Логическая игра - Льюис Кэрролл

Твой любящий друг Льюис Кэрролл

Мэри Форшалл

Честнатс, Гилдфорд

27 декабря 1877 г.

Дорогая Мэй!

Ну кто бы мог подумать, что почти на самое Рождество доставит

Мне

Матрац и

Мадригал для

Мэй!

Надеюсь, моя милая, хватит с тебя этих М? Если нет, то скажи, и я пришлю тебе ещё несколько.

Я был очень рад получить небольшой матрац: подарки становятся более ценными, если их делают специально для тебя, и этот матрац мне очень дорог, так как он всегда будет напоминать мне о моем маленьком друге Мэй. Спасибо тебе большое за подарок.

Преданный тебе Льюис Кэрролл

Агнес Халл

[Брайтон]

4 января 1878 г.

Дорогая Агнес!

Предоставляю на твой выбор, когда вы втроём смогли бы отправиться со мной на дневной спектакль в «Пантомиму», так как я смогу в любой день приехать из Гилдфорда. Я мог бы приехать 8, 9, 10 или 11 января. Мне кажется, что для начала выбор достаточно велик. Выбрав день по своему усмотрению, пожалуйста, пошли своего «полномочного представителя» купить 4 билета и проследить, чтобы места были как можно ближе. В противном случае может случиться, что перед Джесси окажется какая-нибудь персона очень высокого роста и бедняжка Джесси все время будет плакать. Всякое удовольствие чуточку портится, если вы приезжаете в театр вчетвером и один из вас все время плачет. Я хорошо помню те дни слез на берегу, когда со всех сторон вас окружает солёная вода и вы даже не знаете, прилив это или отлив, на острове вы живете или на озере! Напиши мне, на какой день ты купишь билеты, иначе я не приеду и тебе придётся идти без меня. Я охотно пробуду у вас до часа дня. Думаю, нам лучше всего воспользоваться услугами железнодорожной компании «Метрополитен».

Очень любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Джесси Синклер

Крайст Черч, Оксфорд

22 января 1878 г.

Дорогая Джесси!

Твоё письмо понравилось мне больше, чем что-либо ещё за последнее время. Я могу сообщить тебе также кое-что из того, что мне нравится. Если ты надумаешь когда-нибудь сделать мне подарок по случаю моего дня рождения (дни рождения у меня бывают раз в семь лет по пятым вторникам апреля), то ты будешь знать, что мне подарить. Я люблю, сказать по правде, очень люблю самую малость горчицы, если под неё подложен тонкий кусочек хорошего мяса. Я люблю жёлтый сахарный песок, если он смешан с яблочным пудингом, чтобы не было очень сладко. Но, наверное, больше всего я люблю соль, если под неё налить супа. Суп не даёт соли быть слишком сухой и помогает ей раствориться. Есть и другие вещи, которые я также люблю. Взять, например, булавки — только вокруг булавок должна быть подушечка, чтобы им было тепло. Люблю я и две-три пригоршни волос, только под ними всегда должна быть головка девочки, чтобы они могли расти. Иначе стоит лишь открыть дверь, как их разнесёт ветром по всей комнате и их легко будет потерять.

Передай Салли, что если она не может решить задачу о двух ворах и пяти яблоках[24], то в этом нет ничего страшного. Интересно, сможет ли она решить задачу о лисе, гусе и мешке зерна? Вот эта задача. Возвращается некто с рынка. По дороге ему нужно переправиться через реку. Лодка на берегу такая маленькая, что за один раз он может взять с собой что-нибудь одно: либо лису, либо гуся, либо мешок с зерном. Лису и гуся он не может оставить на берегу, так как лиса съест гуся. Гуся нельзя оставить с мешком зерна, так как гусь станет лакомиться зерном. Поэтому этому «некто» не остаётся ничего другого, как оставить на берегу лису и мешок зерна: ведь ты никогда не видела, чтобы лиса ела зерно, и вряд ли видела, чтобы зерно ело лису. Спроси у Салли, может ли она решить эту головоломку.

Думаю, что мне удастся время от времени выбираться и навещать тебя. Если мы будем видеться с тобой, скажем, раз в два года, то я уверен, что лет через десять мы станем добрыми друзьями. А ты как думаешь? Я буду очень рад узнать об этом от тебя, если ты захочешь написать мне письмо, и от Салли, если она захочет приложить руку к писанию писем. Если приложить руку ей не удастся, пусть попробует приложить ногу. Разборчивая ногопись — вещь очень хорошая. Передай мой привет ей, Кейт и Гарри, но не забудь и себе оставить немножко.

Твой преданный друг Льюис Кэрролл

P. S. Передай маме мою признательность за только что доставленное письмо.

Эдит Блейкмор

Крайст Черч, Оксфора

27 января 1878 г.

Дорогая Эдит!

Я весьма признателен тебе за твои пожелания по случаю моего дня рождения, носовые платки и альбом (очень красивый!), в котором есть место только для одной фотографии. Я вставил в него фотографию какой-то девочки, с которой я познакомился где-то на побережье. Помнится, это было Истберн.

Но, сказать по правде, ты не должна изливать на меня поток подарков. Ведь от них я скоро промокну до костей, простужусь, и доктор скажет мне:

— Вам следовало бы держать над головой раскрытый зонтик, коль скоро вы знаете, что приближается ваш день рождения.

Шлю тебе привет и поцелуй.

Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон

Мэри Форшалл

Крайст Черч, Оксфорд

4 февраля 1878 г.

Дорогая Мэй!

Как тебя зовут: Мэри Фрэнсиз или Фрэнсиз Мэй! Когда ты гостила здесь, кто-то сказал, что тебя зовут Мэри Фрэнсиз, а теперь ты пишешь «Фрэнсиз Мэй». От неразберихи с твоими именами я просто заболел. Я бродил по колледжу, безнадёжно пытаясь найти какой-то выход, и время от времени натыкался на мистера Сэмпсона[25], а когда я осознал, кто передо мной, я спросил:

— Как же правильно: Мэри Фрэнсиз или Фрэнсиз Мэй?

Мистер Сэмпсон замигал и произнёс сонным голосом:

— В самом деле, как?

И я снова принялся бродить по колледжу, время от времени встречая его на своём пути.

Это ты все виновата и должна непременно помочь мне разобраться. Ты и сама знаешь, что должна.

Надеюсь, что твой папа чувствует себя лучше.

Преданный тебе Ч. Л. Доджсон

Саре Синклер

Крайст Черч, Оксфорд

9 февраля 1878 г.

Дорогая Салли!

Пожалуйста, передай Джесси, что я считаю все это чепухой. Надеюсь, она не подарит мне подушечку для булавок: у меня и без того есть три такие подушечки! Я забыл, о чем написал ей, тогда как она помнит моё письмо наизусть. Как ты теперь видишь, произошло следующее: письмо из моего ума перешло в её ум подобно тому, как человек переходит в новый дом. Хотел бы я знать, показался ли письму Джессин ум тёплым и уютным и нравится ли ему в новом доме так же, как в старом? Мне кажется, что когда письмо впервые попало в Джессин ум, оно оглянулось вокруг и сказало:

— Бедное я, бедное! Никогда мне не будет покоя в этом новом уме! Как я хотело бы вернуться в старый ум! Ну зачем здесь такая огромная, громоздкая софа, на которой может разместиться дюжина людей? И на ней ещё надпись: «ДОБРОТА». Я не смогу одно занять всю софу. В моем старом доме было всего лишь одно кресло — прекрасное мягкое кресло, в котором только и было место, что для меня, и на спинке кресла было написано «ЭГОИЗМ». Другие люди не могли беспокоить меня, так как для них не было кресел. А что за дурацкий стульчик стоит там, у самого огня, с надписью «СКРОМНОСТЬ». Видели бы вы, какой высокий стул стоял в моем старом доме! Сидя на нем, вы едва не доставали головой до потолка. И на нем, как вы догадываетесь, красовалась надпись «САМОМНЕНИЕ». Это гораздо лучшее название, чем «СКРОМНОСТЬ». А теперь посмотрим, что там в буфете. В моем старом доме в буфете стояла только одна большая бутыль с уксусом с надписью «ДУРНОЕ НАСТРОЕНИЕ», а этот буфет сверху донизу набит какими- то банками. Все они полны сахара, а на этикетах — надписи, да какие: «Любовь к Селли», «Любовь к Кэйт», «Любовь к Гарри»! Нет, терпеть не могу подобной чепухи! Выброшу-ка я их из окна!

Интересно, что сказало бы это письмо, попади оно в твой ум. И что, как ты думаешь, оно нашло бы там? Шлю Джесси, Кейти, Гарри и тебе привет и четыре поцелуя — по одному на каждого. Надеюсь, по дороге ничто не разобьётся.

Любящий тебя Льюис Кэрролл

P. S. Передай Джесси мою благодарность за письмо

Гертруде Чатауэй

Вокзал в Рединге (по дороге в Честнатс, Гилдфорд)

13 апреля 1878 г.

Дорогая Гертруда!

Поскольку мне пришлось пробыть здесь полчаса, я успел изучить путеводитель от крышки до крышки (большинство вещей я изучаю так же основательно, и поэтому по самую крышку набит всякими полезными сведениями), и знаешь, к чему я пришёл? Мне кажется, что на следующей неделе в любой день я смогу приехать в Винчфилд поездом, который прибывает туда в час дня. Выехав из Винчфилда в 6.30, я смогу вернуться в Гилдфорд к обеду. Следующий вопрос: далеко ли от Винчфилда до Ротервика? Не вздумай обмануть меня, испорченный ребёнок! Если расстояние от Винчфилда до Ротервика больше 100 миль, то я не смогу навестить тебя, и бесполезно об этом разговаривать. Если же оно меньше, то возникает ещё один вопрос: на сколько меньше? Это очень серьёзные вопросы, и, отвечая на них, ты должна быть серьёзна, как судья. Перо твоё не должно улыбаться, а песок, которым ты промокаешь написанное, должен быть сух (возможно, ты возразишь: песок не может быть сух, так как в нем всегда есть сок, а вот песка в соке быть не должно, но все это шуточки, и тебе не следовало бы шутить, когда я прошу тебя быть серьёзной), когда ты сядешь писать в Гилдфорд ответы на эти два вопроса. Можешь заодно сообщить мне, живёшь ли ты все ещё в Ротервике, у себя ли дома, получила ли ты моё письмо и все ли ты ещё маленькая или уже стала взрослой, собираешься ли ты на море следующим летом и сообщить мне о чем угодно ещё, что тебе известно (кроме алфавита и таблицы умножения). Шлю тебе 10 000 000 поцелуев.