первым делом — к морю. Тесей сотоварищи по воде ходить, к сожалению, не умеют, значит, необходим корабль. Афинская эйкосора сиротливо коротает время на берегу в окружении старых рыбачьих лодок, сетей и прочего хлама в стороне от главной торговой гавани. Но спустить ее на воду — полдела. Нужны гребцы. Когда ахейцы покидали отчий дом, на веслах сидели критяне — иначе разыскивай потом данников по Кикладам, заглядывай за все островки. Двадцать весел, на каждое — по два человека… сколько получится? А «жертв» всего четырнадцать, от триеры им не уйти даже под парусом. Да и что там за парус — тьфу, название одно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});