Чеченский след - Фридрих Незнанский

— Куда?

Я показал свои корочки. Военный похмурился, разглядывая, но придираться не стал.

— А она? — указал он автоматом на Юлию. Она слегка отшатнулась.

— Со мной, — подтвердил я. — Кстати, не подскажете, нам нужен следователь Николай Перелейко. Он здесь работает?

— Вон там спросите. — Автоматчик махнул оружием в сторону одной из дверей. Интересно, а когда у него автомата с собой нет, он как направление показывает?

Я постучал в дверь. Никто не откликнулся. Не люблю стучаться дважды — я открыл дверь, там тоже сидел человек с автоматом.

— Следователь Перелейко здесь? — как можно строже спросил я.

— Ждите, — равнодушно ответил автоматчик.

— Но он здесь? — уточнил я.

— Ждите, — равнодушно повторил тот.

Мы вошли в это подобие приемной и сели на единственную здесь скамейку — автоматчик сидел на табурете.

Спустя пару минут где-то на улице вдруг прогремел взрыв. Юлия вздрогнула. Автоматчик и головы не повернул.

— Опять дети балуются, — объяснил он.

В это время из коридора в приемную вошел полный мужчина в возрасте — хоть один без автомата. Правда, с пистолетом в кобуре. Он производил впечатление очень усталого человека.

— Кто это? — устало спросил он автоматчика, кивнув головой в нашу сторону.

Автоматчик вскочил:

— Это к вам, Николай Гаврилович.

Тот внимательно посмотрел на нас, потом на военного.

— Я сам вижу, что ко мне. Ладно, проходите, — обратился он к нам. И устало последовал за нами.

В кабинете я представился:

— Я от Турецкого, Александра Борисовича, — и коротко объяснил ему ситуацию.

— И как там Турецкий? — несколько равнодушно поинтересовался Перелейко, выслушав мою историю. — Все борется за справедливость?

— В общем, да, — пожал плечами я.

— Ну что ж, чем смогу, тем помогу, — вздохнул Перелейко. — Правда, не так уж много я могу. Я так понимаю, вы сейчас в Чернокозово? Документы доставать?

Я кивнул.

— Поосторожнее там в дороге. Неспокойно, знаете ли…

— Можно подумать, здесь спокойно, — усмехнулся я невесело.

И словно в подтверждение моих слов со стороны улицы вновь раздался взрыв. От взрывной волны колыхнуло запертую дверь. Сила удара была такова, что будь на окнах, забранных решетками, целы стекла, они непременно бы вылетели. Но очевидно, что это случилось гораздо раньше.

15

Полевой командир Мамед Бараев был интеллигентным человеком. Одно время он жил в Москве постоянно, это было не так уж и давно, но сколько в его жизни с тех пор изменилось… В Москву он приехал тогда учиться, поступил в МГУ на философский факультет. Не сам, конечно, поступил, а с помощью влиятельного дяди Гасана, в ту пору работавшего в министерстве. Дядя принял племянника у себя в шикарной квартире, подумал и определил:

— Нечего тебе самому толкаться, в хороший вуз ты все равно сам не поступишь, чего время терять… А плохой нам не нужен. У меня есть знакомые в деканате философского факультета МГУ, так что быть тебе философом.

— Зачем — философом? Профессия больно какая-то…

— Балда, — ласково сказал дядя, отхлебывая коньячок из стакана, — это ж кузница партийных кадров… Есть еще истфак, но знакомые у меня только тут. Так что не привередничай. Ты себе представляешь, какую ты потом карьеру можешь сделать, при живом дяде?

Это были восьмидесятые годы. Так и случилось, что имел в результате Мамед Бараев диплом философа… Где теперь вся эта философия? Что от нее осталось? Все жизнь вытеснила. У жизни своя философия. Тем не менее в душе сохранилось теплое чувство к Москве — что-то вроде легкой ностальгии по студенческим годам.

Иногда в одном человеке совмещается так много, думал он, катя по Москве на собственной черной машине с шофером и сопровождающими. Москва, с тех пор как видел он ее в последний раз, тоже изменилась. Под Европу косим, усмехнулся он, витрины блестящие, плиткой тротуар выложен перед каждым магазином в центре… Раньше Москва нравилась ему больше: уютные дворики, тишина, ходить безопасно… Никто и не посмотрит, чеченец ты или нет.

Вот, например, Иван Грозный, продолжал размышлять Мамед, проезжая по Тверской улице, мимо Макдоналдса, в сторону кремлевских башен, глубоко религиозным был человеком, что не мешало ему жестоко убивать направо и налево. И кто может точно знать, был он прав или нет? Ему надо было управлять государством, держать всех в страхе и подчинении, а тут без жесткой и карающей руки не обойтись. Кому, как не Мамеду, это и знать? С другой стороны, если бы жизнь Мамеда не повернулась пять лет назад определенным образом, может быть, так и остался бы он бизнесменом средней руки с хорошим образованием.

Окончив свой философский факультет, Мамед поосмотрелся, выбирая себе дорогу в жизни. Времена тогда были самые благоприятные — перестройка, много чеченцев на видных постах, кругом свои, до любого из них можно было достать через одного-двух знакомых или дальних родственников. Сила малых наций, понимал Мамед, в том, что они держатся друг за друга, везде своих проталкивают. А русские привыкли, что их много, — десятком больше, десятком меньше, какая разница… И каждый особняком, сам свою жизнь устраивает. Вот потому они и будут всегда проигрывать, ушами хлопать да удивляться: почему на ключевых постах сплошь чужие лица?

Дядя Гасан, заблаговременно предвидя перемены в государстве, как и положено хитрому восточному человеку, ушел с поста в министерстве на заслуженную и немаленькую пенсию и занялся сомнительными делами, приносящими вполне ощутимые барыши, — проще говоря, ушел в мафию… Ну и Мамед пошел в общем-то за ним.

По специальности Мамед, конечно, не работал, хоть и знал хорошо язык и втайне мечтал о работе переводчика… Но как человек практичный, понимал, что взрослый мужчина должен зарабатывать деньги, а не заниматься тем, что ему нравится.

Подумал, посоветовался с дядей — и решил заняться бизнесом, частным предпринимательством. Решил — и готово дело, оказался в скором времени единоличным хозяином автосалона. Поначалу дядя ему очень помогал, с людьми познакомил — начали они с нелегальной торговли крадеными машинами, переправленными из Польши, а потом пошло… Что касается начального капитала, — как ни странно, родственники приняли в Мамеде большое участие. Приезжал старший брат, разведал, что да как, покрутил носом, а потом неожиданно ссудил Мамеду крупную сумму на обзаведение. Мамед знал, что брат его крутит какие-то совсем уж темные делишки, но от денег, заработанных таким путем, отказываться не стал — деньги не пахнут…

Так Мамед и жил — сперва родственники его поддерживали, потом он родственников — отсылал на родину время от времени небольшие суммы, женщинам украшения, мужчинам подарки… Так было принято. И даже когда дядя его Гасан стал сватать ему несимпатичную внучатую племянницу Дину, Мамед особенно противиться не стал. Родственники хотели, чтобы он был женат на своей, на чеченке, — так тоже было принято. Мужчина он был уже зрелый, самое время было обзавестись семьей, по русским барышням Мамед уже погулял, да жена тому не была бы помехой — женился. Среди достоинств Дины было то, что она была особенно молчалива — редкое качество для жены. А красота тут необязательна…

Так и жили — в довольстве, достатке. Детей исправно Дина ему рожала — все мальчики. В мечеть Мамед почти и не ходил — столичная жизнь как-то не располагала. В лени хотелось жить, себя потешить, да и суета одолевала — где машины купить, как потом перепродать, кому на лапу дать… Одним словом, жизнью своей Мамед был доволен, всем, кроме одного: больно ровно она текла, каждый день одинаково. Так и затосковать недолго…

Однако затосковать Мамеду так и не удалось. Налетели в его жизнь непредвиденные события, как хищные птицы. Теперь уж не разберешь — хорошо ли это было, плохо ли… Было — и все. Никуда не денешься. После смерти узнаем…

Приехал к устроенному Мамеду в Москву погостить старший брат, полевой командир. В Чечне в подручных у самого Дудаева ходил. Вроде бы так приехал, ни за чем, по-родственному. Раньше Мамед тоже часто родственников принимал у себя, кормил — а как же, столица, всем хочется на нее посмотреть. Но с братом Мамед особенно не общался, хотя издалека и почитал — как же, старший мужчина в семье, отец уже умер… Так вот брат вдруг как-то нагрянул. Да не один, с людьми… А у людей оружие под одеждой. Расположился на квартире Мамеда, как в степи лагерем. Жену напугал до икоты, дети по щелям забились. Но брат ничего — доволен был, что все мальчики, поиграл даже с ними, кинжалом учил пользоваться… Посмотрел, как Мамед живет, обвел желтым глазом квартиру, в первый день ничего не сказал, а на второй услал волевым жестом Дину в дальнюю комнату, а сам с Мамедом устроился курить и разговаривать.

— Ну что, брат, — сказал он, — нравится тебе в Москве?