Год рождения тысяча девятьсот двадцать третий - Нина Соболева

Все люди на улице идут быстро, ни на кого не глядя. Многие женщины заплаканы. Даже дети как-то притихли. На углу включенный репродуктор, еще раз послушала выступление Молотова. Собралась толпа, все слушали молча, видать, тоже не в первый раз. И так же молча расходились.

Пришла домой. Позвонил Костя. Мы пошли с ним по магазинам. Мама велела купить крупы, макарон, взять всего побольше. Но папа сказал, чтобы не устраивали паники, а купить лишь как обычно, что действительно нужно, и не делать никаких запасов (папу уже оформили в военкомате как старший комсостав и сказали, чтоб ждал: вызовут в ближайшие дни).

Мы с Костей ходили по улицам, заглядывали в магазины: действительно, некоторые начинают запасаться продуктами, покупают всего помногу, часто очереди возникают там, где их раньше не было. Я купила хлеб, постное масло и только кило пшена, хотя отстояла в очереди — не хотелось поддерживать паникеров. Зашли в кондитерский на Международном, купили по сто грамм тянучек. Я подумала, что Костя, может, в последний раз ест конфеты — ведь завтра он идет в военкомат — и сунула ему в карман свой кулечек, когда прощались. Обещал завтра сразу же из военкомата позвонить. Мама его очень плачет, и поэтому они с отцом отложили военкомат на завтра. Как-то ни о чем невозможно ни говорить, ни думать, только одно в голове, и мы рано разошлись. Неужели его завтра уже не отпустят домой? А куда мне? Может, в медсестры или на военный завод? Но я же ничего не умею! Может, поехать в свой Авиационный институт? Там что-нибудь подскажут, может, курсы какие-нибудь. Посоветуюсь завтра с Адой.

Устала от всего так, что засыпаю на ходу, хотя всего девять вечера, ложусь. Первая ночь войны. Сколько же их еще будет?!

23 июня 1941 г.

Ночью около двух часов жутко завыли сирены. Первая боевая тревога! Все высыпали на улицу. Ночь лунная, дома освещены зеленым светом, будто декорации. В небе гудели самолеты (наши?), метались лучи прожекторов. Появились дежурные по подъезду, милиционеры — загоняли всех в подворотни, а женщин с детьми размещали в квартирах первых этажей.

Почему-то не было страшно, а только очень интересно.

Мальчишки удирали от матерей и дежурных на чердак и оттуда наблюдали залпы зениток со стороны Пулково. Когда ребят согнали с чердака, то взрослые окружили и слушали их. Ребята уверяли, что видели воздушный бой. А сегодня утром сказали, что действительно, несколько фашистских самолетов прорвались к городу, и один из самолетов был сбит над Песочной… Мы когда-то там на даче жили…

Звонила Адка. Всех латышей спешно эвакуируют на Урал. Бегает, оформляет документы. Удастся ли встретиться…

Костя позвонил. Сказал, что у него пока все в порядке и он устраивается на работу в железнодорожные мастерские.

Позвонил мой новый знакомый Илья Николаевич, попрощался, завтра уходит на фронт.

25 июня 1941 г.

Радио не выключаем. Утром сводка с фронтов, потом читаем об этом же в газетах. И молчим. Молча спешим по своим делам. Папа — в военкомат, мама — в свою библиотеку. У них там при райкоме создается комиссия по проверке готовности к противовоздушной обороне, мама в составе этой комиссии по улицам, примыкающим к Моховой, где Театральный институт. Есть такая комиссия и на нашей улице, во всех домах жильцы очищают от хлама чердаки, подвалы, готовят запасы песка и т. д. Я вечерами тоже вместе со всеми носила ведрами песок на чердак, белила каким-то противопожарным составом деревянные перекрытия. А с утра ухожу искать работу. Решила идти на завод. Хочу токарем по металлу — Костя посоветовал именно токарный станок и немножко объяснил его части и принцип работы. Но обошла все заводы и мастерские вдоль Обводного канала (здесь их особенно много), но почему-то в отделах кадров посмотрят на меня и отказывают, не объясняя причины.

Костя уже работает в железнодорожных мастерских. Его устроил туда отец, а сам уехал с военным эшелоном: его мобилизовали как машиниста. Я думала, что Костя пойдет добровольцем, но он решил работать, и я стараюсь теперь не говорить на эту тему. Многие мальчики из нашей школы уже подали заявления в военкомат, и я видела, как их строем вели на учения. Среди них — Женька Левин, Коля Кузнецов, Гоша Шавгулидзе, Аркашка Львович. А Котька Кудряшов и Додька Блехман подали заявления в Медицинскую академию и проходят учения там. Позвонил Генка Соболев — всех парней из Медицинского института перевели в Медицинскую академию и готовят ускоренными темпами как военных врачей.

Мы с Галкой ездили в «свой» Авиационный институт, узнали, что приемных экзаменов не будет и мы с нею приняты по аттестатам. Но когда начнутся занятия — неизвестно. А пока надо принести справку с места работы либо записаться в стройотряд института. Там уже маскируют здание, переводят оборудование куда-то в центр города, а вокруг роют траншеи — ведь институт размещен в старых корпусах бывшего монастыря, в самом конце Международного проспекта, возле трамвайного кольца Средняя Рогатка. А здесь возводится «линия обороны»… Даже произнести эти слова страшно: «линия обороны Ленинграда проходит возле последних домов Международного»… А наша 1-ая Красноармейская улица пересекает Международный в начале его… Не верю! Все это делается просто потому, что так положено. На всякий случай. Вот и оконные стекла велели заклеивать узкими полосками бумаги на случай бомбежки, чтоб не вылетели от взрывной волны. И все окна в домах теперь перечеркнуты белыми крестами. И у нас дома я тоже наклеила. Утром, как откроешь глаза, так сразу видишь эти кресты, и первая мысль — война! Да и во сне об этом помнишь — радио не выключено, и всю ночь стучит метроном. А днем, между сводками с фронтов, звучат марши, военные песни времен Гражданской войны и еще одна, новая, от которой мурашки по коже:

«Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна —Идет война народная,Священная война!»

28 июня 1941 г.

Сводки с фронтов ужасные. Каждая кончается словами: «После ожесточенных боев наши войска были вынуждены отступить… Оставить…» такой-то город, населенный пункт. Как же так?! Что же происходит? Неужели они сильнее нас?!

Но ведь еще неделю назад мы пели: «Броня крепка и танки наши быстры». И еще песня: «Нас не трогай, и мы не тронем… А затронешь — спуску не дадим!». И еще много других хороших песен вспоминается…

В городе уже появились беженцы — те, кто испытал бомбежку, обстрел, бросили свой дом и с детьми приехали в Ленинград. Некоторые — к родственникам, большинство — к «никому». Их где-то расселяют. Тех, кто с детьми, отправляют дальше. Вообще предложено уехать из Ленинграда многодетным семьям. И отдельно детей отправляют, без родителей, до осени. Все вокзалы переполнены уезжающими: с Балтийского и Варшавского провожают на фронт, с Московского — детей и тех, кто уезжает на восток, в глубь страны.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});