Реквием по любви. Грехи отцов (СИ) - Сладкова Людмила Викторовна "Dusiashka"

Лиза же транслировала в ответ непреклонное – «НЕТ»!

- Пожалуйста, - прошептала вслух, - не надо…

В какой-то момент мужчина ослабил хватку, освобождая ее. Возвращая свободу движениям. Только вот оцепенение Лизы достигло нового уровня. Конечности ее не слушались, ощущаясь чем-то деревянным. Инородным. Серьезно опасаясь распластаться на песке прямо у его ног, она предусмотрительно не двигалась. Замерла, выравнивая сбившееся дыхание. Однако данное положение вещей вовсе не мешало ей выплеснуть на мужчину всю скопившуюся на душе обиду.

— Сволочь! — зашипела, продолжая затыкать его рот. — Если так отчаянно смерти ищешь, хотя бы не делай меня ее причиной!

Мягко перехватив за запястья, Матвей отвел ее руки от своего лица. Слегка сжал. С невероятной, пугающей до чертиков нежностью.

Ну что за придурок?

Девушка поспешила вовсе прервать физический контакт.

Рывком освободившись, отступила на шаг.

— Лиза...

— Это как минимум нечестно с твоей стороны! Я не хочу, чтобы из-за меня кто-то пострадал! Вообще. В принципе. — Несмотря на суровый тон, ее голос сильно дрожал, выдавая истинные эмоции. — Даже ты!

— Приятно знать, моя хорошая! — странная улыбка растянула его губы. — Можешь расслабиться, мне ничего не угрожает.

Еще как угрожает, идиота ты кусок!

А она и не сомневалась, что от мужчины остались бы именно кусочки, позволь он себе лишнего. И узнай об этом Похомов.

«Господи, Дима!»

При мыслях о муже сердце болезненно трепыхнулось в груди.

Разлука с ним сбивала с ног. Ставила на колени…

«Черт подери! Меня едва не коснулся другой мужчина. Чужой! Как бы я после этого в глаза ему смотрела?»

Что же, Верещагин не оставил ей выбора.

Пришлось идти на крайние меры, дабы сохранить имеющуюся дистанцию.

— Я так не думаю! — демонстративно уперла руки в бока, пытаясь казаться более грозной. И окончательно объяснить Матвею свою неизменную позицию. Намертво вдолбить ее в его воспаленный мозг. — Еще хоть раз выкинешь… нечто подобное, и будь уверен, об этом обязательно узнает мой дядюшка!

— О чем, Лизонька? — он чересчур наигранно пожал плечами. — Ничего не было!

Вся способность говорить улетучилась в тот же миг. Лиза поперхнулась от его наглости. Закашлялась. И ведь не извинился даже! Видимо, все «лестные» эпитеты, так и не сказанные в его адрес, красноречиво отпечатались в ее взгляде, ведь Верещагин поспешил пояснить:

— Я должен был тебя остановить, только и всего. Любым доступным мне способом. Воспринимай все это как шоковую терапию. Весьма и весьма действенную, должен заметить!

— А я не лабораторная крыса, чтобы ставить на мне…

— Ты знаешь, чья это женщина, Матвей?

Невероятно легкой и мягкой для своего телосложения поступью к ним приблизился Алексей Гордеев, застав их врасплох. И если Лиза облегченно выдохнула, зная, что в его обществе ей ничего не грозит, то Верещагин ощутимо напрягся, сверкая недовольным грозным взглядом.

— Я знаю, чьей она… БЫЛА! — сказал, как отрезал. Даже в воздухе запахло металлом. — А также, что быть с ним ей уже никогда не позволят!

Алексей коротко хохотнул:

— Хотел бы я взглянуть на смельчака, который сможет Борзому что-то запретить. Запретить, без последствий!

— Скоро такой появится, — явный намек на Бориса. — Очень скоро.

— Не заглядывайся, Матвей! — рявкнул вдруг Гордеев тоном, от которого по спине у Лизы расползлись табуны мурашек. А едва успокоившееся сердце вновь зашлось бешеным ритмом. Этот человек – эталон спокойствия, уверенности и сдержанности – мог… ТАК разговаривать?! — Тебе ли не знать, он за свое…

Алексей замолчал, покосившись на побледневшую до состояния бледной поганки девушку, а после продолжил куда мягче:

— Не дури, в общем. Целее будешь.

— Спасибо! Но ни в советах, ни в заботе я не нуждаюсь.

— Зря! — Гордеев кивнул на Лизу. — Судя по ее реакции, ничего тебе не светит. Его она! До мозга костей – его.

Конечно! От макушки до кончиков пальцев. До последнего вздоха!

— Когда Прокурор объявит Дмитрия своим преемником, все будет кончено.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Не гони коней. Смотрящий без срока за плечами? Нонсенс! Велика вероятность, что народ откажется под ним ходить. И тогда Борзый будет свободен от своих «обязательств». Как думаешь, кого он вернет себе в первую очередь?

Матвей передернул плечами и улыбнулся столь лучезарно, что зажмуриться захотелось, лишь бы не видеть:

— Воровской кодекс… вещь неоднозначная. Конкретики-то никакой, по сути. А срок у него имеется. Нигде ведь не прописано, что он должен быть реальным, а не условным. Да и реальная статья у него что надо! Уважением среди наших пользуется!

В горле встал ком. Лиза знала, о чем речь. Знала…

Егор. Жуткая расправа, преследующая его в кошмарах по сей день.

Каким-то чудом ему дали за убийство условный срок вместо пожизненного заключения. Она подозревала, конечно, что чудом являлся Ювелир собственной персоной. Но… была ему за это лишь благодарна.

Алексей осуждающе покачал головой:

— Все никак смириться не можешь, что Даню посадили…

— Мой брат – жертва несовершенства судебной системы! — громогласно перебил его Верещагин. — Он с толпой дрался и не мог знать, что один из нападавших ласты склеит. Банальная самооборона. А Дмитрий за своего Егора мстил намеренно. Мстил ТАК, что старшие в ах*е пребывали, не в силах его угомонить. И ничего…

— Захлопнись уже!

— Ему было за что на зоне чалиться, Гордей! Мы оба это знаем!

— А здесь что, сука, святые собрались? И тебе есть за что, Матвей! — ответил совершенно спокойно. — И мне. Однако ни один из нас даже условки не имеет. О какой справедливости ты тут бормочешь?

Они замолчали оба. Казалось, и о существовании Лизы забыли.

А она и дышать-то старалась через раз, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Наконец ей стала понятна причина натянутых отношений между Димой и Матвеем, о которой умолчал Даня. Верещагину было обидно за брата, которого осудили несправедливо, в то время как Похомова подобная участь миновала. Благодаря связям.

— Ты так сильно желаешь видеть Дмитрия смотрящим, - задумчиво протянул Гордеев. - Неужели, когда ему город передадут, сможешь подчиняться, учитывая вашу взаимную… симпатию?

— Смогу! И буду! – жесткий ответ. - Вопреки всему… я уважаю его. И благодарен ему. За брата.

— Похвально, — усмехнулся Алексей. — А то я, грешным делом, подумал, будто ты мечтаешь об этом по иным причинам! Надеешься, что он лишится всяческих прав на девчонку, как только вступит… в должность!

— Не без этого!

— Напрасно, — продолжил философствовать Гордеев, поглядывая на Лизу так… будто информация предназначалась именно для нее. Мотай, мол, на ус и делай выводы. — Семью и детей ему иметь, разумеется, будет нельзя. Но ведь неузаконенные отношения еще никто не отменял. Он – живой мужик с естественными потребностями. Кто-то же должен согревать его постель – без претензий на совместное будущее.

Поняв, куда он клонит, Матвей рассвирепел:

— И всю жизнь быть его подстилкой? — сурово выплюнул. — Прокурор никогда не одобрит подобную связь. Никогда! Речь о его племяннице.

— Прокурор не вечен. А Лиза еще слишком юна, чтобы задумываться о детях. Современные женщины, знаешь ли, рожают после тридцати. У них с Дмитрием в запасе есть – ни много ни мало – десять лет. И посвятить эти годы они могут исключительно друг другу.

Господи! Да как же она сама-то не додумалась?

Пришлось спешно зажать рот ладонью, дабы не завопить во всю мощь голосовых связок от переполнившей ее радости.

Его шл*хой! Его подстилкой! Кем угодно пускай считают!

Ей побоку чужое мнение. Лишь бы рядом с ним быть.

— И это далеко не единственный возможный вариант, — продолжал Алексей, чеканя каждое слово. — У Борзого в башке не мозг, а микрочип – и не такое придумает, чтобы девочку свою вернуть. Так что, Матвей, закончим тем, с чего начали – не заглядывайся на нее!