Проблемы души нашего времени - Карл Густав Юнг

желают говорить вслух.

Но ярчайшие, классические примеры бессознательной психической активности обнаруживаются прежде всего в патологических состояниях. Почти вся симптоматика истерии, навязчивых неврозов, фобий, как и большинства случаев шизофрении (наиболее распространенного душевного расстройства), связана с бессознательной психической деятельностью. Поэтому вполне обоснованно говорить о существовании бессознательного психического. Оно недоступно нашему непосредственному наблюдению (иначе не было бы бессознательным), и о нем возможно судить лишь по косвенным признакам. Наши выводы не могут простираться далее догадки «как если бы…».

Итак, бессознательное есть часть психического. Можем ли мы теперь, по аналогии с различными элементами сознания, рассуждать об элементах бессознательного? Тем самым мы фактически предполагаем наличие иного сознания – сознания бессознательного. Не стану углубляться в этот щекотливый вопрос, поскольку уже обсуждал его в другой работе; ограничусь мыслями по поводу того, должны мы или нет проводить дифференциацию бессознательного. На этот вопрос возможно ответить только эмпирически, то есть встречным вопросом: а имеются ли некие весомые основания для подобной дифференцировки?

Нисколько не сомневаюсь в том, что всякая активность, обычно присущая сознанию, может продолжаться и в бессознательном. Известно множество случаев, когда интеллектуальная задача, неразрешимая наяву, успешно решалась во сне. Например, мне знаком опытный ревизор, который много дней подряд пытался распутать злонамеренное банкротство. В один из дней он засиделся за бумагами до полуночи и, не добившись успеха, отправился спать. В три часа утра жена услышала, как он встал с постели и прошел в свой кабинет. Она тоже поднялась, навестила мужа и увидела, что тот усердно пишет за своим рабочим столом. Приблизительно через четверть часа он вернулся в спальню. Поутру он ничего не вспомнил – снова принялся за работу, но вдруг обнаружил ряд сделанных его собственной рукой записей, которые позволили немедленно распутать не дававший ему покоя клубок противоречий.

В своей практической работе я уже более двадцати лет имею дело со сновидениями. Снова и снова я становился свидетелем того, как мысли, которые не возникали сознательно, и чувства, не ощущавшиеся наяву, позже проявлялись в сновидениях и таким окольным путем достигали сознания. Сновидение как таковое, несомненно, есть элемент сознания, иначе оно не являлось бы объектом непосредственного восприятия. Но, поскольку оно содержит материал, ранее принадлежавший бессознательному, мы вынуждены признать, что этот материал в какой-то форме имел психическое существование в бессознательном состоянии, а в сновидении он стал доступен «остаткам» сознания. Сновидение относится к типовым элементам психического и может считаться следствием проникновения в сознание бессознательных процессов.

Что ж, если вследствие приведенных соображений мы поддадимся желанию допустить, будто все категории содержания сознания могут порой выступать и как бессознательные и воздействовать на сознательный разум, будучи бессознательными процессами, то неизбежно будем вынуждены задать себе вопрос: а свойственны ли бессознательному свои сновидения? Иными словами, существуют ли такие глубинные и – если это возможно – еще более бессознательные процессы, результаты которых проникают в темные области психического? Пожалуй, стоило бы отринуть этот парадоксальный вопрос как откровенно авантюристический (abenteuerlich), не будь у нас реальных оснований, переносящих такую гипотезу в область возможного.

Для начала нужно установить, каковы должны быть доказательства того, что и бессознательному тоже свойственны сновидения. Если мы желаем доказать, что сновидения суть элементы сознания, надо всего лишь показать наличие ряда элементов, по своим качествам и характеру полностью отличных от прочих, которые рационально объяснимы и понятны. Но если мы захотим доказать, что и бессознательное «видит» сны, то нам придется трактовать его элементы сходным образом. Проще всего, полагаю, привести здесь пример из практики.

Пациент, двадцатисемилетний офицер, страдал от приступов сильной боли в области сердца и от ощущения удушья, словно в горле у него застрял комок. Кроме того, у него возникала колющая боль в левой пятке. Никаких органических нарушений у него не выявили. Приступы продолжались уже около двух месяцев, и пациента уволили с военной службы из-за того, что порой он терял способность ходить. Были испробованы разные методы лечения, но ни один не помог. Тщательное изучение истории болезни также не приблизило к разгадке, а сам пациент даже не подозревал о возможной причине своих страданий. Он производил впечатление человека веселого, пожалуй, даже легкомысленного, немного, быть может, грубоватого, и своим поведением словно дразнил окружающих: «Не вам с нами тягаться». Поскольку анамнез не содержал ничего полезного, я стал расспрашивать пациента о его сновидениях. Причина болезни открылась практически сразу. Непосредственно перед началом невроза девушка, в которую он был влюблен, отказала ему и обручилась с другим мужчиной. В беседе со мной он отмахивался от этой истории как от совершенного пустяка: «Глупая девчонка, если она так себя повела, я запросто найду другую. Мужчину вроде меня такие мелочи не трогают». Именно так он пытался избыть свое разочарование и свое горе. Но позднее эти аффекты вышли наружу. Боли в области сердца вскоре пропали, а после того как пациент несколько раз выплакался, бесследно сгинул и комок в горле. «Сердечная боль» – поэтическое выражение, но в данном случае оно воплотилась в реальности, поскольку гордость, по-видимому, не позволяла офицеру страдать от боли в душе. А «ком в горле», так называемый globus hystericus[37], образуется, как всем известно, из проглоченных слез. Сознание просто-напросто отстранило элементы, слишком для него мучительные, и те, предоставленные самим себе, теперь возвращались в сознание лишь опосредованно, как симптомы. Случай этого офицера вполне допускал рациональное объяснение и был совершенно понятен, причем ситуацию не составляло труда разрешить сознательно, когда бы не мужская гордость пациента.

Но мы забыли о третьем симптоме. Боль в пятке никуда не исчезла. Она никак не укладывалась в описанную выше картину, ведь сердце никоим образом не связано с пяткой и, разумеется, скорбь через пятки не выражают. С рациональной точки зрения нельзя было понять, почему в этом случае проявился третий симптом. Теоретически все должно было протекать так, что осознание вытесненной душевной боли привело к обычному человеческому горю, за чем последовало бы исцеление.

Поскольку я не мог полагаться на сознание пациента в качестве отправной точки пяточного симптома, мне пришлось вновь обратиться к проверенному способу, то есть к анализу сновидений. Пациент сообщил, что как-то ему приснился сон, в котором он был укушен змеей в пятку и мгновенно утратил способность двигаться. Это сновидение наглядно подсказало толкование пяточного симптома. Пятка у пациента болела потому, что именно туда его ужалила змея. С таким странным содержанием нельзя работать рационально. Мы сразу догадались, отчего у него болит сердце, но боли в пятке превосходили всякие рациональные объяснения. Пациент сам пребывал в полной растерянности.

Здесь перед нами элемент,