Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- В чем?
- Пришло указание сдать коней, упряжь, повозки. И оружие. Да-да, придется нам прощаться с трехлинейкой, - добавил Иван Мартынович, поймав настороженный взгляд комбрига.
- Взамен что дают? - отрывисто спросил Шмелев.
- А пока ничего. Только сулят...
- Как ничего? - вырвалось у Шмелева. И он вскочил упруго, словно подкинутый кверху пружиной. Глаза его в одно мгновение стали жесткими и неприязненно колючими.
Встал и Гребенников.
- Кому это взбрело в голову? - закричал почти в бешенстве Шмелев. Что делают! Что делают! Да ты знаешь, на что нас толкают?.. Это же обезоружить дивизию! - порывисто взмахивая руками, горячился Николай Григорьевич. - В такое время всякое может случиться... И тебе-то, комиссару, совсем непростительно! Только лозунги изрекаем о бдительности. А для нас это не лозунг, а реальность. Конкретная реальность!
Гребенников смотрел на комбрига исподлобья, смотрел не моргая, затем выпрямился и сказал:
- Ну, а разве наверху люди не понимают этого? Мы с тобой исполнители, так сказать, сошки...
- Не прибедняйся, - перебил ледяным тоном Шмелев. - Случись что, нас за шиворот потянут в трибунал... Нет, я этого не оставлю! Сейчас же, немедленно отменить! - Шмелев шагнул в прихожую, где стоял телефонный аппарат, но Гребенников осторожно взял его за руку.
- Погоди. Это не телефонный разговор, - заметил он и потянул комбрига в комнату. Сели за стол. Дав Шмелеву немного остыть, Иван Мартынович заговорил:
- Николай Григорьевич, не кипятись, дело поправимое... Сгоряча не надо. Люди разные, возьмут и раздуют...
- За правду бороться не страшно, а если прятать ее, правду-то, она обернется ложью... Великим обманом против нас самих, против народа.
- Все это верно, - согласился Гребенников. - Но побереги себя, не рви нервы.
- А как же иначе? Молчать? Смириться? Нет, так не пойдет! Совесть моя чиста. Перед собой, перед другими.
Шмелев на время умолк, хотел понять, в чем же причина его недовольства, почему, наконец, многое из того, что он видел в действительности, вызывало в нем протест, осуждение. Ведь, в сущности, и генерал Ломов, и он, командир дивизии, как и многие другие, служат одному делу. "Странно. А подход к вещам разный", - поймал себя на мысли Шмелев и вновь вспомнил разговор о пеших посыльных, о чрезмерном увлечении строевой маршировкой. А вот теперь вместо настоящей перестройки отбирают все, а взамен ничего не дают.
- Почему нас тянут назад - не пойму. Требуют перестроить обучение, всю армию на новый лад, а на самом деле цепляются за старинку, - говорит Шмелев, чувствуя в этом какую-то необъяснимую причину. - А может быть, виной всему привычка, сила инерции? Ведь бывает так: когда-то человеку удался прием. И от этого приема он потом танцует всю жизнь, как от печки. Ну, допустим, укрепили веру во всемогущество позиционной борьбы, в движение пеших колонн и топчемся на месте. А в трудный момент спохватимся!.. Противник может навязать нам новые приемы борьбы. А мы что ему противопоставим?
- Затем и перестройка ведется, - вставил Иван Мартынович.
Шмелев прищурился:
- Перестройка! Пеших посыльных требуют готовить, солдат обучаем на грудки сходиться, чтоб штыком колоть!.. Опасность даже не в том, что много военных живет старыми привычками, находится во власти инерции. Опасность в том, что мы не учитываем, к чему это приведет в будущем. Ты понимаешь? Отдуваться-то нам своим горбом, кровью большой... Мы давно стоим на пороге новых средств и методов борьбы, но никак этот порог не переступим. И если бы меня спросили, что сейчас опаснее всего, я бы ответил: старый прием, сила инерции, которая мешает нашему движению...
Наступила долгая пауза.
Уходя, Гребенников сочувственно поглядел на комбрига и тихо проговорил:
- Успокойся, Николай Григорьевич, что в наших силах - сделаем. А жизнь надо беречь, она, брат, один раз дается.
- Ну-ну, - устало улыбнулся Николай Григорьевич. - Мы с тобой еще доживем до того времени, когда сломаем хребет последнему врагу. А что касается меня, тут ничего не, поделаешь, таким, видно, уродился, да и нервы взвинчены...
Стоило только Гребенникову уйти, как Шмелев торопливо оделся и зашагал в штаб. Долго ждал Гнездилова. Он был в учебном городке, и пришлось послать за ним дежурного. Разговор между ними был кратким. Слушая, Гнездилов как-то странно вытягивал шею, будто хотел выпростать ее из узкого воротника, и наконец сказал:
- Я не в силах отменить, Николай Григорьевич. Стоит только прекратить сдачу имущества, как потребуют объяснений.
- Пока я командую дивизией, делайте как вам велено! - строго бросил Шмелев.
- Есть! - по привычке приложив к голове руку, угрюмо ответил Гнездилов. Лицо его в эту минуту выражало вынужденную покорность и скрытую неприязнь.
"А шут с ним, пусть дуется", - подумал Шмелев и наказал, чтобы до его возвращения из отпуска никакой ломки в дивизии не делать.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
На другой день Шмелев, желая развеяться, собрался побродить с ружьем. С особым раденьем протер он отливавшие синью стволы, несколько раз вскидывал ружье к плечу, приноравливаясь. Тем временем Алеша ходил по пятам за матерью, весь в слезах, просил, чтобы она разрешила поехать с отцом, и в конце концов ей это надоело - отпустила.
Сборы были недолгими. На машине сразу выехали за черту города. Потянулись поля с кое-где проступавшим из-под снега живником. День обещал быть теплым: ветра почти не чувствовалось, начинало припекать солнце. И чистый зимний воздух, пахнущий почему-то арбузами, и молодые елки, которые, не боясь ни морозов, ни снега, весело бежали по обочинам и махали зелеными ветками, - все это успокаивало Шмелева.
Подъехали к лесу. Охотиться начали прямо от дороги. Впереди, по запорошенной снегом тропинке шагал в резиновых сапогах и одетый в стеганку Николай Григорьевич, а по его следам - Алеша. Подойдя к опушке леса, Шмелев остановился, посмотрел, не отстал ли сын, и начал ступать осторожно, чутко поглядывая на елки, тяжело поникшие под тяжестью снега и похожие на белые пирамиды.
"Благодать-то какая!" - мечтательно подумал Николай Григорьевич и вздрогнул, услышав за спиной вскрик сына:
- Папа, глянь - заяц!
Обернувшись, отец метнул по кустам глазами.
- Где?
- А вон след...
- Ну-у, это он метки по себе оставил, - усмехнулся отец, разглядывая следы. - К тому же старые...
Шли дальше. В волнении Николай Григорьевич слушал тишину. Правее гряды обындевелого леса лежало болото. По нему, переваливаясь, устало брел охотник. Подходя, Шмелев узнал в нем знакомого Громыку, и оба они, сойдясь, облобызались, как старые приятели.
- И хлопца взял? - обрадовался мальчишке Громыка. - Ну, гляди, каких я тетерок словил, - и он снял заплечный мешок, вытряхнул на снег двух черных косачей. Алеша как увидел птиц, так и оцепенел, боясь даже шевельнуть слегка приподнятыми руками. Он был очарован красотой до сих пор не виданной им птицы, отливавшей зеленовато-синим пером и рдеющими, как угли, полосками над самыми глазами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Шпион номер раз - Геннадий Соколов - Биографии и Мемуары
- Михаил Тухачевский - жизнь и смерть Красного маршала - Б Соколов - Биографии и Мемуары
- Георгий Жуков: Последний довод короля - Алексей Валерьевич Исаев - Биографии и Мемуары / История
- Холодное лето - Анатолий Папанов - Биографии и Мемуары
- 100 великих героев 1812 года - Алексей Шишов - Биографии и Мемуары
- Литературные первопроходцы Дальнего Востока - Василий Олегович Авченко - Биографии и Мемуары
- Василий Аксенов — одинокий бегун на длинные дистанции - Виктор Есипов - Биографии и Мемуары
- Директория. Колчак. Интервенты - Василий Болдырев - Биографии и Мемуары
- Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование - Алексей Варламов - Биографии и Мемуары
- Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона - Алексей Шишов - Биографии и Мемуары