Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк - Чайковский Петр Ильич

Ваш П. Чайковский.

Я сходил гулять в Ваши страны и был на Вашей вилле, т. е. даже вошел в ворота. Какая большая она!

420. Чайковский - Мекк

Рим,

23 ноября /5 декабря 1881 г.

Милый, дорогой друг! Вот уже четвертый день, что я в Риме. Очень приятно было мне свидание с братом Модестом, да и самый Рим мне очень симпатичен. Неприятно только то, что я до сих пор не могу получить подходящего помещения в нашей гостинице. Есть комната, вполне подходящая к моим требованиям, такая, где ничто не будет препятствовать моим занятиям, но получу я ее не раньше, как через неделю, а до тех пор временно живу в очень беспокойном помещении и вследствие того не могу еще начать правильный образ жизни и своих занятий. Брат Модест очень симпатизирует мысли пожить во Флоренции, но покамест этого еще нельзя сделать. Его воспитанник Коля все это время очень дурно себя чувствовал, и пришлось обратиться к врачу-американцу, пользующемуся здесь большим авторитетом. Доктор этот нашел состояние Коли очень серьезным (у него слабость спинного хребта и вследствие того страшная нервность и неспособность к умственным занятиям) и предпринял систематическое лечение: втирание солей, принимание пилюль, верховая езда и целая гигиеническая система, требующая его надзора. Таким образом, еще несколько времени Модест прикован к Риму, но мы надеемся, что в начале весны можно будет уехать во Флоренцию, оставившую во мне самое приятное впечатление. Я уже успел здесь совершить несколько великолепных прогулок. Вчера мы ездили на Via Appia, которую я люблю едва ли не больше всего из ближайших окрестностей. И что за чудная погода стояла вчера, несколько холодная, но ясная и тихая, и в довершение всего полная луна, при свете которой Рим вообще и Колизей в особенности так удивительно прекрасны.

Получил вчера известие по телеграфу из Москвы, что там имела большой успех моя Вторая симфония, исполненная под управлением нового капельмейстера Зике. Убийственно грустно думать, что другие деятели уже появились на месте Ник[олая] Григ[орьевича]. Меня уведомляют, что в Праге ставят мою “Оpлеанскую деву”. Известие это приятно мне.

Будьте здоровы, дорогая моя! Мне очень понравилась Ваша вилла; место чудно, внешность не изящная, но внушительно величавая. Мне кажется, что внутри должно быть очень уютно.

До свиданья!

Беспредельно преданный

П. Чайковский.

421. Мекк - Чайковскому

Флоренция,

1881 г. ноября 24-25. Флоренция.

24 ноября 1881 г.

Сейчас получила Ваше дорогое письмо из Рима, милый, бесценный друг мой, и очень благодарю Вас за него. Первым делом спешу извиниться перед Вами за то, что ввожу Вас в ошибки с названием нашей дачи. Я написала Вам и повторяла это название Ruschiano (т. е. Рускиано), между тем, как она называется, и я сама ее так называю, Рушиано (Russiano). Простите за мою нелепость, по милости которой я заставляю и Вас делать ошибки....

Сегодня мы ждали приезда Лизы (Володиной жены) с Водичкою. Мои барышни из-за этого встали в шесть часов утра, чтобы ехать ее встретить на станции, а она и не приехала. Не знаю, что ее остановило; она уже с неделю в Париже и телеграфировала, что приедет во вторник, а между тем и не приехала.

Как я рада, что Вашу “Орлеанскую деву” ставят в Праге, и я думаю, что там сумеют оценить ее. Знаете, милый друг мой, если бы Вы приказали Юргенсону издавать Clavierauszug Ваших опер также с французскими названиями всех номеров оперы. Я думаю, что это было бы хорошо и способствовало бы распространению если не оперы на сцене, то, по крайней мере, в Clavierauszug'e, a то, знаете, вид этого неевропейского языка, как наш русский, может отталкивать, да и неприятно блуждать в темноте: играть дуэт и не знать, кто его поет и какой его смысл. Когда у меня был Бюссик, я ему постоянно переводила, чтобы лучше дать понять значение и смысл музыки. Я подарила ему одну книгу Вашей “Орлеанской девы”, и еще он выпросил у меня Вашу увертюру “Ромео и Джульетта”.

Мне очень скучно без него, он так много играл мне Ваших сочинений, а теперь у нас почти совсем нет музыки. Здешних пианистов мне ужасно не хочется брать, а в России никого не знаю подходящего для занятий у меня.

25 ноября.

Сегодня опять ясная и холодная погода, но я уже погуляла по своей благодатной террасе. Это такое благо у меня эта терраса, сорок два метра длиною и вся на юг, так что и все шесть комнат на этой стороне, также на юг. Ваше выражение, друг мой, о нашей даче, что она должна быть уютна, не совсем к ней подходит, потому что она состоит из огромных комнат, при высоте в восемь аршин, а обыкновенно уютны бывают маленькие комнаты, но я предпочитаю, большие.

Читали ли Bы, друг мой, что известная и Вам и мне московская певица Кадмина отравилась в Харькове и с какою твердостью воли: принявши отраву, она пела в опере весь первый акт, во втором почувствовала себя дурно, ее увезли домой, и она умерла. Не знаете ли Вы, друг мой, что могло быть этому причиною?

А Лиза все-таки вчера приехала с другим поездом, я так рада. им. Водичка, это удивительный ребенок, что за необыкновенное сердце, как он чувствует, кто его любит, и как умеет отвечать на это. Из всех моих внуков он больше всех меня любит; то он мне приносит цветы, то он хочет с бабушкою обедать, то не отпускает меня кататься! Удивительно любящее сердце....

Какая досада, что Ваши письма ко мне пропали, Петр Ильич. Меня из себя выводит то, что творится у нас в России. Это несчастная страна по цивилизации, благоустройству в культурном отношении вообще далеко не дошла до Запада, а развратилась, растлела далеко дальше Запада. Первые буквы в азбуке цивилизации, эти альфа и омега, как пути сообщений, почты и телеграфы, у нас в таком состоянии, что надо в отчаяние приходить, а нигилизм в таком развитии, как нигде. Как это противно, невыносимо.... До свидания, милый, бесценный друг, будьте здоровы. Всею душою безгранично Вам преданная

Н. ф.-Мекк.

422. Чайковский - Мекк

1881 г. ноября 26-27. Рим.

Рим,

26 ноября/8 декабря 1881 г.

Дорогой, милый друг мой! Я пока еще пребываю в праздности. Только десятого, т. е. послезавтра, обещают мне дать такое помещение, в котором можно будет поставить стол, фортепиано, одним словом, все, что нужно для того, чтобы можно было чувствовать себя дома. Теперь покамест у меня места как раз настолько, что повернуться можно. Зато новое помещение мое будет чрезвычайно удобно, на солнце, с самой комфортабельной обстановкой.

Третьего дня был я на торжественном концерте в честь семидесятилетнего Листа. Программа составлена была исключительно из его сочинений. Исполнение было ниже посредственности. Сам Лист присутствовал на этом концерте. Нельзя было не чувствовать некоторого умиления при виде гениального старца, тронутого и потрясенного овациями восторженных итальянцев. Но самые сочинения Листа оставляют меня холодным: в них более поэтических намерений, чем действительной творческой силы, более красок, чем рисунка, одним словом, творения его при самой эффектной внешности грешат пустотой внутреннего содержания. Это совершенная противоположность Шумана, у которого страшная, могучая творческая сила не соответствовала серенькому, бесцветному изложению мыслей. Играл в этом концерте итальянская знаменитость Сгамбатти, пианист очень хороший, но холодный в высшей степени.

Сегодня в соборе Петра, в зале над портиком, происходит канонизация четырех новых католических святых. Церемония эта, случающаяся чрезвычайно редко, представляла большой .интерес, и Модесту посчастливилось достать себе место. Рано утром пришлось ему встать, чтобы поспеть к восьми часам,- срок, после которого не пускали никого. Вся церемония должна продолжаться шесть часов, причем присутствующие должны неподвижно оставаться на месте. Я бы не мог этого выдержать.