Синяя жидкость (сборник) - Альберт Валентинов

— А в это время в кабачке происходило самое загадочное, продолжал Дик. — Я уже говорил, что когда посетителей вышвырнули на улицу, в помещении остались трое полицейских. И если учесть, что в первой комнате, со стойкой, полки ломились от бутылок, а фараоны, как известно, не отличаются особой щепетильностью по части незаконного присвоения спиртного, то обстановка для экспроприации чужой собственности была самая подходящая. Этим и воспользовался Фрашон…

— Кто?! — изумился Кертис, чуть не выронив бокал. На мгновение он даже утратил свой репрезентабельный вид, но только на мгновение.

— Ну да, Фрашон. Никто и не думал его похищать, Все это было тонко разработанной многоходовой комбинацией. Но, как это нередко бывает, она лопнула от непредвиденной случайности. Один из полицейских, оставшихся в кабачке, недавно перенес сердечный приступ — бывает такое и с полицейскими — и временно капли в рот не брал. Зато взял Фрашона, который проник в заднюю комнату и, стоя на стуле, тянулся к картине. Так с картиной его и доставили в управление.

— Мозги сломать можно! — задумчиво протянул Кертис. — Что же такое было в этой картине, если изза нее пошли на такой маскарад с убийством?

— Именно этот вопрос я и задал себе. И уговорил шерифа впустить меня на пару часов в холодную, куда поместили Фрашона. Ему предъявили обвинение в мелком жульничестве, поскольку даже для полицейских было ясно, что картина никакой художественной ценности не представляет. А к мелкому жулику репортера впустить можно. Конечно, это было против правил. Но шериф был мне обязан: незадолго до этого я тиснул голубую информацию о том, как он с риском для жизни взял шайку рэкетиров. И это была истинная правда или почти правда, поскольку рисковал не один шериф, а еще и десяток его парней. Но дело не в этом. Наверное, идти с кольтом против озверевших бандитов проще, чем задевать некоторых добропорядочных граждан, и я намекнул об этом шерифу. Вот так меня и заперли с Фрашоном на два часа, но этого оказалось достаточно. Никогда не видел более перепуганного человека. Он как начал трястись, услышав про смерть китайца, так и не переставал все время, что я был рядом. А трясло его так, что все звенело и зубы, и глаза, и волосы. Минут сорок он убеждал меня, что ни в чем не виноват, что его обманули… В общем, история запутанная, и я не все в ней понял. Отец Фрашона служил лаборантом в известном фармацевтическом концерне Прайса. Сын хозяина концерна после поездки в Азию — не то в Японию, не то куда-то еще — привез эту картину, которая на самом деле зашифрованный рецепт какого-то снадобья, придающего живому организму сверхъестественные свойства. Ему удалось расшифровать рецепт и приготовить снадобье. А потом произошло несчастье: во время землетрясения склянка разбилась и зелье брызнуло в лицо экспериментатору. С ним начали твориться невероятные вещи. По городу поползли слухи. Однажды отца Фрашона, подпоив в баре, «разговорили», и он выдал тайну. В тот же вечер гангстеры заставили его провести их в лабораторию и взяли картину, а старика убили. Это произошло в Пассадене, а три месяца спустя картина обнаружилась во Фриско у Лу Синя. И тогда к Фрашону явился некий респектабельный мистер и предложил большую сумму за небольшой маскарад. Разумеется, он ни словом не обмолвился о том, что на самом деле представляет собой картина, но Фрашон это и сам знал от отца. И даже строил далеко идущие планы, поскольку окончил биологический факультет. Потому и согласился сыграть роль клерка. Этим его роль и ограничивалась: после заявления шерифу он должен был исчезнуть. Ему уже и билет приготовили в Пассадену. Только он решил сыграть еще и самостоятельную роль и попался. И был уверен, что это ему даром не пройдет. Вот что он мне рассказал, честно предупредив, что эта тайна убивает.

— Поэтому ты столько лет и молчал?

— Если бы я был таким умным! Но разве репортер имеет право молчать? Я пошел по следам тех, кто натравил Фрашона сыграть эту комедию. И вышел на самого хозяина картины мистера Генри А. Прайса. Ты знаешь, Керти, я не робкого десятка, во Вьетнаме не сгибался под пулями, но Прайса я испугался. Вид у него страшный. А характер еще страшней. Вместо того чтобы дать мне интервью, он начал швырять в меня стулья. Естественно, мне это не понравилось. Кончилось тем, что мы подрались. Он меня одолел и спустил с лестницы. А потом началась охота…

— На тебя?

— Разумеется. Эта организация действовала четко. Пока я добрался до меблирашек, где жил, на меня дважды нападали, один раз с ножом, другой — с пистолетом. Чудо, что оба раза я увернулся. Зато понял: пора смываться. В чем был, потому что в комнате меня наверняка ждали.

— Рад, что тебе удалось удрать.

— Но не раньше, чем я описал всю эту пакостную историю. Двинув в зубы парню с пистолетом, я вскочил в такси и кинулся в порт. Там меня никак не могли достать, потому что я знал все заксулки. И, сидя на земле между контейнерами, я написал репортаж. Его опубликовали на следующий день, но я уехал из Фриско еще раньше. Даже гонорар не успел получить, о чем до сих пор жалею.

— А Фрашон?

— По официальной версии, в ту же ночь он бежал из каталажки. Картина тоже исчезла. С тех пор прошло много лет, и я о них ничего не слышал.

— А скажи-ка, Дик, — Кертис откинулся на спинку кресла и вытянул ноги, что для него было совсем уж вольной позой. Этот Фрашон ничего не говорил о кладбище скелетов и о стрелах, зажигающих черные пальмы?

— Об этом ему упоминал отец со слов хозяина: что-то такое он расшифровал в картине. Но то ли не до конца, то ли те захотел всего открывать лаборанту. В общем, с этим пока полная неясность.

— Такая же, как с Таникавой, — усмехнулся Оливер. — Сегодня принесли первые анализы.

— Ну и что? — Дик так и подался вперед.

— Ничего. Все в норме. А между тем он стал совсем другим человеком.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Другим человеком. Его организм теперь живет по другим законам, только мы еще не знаем — каким.

— Конкретнее, Керти, конкретнее.

Оливер пожал плечами.

— Трудно сказать. Возможно, он стал бессмертным. Нет, я не шучу, Дик, и учти: это все — не для печати. Я читал твой репортаж из Японии, где ты упоминал о его пониженной чувствительности к боли. А теперь мы обнаружили, что его невозможно ранить. Легкий порез у него затягивается без следа за полторы минуты, серьезная рана — за полчаса.

— А голову ему оттяпать вы не догадались?

— Не считай нас за идиотов, — Кертис криво усмехнулся. Мы и не думали его резать. Просто он повесился в своей камере…

— Как?!

— Традиционным способом: разорвал простыню на полосы и скрутил веревку. И висел несколько часов. А когда его вынули из петли — ожил. В противном случае зачем бы мы сюда прилетели?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});