Покаяние пророков - Сергей Алексеев

Если любопытство проявляла женщина, он заговорщицки подманивал пальцем и предлагал потрогать бороду рукой. Дурачиться сейчас не было настроения, одна только мысль, что придется сидеть у постели умирающего да еще и слушать его, наводила тоску. А еще он постоянно думал о Вавиле, оставленной в Холомницах, как в срубе — вряд ли насмелится на улицу выйти, так у окна и простоит.

Не дай бог задержаться…

Перед посадкой в Домодедово, когда уже пристегнули ремни, к волосатому пассажиру подошла обескураженная стюардесса и сообщила, что машину для него подадут к трапу самолета.

— Спаси Христос, внучка, — поблагодарил он и всыпал в карман ее фартучка горсть кедровых орехов. — Щелкай на здоровье, эвон зубки-то у тебя — чистый перламутр!

В Москве было теплее, и волчья шуба с шапкой оказались не по сезону, однако он обрядился в меха, потолстел в два раза и пошел на выход, едва протискиваясь между кресел.

Точно в таком же виде (только шуба тогда была новенькая) он прибыл в столицу по договоренности с Натальей Сергеевной — ездил к Цидику спасать положение. На первой же станции метро его задержал милиционер.

— У нас в Москве в волчьих шубах не ходят, — заявил он, вызвал машину, и через пять минут экзотический гость столицы уже сидел в обезьяннике вместе с бомжами и несовершеннолетними хулиганами, Портфель с диссертацией отобрали и куда-то унесли — конфликт со средой был в самом разгаре. Поваляв дурака с обитателями камеры, Космач начал стучать, мол, хватит, выпускайте, у меня встреча с академиком назначена. Его отвели в дежурку, осмотрели со всех сторон, сличили с фотографией в паспорте и решили поместить в спецприемник, на месяц.

— За что? — изумился Космач, еще не теряя веселого настроения. — Будет вам, мужики, я ученый, кандидат исторических наук…

И тут подошел сержант, ну метр с кепкой, вцепился в бороду, ножницами пощелкал.

— Стричь буду, ученый! Не похож ты на себя!

Подобного обращения с собой Космач позволить не мог, борода была неприкосновенна, поднял этого малыша в погонах, хотел в угол закинуть, но побоялся убить, железный сейф там стоял, — бросил дежурному на колени. А стул под тем не выдержал, развалился, и оба они оказались на полу. Тут и набежали молодцы с дубинками, хорошо, в шубе был, только пыль и шерсть летела. А он стоял и даже не уворачивался от ударов: средневековый принцип жестокости и несоразмерности наказания, вдруг выплывший из толщи времен, еще раз доказывал правоту Космача. В конце двадцатого века в России опять происходила не смена власти или общественного устройства — шла смена элит, и новая обязана была забивать старую.

Тогда его отмолотили, погрузили в автозак и увезли в спецприемник. Правда, продержали на нарах только три недели, вернули паспорт и выпустили, однако диссертация исчезла бесследно. На встречу с академиком Космач пошел с пустыми руками и холодным сердцем, не чувствовал больше нужды в такой встрече, милицейские дубинки погасили и огонь разума, и обиду. Цидика на месте не оказалось, секретарша объяснила, что он работает дома и неизвестно когда будет.

Не снимая шубы, Космач просидел в приемной часа два, пока не понял, что хозяин давно в кабинете и, видимо, не хочет его принимать.

Пришлось войти без приглашения…

Аудиенция длилась всего минуту, академик почему-то называл Космача Мартемьяном и, побледнев, держался за голову. Оказалось, у него случился микроинсульт, вызвали «скорую» и милицию. Последняя приехала быстрее, Космача приняли то ли за бандита, то ли за бродягу, схватили, забили в наручники и, дубася палками, увезли в отдел, но даже в клетку посадить не успели: будто бы Цидик узнал об этом и прислал человека с распоряжением не трогать ученого ни в коем случае и немедленно отпустить.

С тех пор Космач еще дважды приезжал в столицу и всегда в волчьей шубе: если опять возьмут, так хоть почки не отобьют.

При посадке машину здорово трясло, разом и в голос заревели дети — верный признак опасности, и бледнолицые стюардессы бегали по салону, проверяя, все ли пристегнули ремни. Однако приземлились удачно, и пока самолет заруливал на стоянку, стало ясно, что в Москве тоже метель.

У трапа оказалась единственная машина — черная «волга» с правительственным номером, и Космач с ходу распахнул заднюю дверцу.

— Академик за мной прислал? — спросил водителя. — Или другую какую птицу ждешь?

— Жду господина Космача…

— Вези, дяденька! — Он сел в машину. — Узнал, поди?

— Паспорт покажи.

После изучения документа водитель извинился и двинул машину прямо сквозь цепочку пассажиров — едва расступиться успели.

— Погода на пределе. — Он оказался разговорчивым. — Узнавал… Ветер поворачивает на боковой. Вас хотели угнать на запасной аэродром куда-то в Воронеж. В последний момент разрешили посадку. Так что вам повезло. И мне.

Поскольку Космач не отвечал, то он некоторое время ехал молча, немного забылся и снова попытался затеять разговор.

— Простите… Ваша шуба из какого меха? Вижу, не собака, какой-то благородный… Не пойму.

— Волк, — коротко ответил Космач.

— А-а… Первый раз вижу. Почему-то в Москве таких шуб нет.

Космач не поддержал разговора, и всю оставшуюся дорогу ехали молча.

А когда приехали на Кутузовский проспект, к мрачному в сумерках сталинскому дому, водитель сам дверцу перед ним распахнул и к дому повел — служба! У подъезда академика стоял микроавтобус с крупными надписями «ОРТ», откуда тотчас выскочил оператор с камерой и стал снимать. Водитель молча махнул рукой в его сторону, отворил дверь и проводил Космача в квартиру Цидика.

Из дверного проема толкнуло в лицо запахом смерти — тяжелый дух пролежней, лекарств и свежевскопанной земли. В просторной передней вдоль стен стояло десятка полтора стульев, но людей было двое — молодой человек в строгом костюме, белобрысый, с челкой на левую сторону, немного скуластый, да нервная, с трясущимися руками и гладкой прической, девица.

У Космача не было никакого настроения валять дурака, неподходящее место, да и накала душевного не чувствовал для розыгрышей. Но в передней ему что-то не понравилось: нервные какие-то, злые и даже тени скорби нет в глазах.

— Здравствуйте, люди добрые. — Космач снял шапку, перекрестился в угол. — Здесь академик помирает?

И поскольку никто не ответил, он сел на стул у порога, поколебался и достал очки для такого случая, старенькие, с резинкой на дужках, степенно надел и взял газету, лежавшую тут же. Молодой человек недовольно стрельнул взглядом, на миг сосредоточился на очках и отвернулся.

В это время из двухстворчатой двери показалась секретарша — знакомая, хорошо рассмотрел в приемной ЦИДИКа, даже чуть не подрался, когда прорывался, только сейчас постаревшая, убитая горем — краше в гроб кладут…

— Вы… Космач? — Слегка оживилась и, спотыкаясь, подошла.

— Он самый, Космач…

— Господи, как хорошо, что приехали! Академик сейчас без сознания, нужно подождать.

— Подожду, не велик барин…

— Снимите шубу, вот вешалка…

— Да мне и так ничего.

Секретарша была настолько утомлена и растерзанна, что взгляд ничего не выражал, в мертвых глазах чернела пленка скорби и полной отчужденности, как у нормальной бабы на похоронах. Интерес к Космачу угас мгновенно, Лидия Игнатьевна шепнула что-то девице и скрылась за дверями. Однако молодой человек внезапно заинтересовался косматым гостем, сел рядом, всплеснул руками.

— Представляете, человек умирает четвертые сутки. Три раза врач констатировал смерть. А он снова оживает. Феномен!

— А бывает, паря, бывает, — проговорил Космач. — Тело изношено, а Господь душу забрать не может.

— И разум не угасает. Приходит в себя — мысль четкая, способен к анализу…

Космач подманил его пальцем — тот склонился ухом.

— Должно, дьявол мучает. Бес вселился и смерть отгоняет.

— Знаете, я и этого уже не исключаю… Хотели в хоспис отправить — отказывается. Батюшка вот здесь полдня отсидел — не подпустил.

— Надо его через хомут протащить. Тогда сразу помрет.

— Через хомут? — Молодой человек отодвинулся. — Как это, через хомут?

— У нас так всегда делают, коли человек мучается. На белую лошадь хомут наденут, погоняют до пота, а потом и тащат головой вперед, и клешнями пристукивают, и супонью хлещут.

— Вы что же… Для этого и приехали?

— Дак позвали, помочь надобно человеку.

— И где же ваш хомут?

— Да там, на улице, покуда заносить нельзя.

— А белая лошадь? — В голосе слышалась насмешка, если еще не верил, то близок был к тому.

— В деревне осталась. Чего ее сюда везти? — с удовольствием забалагурил Космач. — Погонял до пены, хомут в солофан завернул, чтоб пот не высох, да привез.