Именем Закона - Олег Данилов

 -- Ну почему, -- немедленно завелась Алевтина Степановна, -- надо

обязательно торчать на кухне, чтобы другим повернуться было негде?! Нахалка

малолетняя!

 Так. Очень хорошо. Что и требовалось доказать.

 -- Сами вы нахалка! -- громко ответила я. -- И скандалистка!

 -- Что??? -- взвизгнула соседка.

 -- Что слышала! -- крикнула я.

 -- Ах ты дрянь этакая! -- завопила Алевтина Степановна. -- Хулиганка!

 -- Сама ты дрянь! -- Я тоже завопила что было сил. Пускай папа с мамой услышат,

как я их защищаю.

 -- Ну погоди! Я тебе, мерзавке этакой, все уши оборву!

 -- А я тебе мусор в суп насыплю! Или вообще всю посуду перебью! На кухню

прибежал папа. "Отлично! -- подумала я. -- Сейчас мы

вдвоем на нее навалимся. А если еще и мама подключится, мы точно победим!"

Но папа крепко и больно схватил меня за руку, уволок в комнату и швырнул на

диван.

 -- Как тебе не стыдно?! -- шепотом крикнул он. -- Как ты можешь?! Я, помню, ужасно

обиделась. Ради них воюешь, горло надрываешь,а они...

 -- Струсили, да? -- сквозь слезы проговорила я. -- Струсили? Эх вы!.. Папа с мамой

переглянулись.

 -- Вот это самое ужасное, -- тихо сказала мама. -- Это хуже всего. Папа сел на

диван и положил руку мне на голову.

 -- Пойми, -- сказал он неожиданно мягко. -- Пойми и запомни. Ни в коем случае

нельзя уподобляться таким, как эта... Алевтина... Нельзя становиться с ними на

одну доску. Это... -- он замялся, подбирая нужные слова, -- да это просто

гражданская гибель! Ты, как личность, можешь оказаться искалеченной на всю

жизнь! Сегодня ты поругалась с соседкой... Пусть ты права, а она нет, но ты вела

себя как хамка! А завтра ты подобным же образом отреагируешь на слова учителя?

Опять же, пусть он будет и неправ -- и такое бывает, -- но привычка к хамству

укоренится в тебе. А потом ты оборвешь подругу, оскорбишь попутчика в поезде,

устроишь базарную склоку с продавцом... И будешь думать: раз я права, значит,

мне так можно, вернее, вот только так и надо! Тебя ожидает кошмарная жизнь. Все

нормальные люди будут попросту шарахаться от тебя. Да вот, за примерами не надо

далеко ходить!..

 -- Очень трудно, -- добавила мама, -- сохранить свое достоинство, когда тебя вот

так поливают грязью. Очень трудно!.. И все-таки надо оставаться порядочным

человеком, что бы ни случилось!

 -- Ну ладно, -- хмуро сказала я, шмыгая носом. -- Предположим, я больше не буду...

Но с ней-то что делать? Ведь она на каждом шагу нас оскорбляет! Терпеть, что ли?

Папа вздохнул и развел руками.

 -- Терпеть, невесело улыбнулся он.

 -- Подожди! - возразила мама. -- Что за христианское всепрощенчество? Мы же в

конце концов не в каменном веке живем. Ведь существует же ответственность за

оскорбления! Даже, кажется, уголовная. Может быть, обратиться в суд?

А где свидетели? -- мрачно спросил папа. -- И оскорбление, и клевета уголовно

наказуемые деяния, говоря языком юристов. Но свидетелей-то нет! Придем мы в суд,

станем жаловаться, а она нам скажет: "Неправда" и все тут! И нас еще в клевете

обвинят! Ведь при посторонних она молчит...

 Действительно, если к нам кто-нибудь приходит, Алевтина Степановна тише воды,

ниже травы...

 Я однажды спросила у Виктории Андреевны -- это наша соседка за стеной, -- не

слышит ли она Алевтинины вопли? "Нет, -- говорит, -- шум доносится, но кто кричит

и что именно -- не разобрать. Научились строить", -- говорит...

Вот так мы и жили до тех пор, пока не настал мамин день рождения. Были гости,

пели песни, Алевтина Степановна при гостях молчала, потом два дня орала. Все,

как обычно. А через несколько дней папу вызвали в милицию.

Вернулся он оттуда, как ни странно, очень веселый.

 -- Все! -- заявил он с порога. -- Теперь порядок! Выяснилось вот что.

Невысокий, худощавый лейтенант молча протянул папе заявление. В заявлении было

написано, что мои родители "...систематически организуют дома пьянки, устраивают

дебоши и оргии, приглашают в коммунальную квартиру сомнительных личностей..." В

общем, необходимо оградить ребенка -- это меня -- от разлагающего влияния

родителей, папе запретить преподавать, а маме -- лечить...

Папа говорит, он сначала даже обрадовался.

 -- Это же клевета, -- сказал он лейтенанту. -- Я могу обратиться в суд.

 -- Вы, пожалуйста, -- попросил лейтенант, -- сперва расскажите поподробнее, что

происходит у вас в квартире.

 Папа рассказал.

 -- Вы знаете, -- задумчиво сказал лейтенант, выслушав папу, -- вы меня, конечно,

извините, но ведь может оказаться, что в заявлении-то правда написана... Я ведь,

еще раз извините, вас не знаю...

 -- Позвольте, товарищ лейтенант! -- возмутился папа. -- По поводу данного случая

есть прямые свидетели. Наши гости! Они подтвердят, что мы пили чай, что вели

себя пристойно... И таким образом факт клеветы будет доказан!

Лейтенант усмехнулся и раскрыл уголовный кодекс.

 -- "Статья сто тридцатая -- клевета, -- прочитал он, -- то есть

распространение заведомо ложных, позорящих другое лицо измышлений"...

 -- Вот! -- воскликнул папа. -- Ложных и позорящих! Все правильно!

 -- Все, да не все... -- вздохнул лейтенант. -- Слово "заведомо" не случайно здесь

присутствует. То есть если вы докажете, что ваша соседка знала, не могла не

знать, что вы пьете чай, и тем не менее написала, что вы пьете водку, вот тогда

это клевета.

 -- А как же вообще можно это доказать? -- удивился папа.

 -- Ну, предположим, -- сказал лейтенант, -- это заявление написал кто-либо из

ваших гостей. Он сидел с вами за столом, принимал участие в разговоре, он не мог

не видеть, что обстановка вполне приличная, и тем не менее заявляет, что имел

место скандал, дебош и пьянка. Вот тогда можно привлекать за клевету. А так...

Возьмет ваша соседка и скажет на суде: "Мне показалось. Послышалось". И это уже

не клевета, а добросовестное заблуждение! И ей ничего не будет. А на вас пятно

останется. Тем более что суд обязательно пригласит кого-нибудь с вашего места

работы, чтобы выяснить мнение коллектива о вас. Пойдут слухи, разговоры... Кто-

то может решить: про меня не пишут, а про него пишут... Дыма без огня, мол, не

бывает! Такие авторы, -- он помахал заявлением, -- на это как раз и рассчитывают.

 -- Что же делать, товарищ лейтенант? -- спросил папа. -- Ведь так дальше жить

невозможно! Мы уже начали с женой ссориться. Она говорит: "Ты -- мужчина, призови

ее к порядку!" Хотя как раз жена, как женщина, могла бы сама найти с ней общий

язык.

 -- Да... -- протянул лейтенант. - Сложные это случаи... Ну, предположим, вызову я

ее, побеседую. Она, конечно, заявит, что сама она ангел, а вы -- такие-сякие... А

если я к вам приду, при мне все будет тихо-мирно...

 -- Какой-то юридический казус! -- вздохнул папа. -- Все, как я понимаю, упирается

в то, что нет свидетелей ее хамства! Но свидетелей и не может быть! При

посторонних-то она молчит...

 -- Естественно, -- опять вздохнул лейтенант. -- Я тут, перед тем как вас вызвать,

побеседовал с вашими соседями по дому -- сверху, снизу, за стенкой... Все в один

голос говорят -- ни шуму, ни пьянок не было.

 -- И то хорошо, -- невесело усмехнулся папа.

 -- Пьянствовать и тихо можно, -- возразил лейтенант. -- И шепотом ругаться... В

общем, так, -- сказал он в завершение разговора. -- Я, конечно, дело начинать не

буду. Но мой вам совет: постарайтесь с ней как-нибудь найти общий язык. Ну, не

знаю... подружитесь, на чай ее пригласите, что ли...

 -- С какой это стати? -- возмутился папа. -- Почему мы должны дружить с этой...

грубиянкой?!

 И тут, говорит папа, лейтенант, который до этого вел себя очень серьезно, вдруг

улыбнулся и подмигнул.

 -- Ладно! -- сказал он папе. -- Будет у вас свидетель! Объективный и

нелицеприятный! Значит, так!..

 ...Мы с мамой немедленно стали приставать к папе, что посоветовал ему лейтенант.

Но папа отмалчивался. И мы с мамой решили, что это он нарочно успокаивает нас.

Тем более что все оставалось по-прежнему.

 Но вот однажды...

Папа пришел из школы довольно поздно: у них был педсовет. Обычно мы

переодеваемся в комнате, чтобы не было лишнего крику. А тут папа повесил пальто

в прихожей и даже оставил под вешалкой свой огромный учительский портфель.

Алевтина Степановна была на кухне...

 -- "...Я не знала, что тебе мешала, -- пела она противным голосом, гремя

тарелками. -- Мы чужие, обо мне забудь..."

 Папа вошел в комнату и сказал маме:

 -- Иди на кухню!

 -- Ты что? -- удивилась мама. -- Там же... эта...

 -- Иди! -- потребовал папа. -- Чайник поставь. И даже... -- он задумался, -- и даже

картошку начни чистить. А вымой ее под краном. В раковине!

 -- Ты с ума сошел! -- воскликнула мама. -- Ты знаешь, что будет?