Блондинки начинают и выигрывают - Светлана Успенская

Поначалу я чувствовал себя немного стесненно в непривычной одежде, но быстро сжился с ролью, и вскоре все пошло как по маслу.

По пути я извлек из урны рваный полиэтиленовый пакет, занял удобную позицию у бака и неторопливо принялся выуживать из огромного мусорного контейнера предметы неутолимого любопытства окрестных бомжей — лакомые отбросы двухдневной свежести.

За пять минут кропотливой работы мне удалось откопать: комплект журнала «Юный натуралист» за 1978 год, рваные, но еще вполне приличные ботинки и слегка позеленевший батон вареной колбасы.

За придирчивым обнюхиванием последнего предмета и застал меня Виктор Ефимыч, спешивший от метро (близился урочный час нашей встречи).

Сначала он проскочил мимо, не замедляя шаг (у меня внутри все оборвалось — неужели зря этот маскарад? Неужели пропадет даром мое артистическое вживание в образ, неужели?..).

Однако моя фигура, слишком знакомая, чтобы оставить ее без внимания, заставила доктора притормозить, затем остановиться совсем и… Внезапно блеск позолоченных очков озарил солнечным сиянием утробу мусорного бака.

— Александр! Это вы? — послышался изумленный баритон за спиной.

Мне стоило громадного усилия воли не обернуться на свое имя.

— Что вы здесь делаете? Вы что-то потеряли? — Мягкая рука, преодолевая закономерную брезгливость, осторожно тронула плечо.

Обернувшись, я зло процедил сквозь зубы:

— Отвали, мужик! Чё надо, то и делаю.

— Александр, боже, в каком вы виде! Что случилось?

Я зло ощерился, с демонстративной жадностью откусывая кусок осклизлой колбасы.

— Ну, чё пристал, мужик? Иди лесом. Не видишь, я закусываю!

Усилием воли подавив рвотные спазмы, я демонстративно задвигал челюстями.

Виктор потрясенно огляделся по сторонам. Люди спешили по своим делам, равнодушные к странной сцене. Наконец до мозга моего психоаналитика начала медленно, но верно доходить суть происходящего.

— В таком виде… Вы явно не в себе, Александр. Пойдемте, я помогу вам переодеться, у меня в шкафу есть запасной костюм.

— Эта… — Я картинно вытер тыльной стороной рукава воображаемую влагу под носом и громко шмыгнул. — А выпить у тебя есть? — Далее шла непечатная фраза, загодя выученная наизусть с правильными интонациями и характерными жестами.

— Послушайте, у вас очередной приступ!

— Иди ты на хрен!

Вороватым движением я засунул под мышку колбасу и захромал прочь, то и дело злобно оглядываясь на оторопелого Виктора, который потрясенно пялился мне вслед.

На следующий день я вновь изнывал в кресле напротив, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться в лицо своему визави.

Виктор Ефимыч выглядел совершенно потрясенным и вместе с тем радостным. Как будто он долго перелопачивал тонны пустой породы и наконец напал на богатейшую золотоносную жилу, сулившую ему если не состояние, то хотя бы надежду на него. Это был охотничий азарт, такой знакомый каждому мужчине. Если он был охотник, то кто был дичью? Кто, если не я?..

А что, если наоборот? Что, если охотником стал я?

Моя «дичь» выдержала выразительную паузу и произнесла:

— Александр, нам нужно серьезно поговорить. Дело в том, что в последнее время я наблюдаю у вас тревожные признаки, которые…

— Да, — кивнул я и тоскливо добавил: — Признаки уж очень тревожные. Знаете, кажется, со мной вчера опять было это.

— Знаю, — кивнул доктор.

— Откуда? — Деланое изумление получилось отменно натуральным.

— Я сам видел вас.

— Где?

— Здесь, совсем рядом… Вы помните мусорный контейнер в торце здания, между домами? Вы проходите мимо него, когда идете ко мне на сеанс.

— М-да, возможно. Что-то припоминаю… — Мне ли его не помнить!

— Так вот… Вчера я застал вас возле него. Вы копошились в баке… Вы были в грязной одежде, весь взлохмаченный, злобный… Я понимаю, вам трудно поверить, мои слова покажутся вам вымыслом, бредом, чушью, но тем не менее это — чистая правда! Затем вы нашли какой-то зловонный кусок в мусоре и жадно съели его.

— Весь? — с ужасом в голосе спросил я.

— А вы не помните?

— Нет. — Мне ли не помнить отвратительный вкус той колбасы!

— Я сделал попытку образумить вас, но вы… Вы грязно обругали меня. Я ничего не мог поделать, все было так неожиданно… Интересно, где вы достали ту отвратительную одежду? И куда делся ваш костюм?

— Не знаю, — слабым голосом пробормотал я. — Не помню. Я очнулся, как всегда, неожиданно. И, кстати… На этот раз меня тошнило!

— Как раз этот факт очень легко объяснить, — согласно кивнул Виктор. — Вас тошнило от несвежей пищи. Но потом? Что было потом, когда вы очнулись?

— Отправился домой. — Я мучительно наморщил лоб, словно припоминая. — Слава богу, неподалеку оказалась моя машина. По дороге выбросил одежду. Жена была в ужасе. Я не мог объяснить ей, почему от меня воняет и где мой костюм…

— Кстати, а что думает по этому поводу ваша супруга? Вы, конечно, поставили ее в известность?

— Нет, — вынужденно признался я. — Пока нет… Понимаете, она… Я сам не знаю, что со мной, а вы хотите, чтобы я что-то рассказывал жене. Не нужно ее пугать.

— Я понимаю вас. Но все-таки мне кажется, ей лучше знать правду. Всю, до конца. Чтобы вы смогли бороться вместе с ней и победить недуг.

— Прошу вас, не сообщайте Иришке! — Я умоляюще покачал головой. — Она так испугается! Она будет постоянно следить за мной, и в ее огромных заплаканных глазах будет читаться нескрываемый ужас. Мне будет вдвойне тяжело.

— Д, я понимаю вас, понимаю… — Виктор принялся решительными шагами мерить кабинет.

Я следил за ним глазами, верно напоминая со стороны старинные часы в виде Амура с маятником в разрезе оживших глазниц.

— Такой редкий случай… Такое необыкновенное развитие болезни… Нужно показать специалистам…

— Доктор, что со мной? — оборвал я его восторженную речь. — Скажите мне правду! Любую — но только правду!

— Рано, мой друг, еще очень рано… Я не уверен в окончательном диагнозе… Нужно созвать консилиум… Наблюдать вас… Рассматривать со всех сторон… Изучать… Анализировать…

— Доктор, что со мной? — слабея, пробормотал я. — Скажите, умоляю!

— Multiply personality[1], один из частных случаев dissociative disoder[2], — изрек доктор.

Надо ли говорить, что такой диагноз меня полностью удовлетворил. Абсолютно! Он был то, что доктор прописал!

— Случай чрезвычайно редкий, почти не описанный в литературе… Но давайте отложим наш разговор, я пока к нему не готов. Чуть позже я все объясню. А пока — наблюдение, наблюдение, наблюдение…

— Алло. Да, это я… Я вас слушаю. Кто вы? О, неужели… Кто бы мог подумать! Что это, специальный телефонный опрос читательниц журнала «Космополитен»? Какая прелесть!

Хотите взять интервью при личной встрече? Ах нет, простите, для интервью я не одета. Не обута. Не накрашена. И вообще дурно выгляжу. Нет-нет, спасибо, но… У меня желтое пятнышко возле виска. И левое веко как-то странно припухло… Так что лучше давайте по телефону.

Вы, наверное, хотите узнать мое личное мнение по какому-нибудь вопросу? Да-да, я с удовольствием вам его изложу. Скажите, а это действительно напечатают в журнале? Когда? Еще неизвестно?.. Как жаль!

Конечно, мне очень интересно поделиться с читательницами журнала своим взглядом на какой-нибудь предмет… Да на какой хотите!

Насчет семейной жизни?.. О, как много я могу рассказать женщинам о ее тайных течениях и подводных камнях! Скажите, а для какой это рубрики? Отлично! «Семейные тайны» — моя любимая страничка в вашем журнале.

Ну, во-первых, семейная жизнь — это… Это… Это… Как бы поточнее объяснить… Короче, семейную жизнь прожить — не поле перейти. Это намного дольше получается. Главный принцип брака формулируется просто: воспитай своего мужа своими руками. Пусть даже они кажутся слабыми на первый взгляд. Но на второй взгляд они окажутся по локоть в мужской крови. В иносказательном смысле, конечно. В таком тонком деле, как воспитание супруга, уверяю вас, нельзя доверять никому. Только собственные ручки, крепко сжатые на его горле, помогут вам…

Когда мы только что поженились… Я была еще так глупа и неопытна, что позволяла ему командовать собой. Но вскоре отчетливо осознала, что семейный корабль, движимый таким отчаянно недальновидным капитаном, рано или поздно приплывет в какой-нибудь Бермудский треугольник, где под гнетом житейских бурь и погибнет.

Мой однофамилец, он ведь всегда… Ха-ха! Это я своего благоверного иногда так называю — «мой однофамилец». Это в смысле юмора.

Так вот, поначалу он все в заоблачных эмпиреях витал, пока я его на землю не вернула. То хотел наукой заниматься, то в две недели собирался сколотить состояние на махинациях с облигациями, то вообще затеял вместо зарабатывания денег писать какую-то мудреную книженцию из жизни млекопитающих. Нет, сказала я тогда твердо!