Бездна голодных глаз - Генри Олди

Похоже, последних слов Бакса Черчек не расслышал. А вот предпоследние… подавился дед и чай расплескал.

— Слышь, сноха, — бледный, как смерть, старик повернулся к Вилиссе, и пальцы его намертво вцепились в столешницу. — Он с Сартом встретился… никто другой не…

— С каким еще Сартом?! — взвился не остывший еще от «радушной» встречи Бакс. — Уши прочисть, старче! Бредун его звали, он самогоном еще меня угощал!..

Черчек не обратил на крик Бакса ни малейшего внимания.

— Выйдите, парни, — почти шепотом сказал он. — По-доброму прошу, выйдите… мне с Вилой потолковать надо. Не до шуток теперь…

Кроме Бакса и Тальки больше парней в хате не было.

И они вышли. Под дождь.

А дождь закончился.

— Не до шуток… — ворчал Бакс, опускаясь на приступочку и морщась от въедливой сырости. — Вроде как раньше одни шуточки косяком шли… Нет, Таль, ты не садись — мокро здесь, заболеешь!.. Ну надо же, оставил вас на день-другой без присмотра, так тут и день за год в зачет пошел, и бабка наша полубабкой стала, и ты вон какой вымахал! И Энджи… А батя-то почему не возвращается?

— Не знаю, — грустно ответил Талька, переминаясь с ноги на ногу, и весь налет его новой взрослости как ветром сдуло. — Видно, и у него день за год… Слухи ползут, дядя Бакс, гнилые слухи, недобрые! Будто в Книжном Ларе у Зверь-Книги в ближайших подручных Глава объявился, над Страничниками главный… Вот как папа не вернулся, так чуть погодя слухи и пошли. И нас с тех пор никто пальцем не трогает! Тень отбрасываем, Вила меня Даром владеть учит — а местные не то что драться, вообще близко не подходят!

Он шмыгнул носом и негромко продолжил:

— Нет, вру — подходят… Еду разную приносят, молоко, самосад для деда… Тихие стали, мягкие, хоть на булку мажь вместо масла! Я с Черчековыми парнями и с местным Пупырем уже раза три на рыбалку ходил!.. сома здоровущего приволокли и мелочи всякой кошелки две. Хорошо живем, сытно, уютно… Вила как-то даже обмолвилась, что неплохо бы так и до смерти дотянуть. У них с дедом внутри что-то вроде малого Дара проклюнулось. Так, ерунда, но память после смерти сохранить может.

Талька искоса глянул на Бакса — и замер. На крыльце сидела каменная глыба. И валуны слов гулко рушились в омуты тишины.

— Завтра в Ларь пойду. Надоело в чужой игре на прикупе зевать. Отцу твоему, пацан, хочу в глаза глянуть. Да и еще в кое-какие глазки не мешало бы… авось, не сдохну, а сдохну — так в первый раз, что ли? А то швыряют меня туда-сюда, командуют да тузы из рукава тащат… Я вам что, болванчик глиняный?!

— Кому это — вам? — через силу улыбнулся Талька. — Я ведь с тобой пойду. Осточертело ждать… чужие мы тут, всем чужие, вот как Вилиссу при смерти застали, так и влипли по уши. А между собой мы — свои. Ты, я да папа. Так и понимай, дядя Бакс, что никуда тебе от меня не деться. Утром и соберемся. Тучи вот разгоню сперва, чтоб под дождем не шлепать — и ноги в руки!

— А как же учеба твоя Даровая? — испытующе спросил Бакс, глядя куда-то в сторону. — Сомы, опять же, с усами и жабрами… еда разная, молочко…

И тут мальчик высказался. Немножко длинно, зато отчетливо. Бакс аж приподнялся и порозовел ушами. После отошел малость и одобрительно оттопырил большой палец.

— Орел, — торжественно заявил Бакс, словно диплом выдавал. — Моя школа. Не без дурного Черчекова влияния, но — моя. Умница. Найдем папашку твоего, попросим у него ремень и всыплем тебе по первое число. А потом я тебя пить научу. Из горлышка. У тебя, Талька, должно получиться. Ей-богу, должно… Вот Энджи вытащим, после Бредуна ихнего найдем, и вчетвером засядем…

Было сыро и темно.

Шептались люди в избе.

Смеялись люди на крыльце.

Вслушивался Переплет за лесом.

Книга третья 

ЭПИГРАФ К ФИНАЛУ

САГА ОТ ПЕРВЫХ ЛИЦ

Мы чистыми пришли — с клеймом на лбах уходим,

Мы с миром на душе пришли — в слезах уходим,

Омытую водой очей и кровью жизнь

Пускаем на ветер и снова в прах уходим.

Омар Хайям

20

Я прошу всего только руку,

если можно, раненую руку,

я прошу всего только руку,

пусть не знать ни сна мне, ни могилы.

Ф. Г. ЛоркаБАКС

— Дядя Бакс, — сказал умытый и причесанный Талька. — Вила завтрак приготовила, а он стынет. Есть пошли.

— Угу, — ответил я, отфыркиваясь у рукомойника. — Щас…

Талька отчего-то хихикнул и ускакал в избу, а я исподтишка проводил его взглядом. Вырос парень, вытянулся, бриться скоро начнет, а жеребячество нет-нет, да пробьется. Иногда мне казалось, что у нас с Анджеем один пацан на двоих; вернее, на троих, на Энджи, Ингу, и меня. А если кто-то станет гнусно скалиться от дурной непонятливости, так это ненадолго, потому что ему скоро нечем скалиться будет.

Были у меня бабы, отчего ж не быть, легкие бабы, недолгие — потому что на вторую неделю мне сны тяжелые сниться начинают. Как Аля моя снова за хлебом идет, как сука-урлач из-за угла на «мустанге» своем выметывает, как я у окна кулаки в кровь о подоконник… Я потом на суде к нему за ограждение прыгнул, да конвою много было, оттащили… кричу я во сне, а бабам не нравится, спать мешает.

А если каким и нравится, так те мне не нравятся.

Ничего, Таля, маг ты мой недоучка, прорвемся… Сдохнем, а прорвемся, и батю твоего вытащим. Или не так, а так — сдохнем и прорвемся. Ох, что-то мысли у меня в последнее время поперек башки…

Должен я Энджи, много и дорого должен. Он с Ингой после суда того, Страшного Суда, в моей пустой квартире сиднем сидел, вой мой слушал да ножи прятал. Ладно, нечего сейчас прах ворошить, домоемся и завтракать пойдем.

А там и дальше пойдем. Кое-куда.

…Завтрак прошел в теплой и дружественной атмосфере. Вилисса подкладывала, дед поддакивал, Талька подмигивал. А я жевал и молчал. Не по душе мне была эта идиллия, попахивало от нее чем-то темным и сволочным. Не знаю уж, о чем там Черчек с Вилиссой за нашими спинами шептались, только встреча моя со странным носатым дядькой Бредуном, похоже, многое изменила. Знали они его — я имею в виду хуторян наших покойных — и его знали, и о нем знали, чего я не знаю… И теперь, когда я ловил на себе косой сочувственный взгляд деда, когда Вила все норовила влить в меня лишнюю кружечку молочка (терпеть его не могу!) — я чувствовал себя камикадзе, трапезничающим перед смертью.

А когда я заметил, что они смотрят на Тальку с тем же похоронным выражением — я забеспокоился всерьез.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});