Пария - Грэхэм Мастертон

Я лежал в ванне, когда услышал тихий шепот. Я тут же открыл глаза и начал прислушиваться. Ошибки быть не могло. Это был тот же шепот, который я слышал внизу, в библиотеке, приглушенный, почти непонятный поток святотатственных ругательств. Меня опять затрясло, а вода в ванне показалась грязной и холодной.

Я уже не мог сомневаться. Мой дом был одержим нечистой силой. Я чувствовал ледяное дуновение чьего-то присутствия, так, будто все двери внизу бесшумно открылись и холодный ветер гулял по коридорам. Я сел в ванне. Вода плеснула слишком коротко и слишком глухо, словно недоработанный звуковой эффект.

Лишь затем я посмотрел на зеркало, подвешенное над ванной. Оно было покрыто теплым паром, пар начал местами конденсироваться гуще, и на поверхности зеркала сформировалось что-то вроде лица с вытаращенными глазами. Капли воды стекали с почерневших глазных ям, как слезы, капали из уголков рта, как кровь, и хотя я знал, что это только конденсирующаяся влага, мне казалось, что это лицо живет, словно бы чей-то дух, обитающий под посеребренной поверхностью зеркала, отчаянно пытается освободиться, связаться с внешним миром.

Я встал, расплескивая воду, потянулся за мочалкой, лежащей на краю ванны, и тремя резкими движениями стер пар, так что зеркало снова было чистым; но в нем я увидел только свое перепуганное лицо. Я вылез из ванны и завернулся в полотенце.

Это же все бессмысленно, говорил я себе, направляясь в спальню. Если каждую ночь меня будут преследовать шепоты и призраки, то мне лучше убраться отсюда. В «Архитекчурал Дайджест» я читал об итальянце, который жил в огромном палаццо вместе с «шумным духом», и это ему нисколько не мешало, но я не был ни так же храбр, ни так же спокоен, чтобы терпеть подобные вещи в своем доме. В этих шепотах звучала какая-то омерзительная похоть, а все видения были полны ужасающего страдания. У меня было чувство, что я заглядываю прямо в чистилище, хмурое преддверие ада. Самое худшее, что там была и Джейн, та самая Джейн, которую я обожал, на которой женился и которую все еще любил.

Я вытерся насухо, вычистил зубы и проглотил таблетку снотворного, полученного от доктора Розена. Я взял с собой в постель книгу о строительстве Панамского канала. Уже давно пробило час, и в доме царила тишина, только напольные часы в холле непрерывно тикали и вызванивали четверти часа.

Сам не знаю, когда я заснул. Я очнулся и увидел, что ночная лампа неожиданно стала тускнеть, как будто в сети падало напряжение. Свет делался все слабее и слабее, пока наконец спираль внутри колбы не замигала оранжево, как умирающий светлячок, и не погасла.

Потом стало холодно. Температура резко начала падать, совсем как прошлой ночью в библиотеке. Пар вырывался из моего рта. Я плотно закутался в одеяло, чтобы не замерзнуть.

Я услышал смех, шепот. В доме были какие-то люди! Наверняка были! Я услышал шорох ног по полу, как будто пять или шесть человек поспешно поднимались наверх. Но шум неожиданно затих, дверь осталась запертой, и никто так и не появился.

Я лежал, замерев в одном положении, опираясь на локоть и завернутый в одеяло. Рука у меня уже ныла, но я боялся пошевелиться. Вчера утром, вспоминая, как лихо я вломился в дом миссис Саймонс, я пыжился как петух, считая себя отчаянным храбрецом, но теперь, посреди ночи, слыша этот шепот и шум под дверьми спальни, я помнил только, что ужасно боялся.

— Джон-н-н! — прошептал чей-то голос. Я огляделся, изо всех сил стискивая зубы. — Д-ж-о-н, — повторил голос. У меня уже не было сомнений в том, чей это был голос.

— Джейн? — сипло прохрипел я. — Ты ли это?

Постепенно в ногах кровати начала появляться ее фигура. Не такая ослепительно яркая, как до раньше, но такая же мигающая, как сообщение, передаваемое по гелиографу. Худая, с запавшими глазами, с волосами, волнующимися на каком-то невидимом, неощутимом ветру, с воздетыми руками, словно она показывала, что хоть и мертва, но не тронута тлением. Но больше всего меня ужаснуло, что она чрезвычайно высока. В Джейн, облаченной в туманные белые одежды, было имела более семи футов роста, она почти достигала головой потолка, и выражение ее вытянутого лица было таким, что меня охватил ледяной ужас.

— Джон?! — снова прошептала она, не раскрывая рта, после чего словно бы поплыла над кроватью в мою сторону. Ее фигура то появлялась, то исчезала, и я смотрел на нее словно сквозь легкую завесу. Но чем ближе она подплывала, тем больший я чувствовал холод и тем явственнее слышал электрическое потрескивание ее развевающихся волос.

— Джейн, — повторил я сдавленно. — Это не ты. Ты же мертва, Джейн! Тебя же нет, ты не живешь!

— Джон… — вздохнула она, и это прозвучало так, будто пять или шесть голосов говорили одновременно. — Джон… люби меня…

На минуту вся моя храбрость и рассудительность исчезли. Гравитационная черная дыра паники втянула меня в себя с непреодолимой силой. Я спрятал голову под одеяло, поплотнее прикрыл глаза и закричал в подушки:

— Это же неправда! Это только сон! Ради Бога, скажи, что это сон!

Я ждал под одеялом с закрытыми глазами, пока не начал задыхаться. Потом открыл глаза, но ничего не увидел, потому что лицо мое было закрыто одеялом. Но рано или поздно я буду вынужден высунуть нос из-под одеяла и противостоять тому, от чего ушла Джейн, чтобы шепот стих, чтобы в доме снова стало тепло и безопасно. Потом я все-таки снял одеяло с лица и поднял взгляд. То, что я увидел, заставило меня взвизгнуть еще раз. Надо мной, от силы в четырех или пяти дюймах, склонялось лицо Джейн. Она смотрела мне прямо в глаза. Казалось, она непрерывно менялась: она выглядела то молодой и соблазнительной, то отвратительной старухой. Глаза ее были пусты и непроницаемы, совершенно безжизненны. Все это время ее лицо хранило выражение невозмутимого покоя и мягкости, в точности такое же, как и тогда, когда она лежала в гробу, когда ее хоронили.

— Джон, — послышалось где-то в моей голове.

Я не мог говорить. Я был слишком испуган. Джейн не только вблизи всматривалась в меня, но и лежала, вернее, парила вертикально надо мной, не касаясь меня, в пяти или шести дюймах над постелью. От нее веяло холодом, как будто паром от сухого льда, я чувствовал, как изморось оседает у меня на волосах и ресницах. Джейн все парила надо мной, ледяная и неземная, запертая в каком-то измерении, где вес и гравитация не имеют совершенно никакого значения.

— Возьми меня… — прошептала она. Ее голос звучал гулко, как будто раздавался в длинном пустом коридоре. — Джон… войди в меня…

Одеяло соскользнуло с кровати, как будто само неожиданно ожило. Теперь я лежал голый, а мигающий призрак Джейн завис надо мной, шептал мне, морозил ледяным дыханием и молил о любви.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});