Если однажды зимней ночью путник… - Итало Кальвино

вниз, где сгущается тьма”, который читает та женщина, я требую от вас прекратить заниматься плагиатом!» Флэннери бледнеет: кажется, его заботит лишь одно: «Значит, по-вашему, эта читательница поглощает романы Вандервельде? Нет, я этого не вынесу…»

Африканский аэропорт; пассажиры угнанного самолета, взятые в заложники, сидят на земле (днем они обмахиваются платками, а ночью, когда становится холодно, кутаются в пледы, розданные стюардессами). Марана восхищен невозмутимостью одной девушки; она присела на корточки чуть поодаль, обхватила руками колени, приподнятые под длинной юбкой наподобие подставки для чтения; густые волосы ниспадают на книгу, скрывая лицо девушки; расслабленная рука переворачивает страницы, словно все самое главное решается там, в следующей главе. «В нашем затянувшемся плену, как на свалке, мы постепенно теряем человеческий облик, и только эта женщина выглядит защищенной, нетронутой, окруженной призрачным лунным сиянием». Тут-то Маране и приходит в голову убедить боевиков из АРО, что книга, ради которой они затеяли эту рискованную операцию, вовсе не та, что они отобрали у него, а та, что читает она…

Исследовательская лаборатория в Нью-Йорке; запястья читательницы надежно прикованы к ручкам кресла; тело, облепленное датчиками, стянуто стетоскопическим поясом; виски сжаты гривастой короной змеевидных проводков, отмечающих степень концентрации пациентки и частоту импульсов. «Успех нашей работы зависит от чувствительности объекта исследования; кроме того, это должен быть человек с отменным зрением и крепкими нервами, способными выдержать непрерывное чтение романов и свежих компьютерных вариантов. Если за время чтения внимание удерживается на постоянном уровне, вещь принимается; если внимание ослабевает и колеблется, комбинация бракуется, а ее составляющие разбираются для использования в других наборах. Человек в белом халате открывает одну энцефалограмму за другой, как листки календаря. “Чем дальше, тем хуже, – замечает он. – Ни одного годного романа. Или надо переделывать программу, или пора менять читательницу”. Всматриваюсь в тонкое лицо, скрытое шорами и козырьком: оно совершенно непроницаемо благодаря затычкам в ушах и ремешку, сковавшему подбородок. Что-то с ней будет?»

Ответа на этот полуриторический вопрос, небрежно брошенный Мараной, ты не находишь. Затаив дыхание ты следил за преображениями читательницы, словно речь шла об одном и том же человеке… Но даже если их несколько, всем им ты придаешь облик Людмилы… Разве не она утверждала, что теперь от романа можно требовать только одного: пробудить дремлющую тревогу как последний залог истины, избавляющей роман от удела серийного продукта, которого ему иначе не избежать. Образ обнаженной читательницы, лежащей под солнцем экватора, кажется тебе более достоверным, чем завуалированный облик Султанши, хотя в обоих случаях это может быть все та же Мата Хари, сосредоточенно проходящая сквозь революции где-то за пределами Европы, чтобы открыть путь бульдозерам и бетоноукладчикам… Ты прогоняешь это видение и вызываешь другое – с шезлонгом, наплывающим на тебя в прозрачном альпийском воздухе. И ты уже готов бросить все, отправиться в дорогу, отыскать убежище Флэннери – лишь бы взглянуть в подзорную трубу на молодую читательницу или найти ее следы в дневнике удрученного своим бездействием писателя… (Или тебя скорее тянет продолжить чтение романа «Смотрит вниз, где сгущается тьма», пусть даже под другим названием и другого автора?) Между тем от Мараны поступают все более тревожные известия: сначала она становится заложницей в угнанном самолете, затем пленницей в трущобах Манхэттена… Как она вообще оказалась там, прикованная к орудию пыток? Зачем они мучают эту женщину ее естественным состоянием – чтением? И по чьему тайному умыслу постоянно пересекаются пути этих людей: ее, Мараны, членов загадочной секты, похищающей рукописи?

Судя по этим отрывочным сведениям, «Апокрифическая Власть», раздираемая внутренними противоречиями, вышла из-под контроля своего основателя Гермеса Мараны и распалась на две ветви: секту просвещенных последователей Архангела Света и секту нигилистов – приверженцев Архонта Тьмы. Первые убеждены, что среди наводнивших мир поддельных книг необходимо отыскать те немногие, в которых содержится некая внечеловеческая, а может, и внеземная истина. Вторые полагают, что только подделка, мистификация, намеренная ложь могут представлять в книге абсолютную ценность, истину, не замутненную господствующими повсюду лжеистинами.

«Я думал, что еду в лифте один, – пишет Марана все еще из Нью-Йорка, – как вдруг рядом со мной вырастает фигура: какой-то парень с буйной копной волос, в мешковатом рабочем комбинезоне притаился в самом углу. Это был даже не лифт, а грузовой подъемник в виде клетки, закрытой на щеколду. На каждом этаже мелькали пустые помещения, облезлые стены со следами вынесенной мебели, покореженные трубы, голые полы, покрытые плесенью потолки. Ловким движением длинных красных рук парень останавливает клеть между этажами.

– Давай сюда рукопись. Ты принес ее нам, а не им. Думал, наоборот, – как бы не так! Это истинная книга, хоть автор и сварганил кучу подделок. Стало быть, она принадлежит нам.

Приемом дзюдо он укладывает меня на пол и вырывает рукопись. Тут я смеюсь: юный фанатик уверен, что у него в руках дневник духовных исканий Сайласа Флэннери, а не черновик одного из его бессчетных триллеров. Поразительно, с какой готовностью тайные секты ловят любое известие – не важно, ложное или правдивое, – отвечающее их ожиданиям. Подавленное состояние Флэннери всколыхнуло враждующие течения “Апокрифической Власти”. Преследуя разные цели, они наводнили своими осведомителями долины, расположенные вокруг виллы романиста. Члены “Крыла тьмы” знали, что знаменитый сочинитель бестселлеров потерял всякую веру в свои способности, и заключили, будто его следующий роман ознаменует скачок от заурядной, относительной фантазии к фантазии сущностной и абсолютной; это будет шедевр лжи как познания, словом, книга, которую они так давно ждут. С другой стороны, члены “Крыла света” полагали, что душевные переживания такого мастера лжи неминуемо породят катаклизм истины, каковым они считали дневник писателя, о котором ходило множество толков… Когда же Флэннери распространил слух, будто я украл у него важную рукопись, и те и другие решили, что это и есть предмет их поисков, и ринулись по моим следам: “Крыло тьмы” совершило угон самолета, а “Крыло света” – нападение в лифте…

Парень с буйной шевелюрой сунул рукопись за пазуху, выбрался из лифта, захлопнул перед моим носом решетчатую дверь, нажал на кнопку, отправляя меня вниз, и напоследок пригрозил:

– А с тобой, мошенник, мы еще посчитаемся! Вот только вызволим нашу сестру из оков дьявольской машины Фальсификаторов!

Пока клеть лифта медленно ползет вниз, я отзываюсь со смехом:

– Никакой машины нет и в помине, птенчик! А книги нам диктует Сказитель!

Молодчик мигом вызывает лифт.

– Сказитель? Ты говоришь – Сказитель? – Кровь отлила от его лица. Долгие годы последователи секты ищут незрячего старца по всем континентам, где слывет о нем молва в бесчисленных местных преданиях.

– Он