Под немецким ярмом - Василий Петрович Авенариус

сдержанностью:

— Деньги я в один момент добуду…

— Schön! Подождем еще один момент и два, и три момента, — великодушно согласился с усмешкой Бирон, уверенный, очевидно, что такой суммы легкомысленному камер-юнкеру цесаревны сейчас все равно не откуда будет взять.

Первые попытки Петра Ивановича в этом направлении, действительно, были безуспешны. Когда он, вместе с Лестоком, возвратился в большую гостиную и обратился к своему спутнику с просьбой — Бога ради его выручить, — тот напомнил ему свое неизменное правило — не издерживать на игру в один вечер более пяти червонцев.

— Впрочем, и без того, cher ami, я ни гроша не дал бы вам взаймы, — добавил он самым дружелюбным тоном: — не потому, чтобы не хотел вас выручить (о, я готов для вас на всякие моральные жертвы), а потому, что хочу сохранить с вами прежние добрые отношение; между должником и кредитором, будь они лучшими приетелями, отношение тотчас портятся; это — аксиома.

— Я забыл, доктор, что вы ведь не русский с душой нараспашку и всякий душевный порыв взвешиваете на весах блогоразумие! — с горечью проговорил Шувалов и подошел к столу, за которым играл его старший брат.

Но и тому не везло: на столе перед ним лежало всего несколько серебряных рублей, из которых один он ставил только-что на карту.

— Ваш брат тоже сидит на мели, — заметил Лесток. — Если вы уж непременно хотите отыграть своего человека, то есть здесь еще один русский, который скорее других войдет в ваше критическое положение…

— Вы про кого это говорите, доктор?

— Да про нашего премьера: y него ведь тоже натура широкая.

— Вот это верно!

И, уже не колеблясь, Петр Иванович завернул в хозяйский кабинет и подошел к Волынскому, беседовавшему еще там с австрийским посланником.

— Не возьмите во гнев, ваше высокопревосходительство, — начал он, — но я в таком безвыходном амбара…

Тот не дал ему договорить и поставил вопрос прямо:

— Вы проигрались?

— В пух и прах, и все на той же проклятой даме червей! Да дело для меня не в проигранных деньгах; Господь с ними…

— Так в чем же?

— В том, что проиграл я и дорогого мне человека…

— М-да, это уж совсем непростительно.

— Сознаю, ваше высокопревосходительство, и каюсь! Главное, что герцог имеет еще против него зуб и не-весть что с ним сотворит…

— Да это не тот ли молодчик, которого он хотел купить y вас тогда в манеже?

— Тот самый. Помогите, Артемий Петрович, отец родной!

— Это было бы безполезно: завтра вы его опять поставили бы на карту.

— Клянусь вам…

— Не клянитесь: грех взяли бы на душу. Выиграл его y вас, говорите вы, сам герцог?

— Нет, Салтыков; но герцог готов поставить уже против него полторы тысячи.

— Ого!

— Да Самсонову моему цены нет. Я завтра же верну вам всю сумму…

— Которую займете y ростовщика за безбожные проценты? Нет, мы сделаем это иначе. Из когтей герцога я беднягу вырву; но самим вам придется с ним уже распроститься. — Я сейчас вернусь, — предупредил Волынский маркиза Ботта направился через первую гостиную во вторую.

— В вашем банке, генерал, разыгрывается живой человек по имени Самсонов? — обратился он к банкомету.

— Да, ваше высокопревосходительство, — отвечал видимо удивленный Салтыков. — Но разыгрываю я его не от себя.

— Знаю; его вам проиграли, и теперь он в вашей кассе. Идет он в полутора тысячах?

— Точно так.

— Такой суммы y меня случайно с собой не имеется; но надеюсь, что я пользуюсь y вас кредитом?

— Еще бы! На всякую сумму.

— Блогодарю вас. Так я ставлю за него на даму полторы тысячи.

Светлейший хозяин молчал до сих пор с видом затаенной злобы. Сослаться на «статут» своего дома перед первым кабинет-министром ему было уже неудобно, тем более, что и некоторые из его сановных партнеров играли уже на мелок.

— А я ставлю столько же и один рубль, — обявил он, высокомерно приосанясь.

— Две тысячи, — по-прежнему не возвышая голоса, сказал Волынский.

— И рубль! — выкрикнул не своим голосом Бирон.

— Три тысячи.

— И рубль!

— Четыре тысячи.

Хмуро-багровое лицо курляндца исказилось безсильною ненавистью.

— Infamer Mensch! — пробурчал он, скрежеща зубами.

— Повторите, герцог, что вы изволили сказать? — спросил Волынский с тем же наружным спокойствием, но вспыхнувший в глазах его зловещий огонек выдавал поднявшуюся в душе его бурю. — Я не совсем расслышал.

— Это было не про вас… — уклонился герцог, задыхаясь. — Ну, и проигрывайте на здоровье!

— Ваша светлость, значит, отступаетесь? — переспросил его Салтыков.

— Nun ja, zum Kuckuck!

Банкомет стал снова метать. На этот раз дама наконец ему изменила и вскрылась налево.

— Дама!

— Самсонов, стало быть, от сего часа уже мой? — произнес все так же невозмутимо Волынский.

— Ваш! — отвечал Салтыков. — Но теперь вы имеете дело уже не со мной, а вот с г-ном Шуваловым.

— Завтра же поутру, ваше высокопревосходительство, он будет в вашем доме, - подхватил стоявший тут же Шувалов. — Уж как я вам обязан — слов y меня нет!

В душе он, однако, еще так досадовал, негодовал на самого себя, что, не дождавшись ужина, убрался во-свояси. Когда тут дверь ему открыл Самсонов, — при виде безмятежного и заспанного лица юноши, y Петра Ивановича не достало духу признаться, что он с ним сделал.

"Узнает все равно поутру", — успокоил он себя. Но настало утро, Самсонов подал кофе, молчать долее уже не приходится; а сказать всю правду попрежнему так совестно…

— Вот что, Григорий…

— Что прикажете?

— Вчера, ты знаешь, был картеж y герцога Бирона… Он завел опять речь о тебе, просил продать тебя ему…

— Боже упаси! Но вы, сударь, ему отказали?

— Прямо отказать, ты поймешь, было очень трудно. По счастью был там и Волынский Артемий Петрович…

— И вступился за меня?

— Да… т.-е. перебил тебя y герцога… Тебе, голубчик, будет y него куда лучше еще, чем y меня: ты знаешь ведь, какая он сила при Дворе..

Самсонов вдруг все понял.

— Скажите уж напрямик, ваше блогородие, что проиграли меня в карты!

— Ну да, да… Dieu me damne! И врать-то, как следует, не умею…

От горькой обиды y Самсонова навернулись на глазах слезы.

— Не думал я, сударь, что я для вас гроша не стою!

— Напротив, голубчик, ты пошел в целых четырех тысячах рублях; только мне-то от них ничего не перепало; по губам только по мазали. Ну, не сердись, прости!

И бывший господин крепко обнял своего бывшего слугу.

— Бог вам судья… — прошептал Самсонов. — А когда ж мне явиться к г-ну Волынскому?

— Я обещал ему прислать тебя еще нынче с утра. Ты не слишком ведь сердит на