Овраги - Сергей Антонов

— Не обижайтесь, гражданин секретарь. Вы человек занятой, а у меня вар греется… Я так и не уразумел, по какой надобности меня затребовали.

— Ну что ж, — Орловский одарил собеседника обаятельной улыбкой. — Сообщим товарищу Чугуеву, зачем мы его пригласили? Мы пригласили вас для того, чтобы поведать приятную новость. Правление решило зачислить вас в колхоз.

— Меня? За что? — опешил Чугуев.

— Веселый вы человек, Федот Федотыч. Что значит — за что?

— За что такая милость?

— Давайте, товарищи, откроемся Федоту Федотычу, — тихонько, доверительно, словно предлагая взятку, заговорил Орловский. — Как известно, еще с прошлого года по вашему адресу распространяются всяческие слухи. Будто вас собираются лишать права голоса, будто вы совершали какие-то махинации в машинном товариществе и прочая чепуха. А именно сегодня, в разгар сплошной коллективизации, особенно важно иметь в деревне атмосферу доверия к нашим мероприятиям. Принимая вас в колхоз, мы пресекаем в корне слухи. От души поздравляем вас, дорогой Федот Федотыч, с званием колхозника, а колхоз с ценным пополнением, — секретарь райкома положил на середину стола бланк заявления. — Вам остается только поставить свою подпись.

— А если я не поставлю подписи? — спросил Федот Федотыч.

— Тогда не будет законного основания зачислить вас в члены колхоза, — печально объяснил Орловский.

— Так я не хочу в колхоз.

— Что значит — не хочу. Подписывай, сука! — прошипел Петр.

— Прекрати ругань! — Орловский грозно глянул на него.

— Пускай душу отведет, — Чугуев улыбнулся. — Что с него взять. Активист. Мы с вами не маленькие, гражданин секретарь. Скажите напрямик, зачем я вам нужен?

— Не понимаете? — утомленно завел глаза Орловский. — Классный механизатор не понимает, зачем он нужен колхозу… Если ставить точки над «и», повторяю: колхозу нужен ваш опыт, ваше имя, ваш авторитет.

— Вона что! — проговорил Федот Федотович. — С удовольствием бы, гражданин секретарь райкома, да на такую должность я не годен. Нос у меня короткий. Разрешите удалиться. У меня вар на углях.

— Какой нос? Какой вар? Вы не так поняли!

— Очень даже понял. А вот вы меня худо понимаете. Подсадную утку я на вашем театре сыграть не сумею. Можно выйти?

— Идите, — мрачно разрешил Орловский. Некоторое время он молча смотрел на бланк. Затем добавил: — С этим типом все ясно.

— Это правдашний кулак? — спросил Митя.

— А кто же. Слышал, как он от подписи отлупился? Не простой кулак, не экономический, а самая опасная разновидность кулака — кулак идейный. Кулаков, у которых по три лошади да по три коровы, мы еще в прошлом году ликвидировали. А вот контрреволюционную душу как угадаешь? Каким рентгеном просветишь? Вот в чем сложность момента. Тебе что, парень?

В горнице стоял мальчишка и смущенно перекладывал шапку из одной руки в другую. На нем было пальто, перешитое из женского демисезона, и большие, с чужой ноги валенки. На румяном лице пробивались нежные, как реснички, усики. Мальчишка подошел к Вавкину и попросил лошадь для поездки в сельсовет.

Вавкин поинтересовался, чего он не видел в сельсовете.

— С Веркой поедем, — сообщил мальчишка. — Расписываться.

— Она не сбегла еще к папе-маме? — спросила Катерина.

— Нет, — ответил мальчишка. Серьезничать стало ему невмоготу, и он расплылся в счастливой щербатой улыбке.

— А тесть как? — спросил Вавкин.

— Смирился. Корову подарил. Стельную.

— Врешь! — Катерина всплеснула руками.

— Ей-богу! Корова черная, морда белая, на глазу черное очко. Ярославка. Звать Княжна. Заходи, глянешь.

— Познакомься, Тимоха, — Катерина подвела его к столу. — Это сам секретарь райкома Орловский, это товарищ Платонов, а это Митя. Знакомься, Митя, не бойся. Это наш активист — Тимофей Востряков. Любитель казанки пулять. На прошлой неделе женился.

— Тимоха женился! — воскликнул Пошехонов. — Да как же это… как сказать… Да ведь он же мал!

— Мал, a женилка выросла, — пояснил Емельян. — Ты, дед, промигал Верку-то с Хороводов, вот он ее и подобрал. Дуванова знаешь небось? Николая Семеновича. Который в Хороводах лавку держал. Вот евоную Верку и взял.

— Дуванова? — удивился Пошехонов. — Николая Семеныча?.. Да как же ты, голоштанник, к такому козырному тузу пробился?.. Как насмелился?..

— Вера сама прибегла, дедушка, — отвечал Тимоха. — Тесть ее домой увез, на замок от меня запер, а она обратно ко мне прибегла. Там, в Хороводах, всех под нуль стригут, в колхоз загоняют, а она не желает. Вчерась тесть сам в гости пришел и корову пригнал. Стельную.

— Ему что! — завидовал Пошехонов. — Одну привел, три осталось.

— Две осталось, — улыбаясь, поправил Тимоха. — Третью зарезали.

— Выходит, помирились? — приставала Катерина. — Не серчает?

— Смирился. Корову подарил. Благословил отцовским благословением.

— Что ж ты с коровой будешь делать?

— Чего с коровой делать? Доить.

Митя бросил писать и стал, так же как и все, смотреть на Тимохину улыбку. Видать, не часто доводится людям лицезреть абсолютно счастливого человека.

— Где корову держать станешь?

— А в избе. К весне назему накопим, хлев слепим. Николай Семенович обещал ржаной соломки на крышу. Будет у нас с Веркой свое хозяйство, а у Княжны — свои хоромы. Садик заведем. Стол в садике вкопаем. Телок подрастет — лисапед куплю! — неожиданно кончил Тимоха и сам испугался, поверят ли.

— Дадим ему коня? — шутливо спросил Пошехонова Семен. — Ну, коли ты согласный, тогда и мы все согласные. Беги к своей Верке.

Тимоха стал прощаться со всеми, начиная с Мити, за руку.

— Счастливой вам жизни, Тимофей, — не выпуская его руки из своей, сказал Орловский. — И с коровой вас поздравляю, и с будущим велосипедом. А с тестем — нет.

— Поладим и с тестем. Николай Семенович — мужик свойский.

— Ошибаешься. Кулак не бывает свойским.

— Какой он кулак. У него сын — красный командир.

— Командир командиром, а сам Николай Семенович — кулак. Одну корову прирезал, вторую подарил. Раскулачки боится. А ты сам-то заявление подал? — Орловский все не выпускал Тимохину руку.

— Какое заявление?

— Обыкновенное. Как все. В колхоз.

— Нет.

— Видишь, какой ты хитрый. У колхоза лошадь выпрашиваешь, а записываться в колхоз тебя нет. — Орловский наконец отпустил Тимку. — Подписывай. Вот тут вот. Молодец. Теперь можешь идти.

Тимоха поглядел бланк с обеих сторон и спросил:

— А чего это?

— Ты что, неграмотный? Заявление о приеме в колхоз.

— В какой колхоз? — Улыбка стаяла с лица Тимохи. — Не-е, мы не желаем. И Верка не желает, и я. Не надо мне заявления. Отрекаюсь…

— Чего испугался? — передавая заявление Мите, спросил Орловский. — Счастливой колхозной жизни испугался? Гляди-ка. Побледнел даже!

— Не желаю. Корову заберете, а мы как?.. И Верка не велела… Порви бумагу. Мне без колхоза хорошо.

— Погоди, Митя. Послушай, Тимофей. Силком тебя в колхоз никто не тянет. На твою корову никто не покушается. А если вступишь в колхоз, то после раскулачки Чугуева ты, как молодожен, будешь первым кандидатом на его дом.

— Ну да?.. Обождите, побегу Верку спрошу.

После ухода Тимохи Орловский велел Семену спрятать заявление поглубже. Он хотел добавить еще что-то, но Катерина помешала. Она поднялась со стула и, вцепившись в спинку побелевшими пальцами, проговорила:

— Товарищ секретарь, зачем вы врете?

— Что-что? — поднялся и Орловский. — Повторите.

— Вы уедете, а нам тут жить. Вы же знаете, что корову у Тимохи колхоз заберет. В доме Чугуева вы же сами велели разместить правление колхоза. Зачем вы врете Тимошке?

— Забываетесь, Катерина Васильевна. Я, к вашему сведению, коммунист…

— Потому и врете?

— Все слышали? — Орловский обвел присутствующих бледно-голубым взглядом. — Завтра направьте ее в район. Товарищ Вавкин, проследи.

И, нервно нащупывая крючки полушубка, Орловский убыл.

— Растравила хозяина, а нам расхлебывай, — попрекнул Катерину Вавкин.

— Кто тебя за язык тянул, — добавил Петр, — «врете, врете…» А кто нынче правду скажет? Дурак да пьяный.

— А чего? — вскинулся Пошехонов. — Верно сказала. По совести… Тимоха как был батрак, так батраком и помрет…

— Чего ж ты Орловского не осадил, коли такой храбрый, — перебил Емельян. — Мастера после драки кулаками махать. Я сам ее в район свезу. Может, отобьемся.

— Никуда ее везти не надо, — процедил сквозь зубы Платонов.

— Папа, а много еще бланков писать? — спросил Митя.

— Хватит. По дворам сегодня не пойдем. Спать пора.

Расходились молча, не глядя друг на друга.

— Напрасно вы, Роман Гаврилович, за меня заступаетесь, — попрекнула Катерина. — Я как-нибудь промаюсь, а вам сына растить. С начальством аккуратнее надо.