Информация - Роман Сенчин

И, чувствуя, что вполне могу запугать себя мыслями до такой степени, что вообще никогда не решусь сказать ей главного, я нагнал ее (во время всей прогулки почему-то держался чуть позади) и обнял, повернул к себе. Хотел поцеловать, уже губы разлепил, но увидел ее глаза и остановился.

Она смотрела на меня растерянно и так испуганно-недоуменно, что и я сам испугался и растерялся. Смотрела так, словно я собрался сделать нечто такое, что выходит за рамки здравого смысла. Так смотрят на того, кого считали разумным, уравновешенным, а он вдруг произносит затяжную глупость или спускает брюки и показывает, какие у него трусы…

В общем, взгляд Ангелины сказал мне, что я близок к тому, чтоб стать для нее полным идиотом.

Я убрал руки с ее талии и извиняющимся, виноватым каким-то тоном стал говорить, что люблю ее, что она мне нужна, что такой девушки я не встречал и не встречу… только она… Много чего говорил, а в голове колотилось, что это не то, все не то, не так объясняются…

Я никогда не объяснялся в любви: с Натальей у меня все двигалось постепенно, в негласно определенном нами обоими направлении, и объяснение не потребовалось…

– Пойдем к автомобилю, – устало отозвалась Ангелина, когда я кое-как высказал все, что смог, и замолчал.

«Не к «машине», – отметил, – а к «автомобилю». И в этом слове увидел дистанцию между нами, а может, и пропасть.

Мы направились к оставленной возле ворот Лавры «Селике».

– Ты мне нравишься, – медленно и раздумчиво начала Ангелина. – Ты несколько странный, но, видимо, серьезный и дельный человек.

«Дельный», – еще рубанула мозг отметина.

– Но то, что ты меня любишь, это, скорее всего, неправда. То есть это тебе так кажется. – Она сделала паузу; я не бросился доказывать, что нет – я уже сказал все, что мог, и теперь ждал, что скажет она. – Так бывает, – успокоила. – Понимаешь, мне нужен человек, который будет абсолютно… да, абсолютно моим. Нет, – заторопилась, – не в смысле даже телесной верности, то есть – не только в ней… Я – деспот. Я требую человека целиком.

И снова отметина: «Целиком… Где-то я уже это встречал. В какой-то книге про революционеров».

– У меня был муж, – говорила Ангелина. – Он – неплохой человек, по сути. А в первое время казался мне самым лучшим. Он добрым был… Но он тоже занимался литературой – у него есть очень своеобразные рассказы… В общем, мы замучили друг друга, и в итоге это едва не закончилось трагедией. Две личности рядом, это слишком.

– Но ведь, – я наконец нашел повод заговорить, – я не пишу, я занимаюсь другим. И не вижу никаких причин мучить друг друга. У меня просторная квартира, у тебя будет отдельный кабинет…

Ангелина горько и, как мне показалось, иронически усмехнулась. И эта усмешка – усмешка молодой, но умудренной жизнью, пострадавшей женщины заткнула мне рот окончательно. Я пожалел, что там, в лесочке, пять минут назад, растерялся, разжал объятия. Но как иначе? Этот ее обжегший сильнее самого истошного крика взгляд…

Мы подошли к машине, я разблокировал двери. Сели в салон. Я не спешил заводить мотор. Ангелина пристегнулась ремнем.

– Я благодарна тебе, – сказала тихо, но сухо, – и твои слова меня тронули… Но… по крайней мере мне нужно подумать. Мы все-таки уже взрослые люди. Не подростки.

– Да! – во мне вспыхнула отчаянная веселость. – Да, мы не подростки! Нужно взвесить все, просчитать, с гороскопами свериться. – И щелкнул ключом. – Ладно, поехали взвешивать.

– Не надо так. Прости, если я тебя обидела. И не горячись.

Я стал саркастически уверять ее, что все отлично. Но потом понял, что этим сарказмом могу перегнуть палку. Сунул в проигрыватель диск с «Сансарой». И некоторое время мы молчали, слушая точные, лечащие слова песен.

Я рад, что мы с тобой говорим на одном языке —Нам незачем, нечем делить лукавые взгляды.Все обойдется – я знаю, кто здесь за кем,Но слез больше не надо, мне меньше не надо!

Постепенно снова стали разговаривать. Вымученно успокаивали друг друга, уверяли в хорошем друг к другу отношении. Ангелина несколько раз повторила, что ей нужно подумать, что она вот так сразу не может… Меня подмывало спросить, что она не может – дать согласие выйти замуж, или заняться сексом, или поцеловаться?… Хотелось остановиться и, зажмурившись, чтобы не увидеть снова того ее взгляда, сжать в объятиях и начать мять ее губы своими, чмокать в щеки, лоб, шею, глаза.

Но я сидел смирно, держался двумя руками за руль, смотрел на дорогу и видел себя со стороны.

Вот тридцатислишнимлетний мужчина. Немного грузноватый, с неглубокими, но уже заметными залысинами, синеватыми щеками, волосатыми фалангами пальцев, с капельками пота над верхней губой… Взрослый мужчина, сказавший о своей любви и получивший, голосом, мягкий и непрямой отказ, а взглядом – ожог… И вот он везет любимую, но на самом-то деле почти неизвестную ему женщину к ее дому. Что там, возле стальной двери подъезда, произойдет? Не исключено, что и прощание навсегда. Она скажет: «Давай не будем больше общаться. Ты не тот человек, с которым я хочу быть. И вообще ты мне отвратителен, на самом-то деле. Твои губы, залысины, щеки, капельки пота», – и в этом не будет ничего удивительного. Что нас связывает? Что было? Несколько встреч, несколько разговоров, совпадение некоторых интересов, огоньки взаимной симпатии…

Я готов был расхохотаться над собой, со всей силы садануть по рулю… Идиотское положение. Накинуться на нее и целовать не позволяло сознание, что я не быдло какое-то, не животное; доказывать снова и снова, что я действительно ее люблю и она будет со мной счастлива, казалось глупым и бесполезным, унизящем и меня и ее.

Сгорбившись, крепко сжимая руль, уставившись в лобовое стекло, я сидел на водительском месте, а рядом, справа, в нескольких сантиметрах, была Ангелина. Тоненькое, теплое, дорогое мне существо. Она молчала, но я слышал ее желание: «Скорей бы доехать. Скорей доехать и выскочить отсюда».

Наверняка я бы все-таки ее додавил. («Додавил» – слово сильное, но я его тогда повторял постоянно, убеждая себя: нужно быть решительней, смелей, и это поможет.) Да, я бы убедил ее быть со мной. Женщине реально внушить, что иначе никак. По крайней мере, так мне сейчас кажется.

В тот же вечер, вернувшись из Сергиева Посада, выпив, я долго ругал себя, клялся, что завтра обязательно встречусь с ней – да, буду ждать у дверей! – и тогда… Короче, сделаю так, что она поймет – только я могу быть ее мужчиной. Только я!..

Но назавтра мне сообщили, что в понедельник я должен лететь в Иркутск. Командировка.

И хоть вылет был лишь через два дня, и впереди были выходные, я как-то сразу сник, вся накопленная накануне за бутылкой решимость улетучилась. Ведь как? – допустим, в пятницу она соглашается связать со мной жизнь, а в понедельник я сваливаю за тридевять земель на три дня… Ч-черт!.. Но как-то подсознательно, где-то глубоко внутри, я был рад этому, довольно все-таки сомнительному, поводу не идти к подъезду Ангелининого дома, не предпринимать решительных мер.

Все выходные сидел дома, глотал водку, слушал музыку, мучился, ждал, когда поеду в аэропорт, старался представить, какой он, Иркутск, что там может быть интересного.

Вспомнил, что откуда-то оттуда родом Свечин. Позвонил ему.

– Да нет, – забубнил тот, – я жил западнее почти на тыщу километров. Но в Иркутске бывал, конечно.

– И что там посмотреть? – Я вообще был рад поговорить не об Ангелине.

– Ну, так… Музей там есть… центр так ничего, дома деревянные… Я и не помню уже, десять лет прошло, даже больше.

– Понятно. Значит, ничего не можешь посоветовать…

– Могу адрес дать друзей моих. Нормальные ребята, я у них вписывался много раз. Таня и Олег, сибирские хиппи. Покажут, расскажут.

Я хотел отказаться – с какой стати буду навязываться незнакомым людям, которые вполне могли Свечина и не помнить. Но подумал, представил, что трое суток буду один, и согласился:

– Давай… А ты давно с ними общался?

– Года два назад списывался по электронке, но потом что-то у них она перестала работать.

– Хм… Может, их уже там нет?

– Да вряд ли. Просто лень, наверно… Что, давать адрес?

– А телефон?

– Нет. Там не во всех квартирах телефоны.

– Мобильник?

– Мобильник – тем более… Вот, записывай, короче: бульвар Постышева, дом…

Поздним вечером в воскресенье, побритый и умытый, но умирающий с похмелья, я ехал в Домодедово. В зоне посадки купил фляжку коньяка, выпил почти залпом. Все пять часов в самолете спал, даже пропустил кормежку. И в Иркутске по трапу сошел уже вполне бодрым, готовым к делам.

Поселился по броне в гостинице «Иркутск», на которой, видимо, еще с советских времен красовалось притягательное слово «Интурист».

В течение дня я вел переговоры и неожиданно легко добился подписи партнеров в том варианте договора, который предложило наше агентство. Вечер и следующие два дня были совершенно свободны.