Бегство от любви - Линдсей Рэчел

В этом признании одновременно слышались гордость и разочарование, оттого, что ему пришлось оказаться в столь неприглядной ситуации, и Лесли невольно поймала себя на мысли о том, что она верит ему.

— Мне очень жаль, что так получилось, герр Каспер. Я постараюсь объяснить положение дел мистеру Редвуду.

— Я бы хотел лично встретиться с ним и рассказать все как есть.

— Не думаю, что он сумеет по достоинству оценить вашу откровенность. — Она направилась к двери. — Я скажу кому-нибудь из медсестер, чтобы вас проводили в вашу комнату. Можете переночевать здесь, но будет лучше, если вы уедете от нас завтра с утра, и как можно раньше.

По пути в комнату Филипа, Лесли нервничала, думая о предстоящем разговоре. Для нее это и прежде оказалось бы делом довольно неприятным, но теперь, когда в памяти еще были свежи сказанные им недавно слова, это будет нелегко вдвойне.

Постучавшись, она вошла. Редвуд сидел за столом. Прервав чтение разложенных перед ним на столе бумаг, он привычным жестом отодвинул их от себя: это была привычная сцена, и прежде повторявшаяся всякий раз, когда она входила к нему в кабинет. И все же теперь все было несколько иначе: их отношения не были более сугубо формальными; уже сказаны слова, которым было суждено враз изменить этот порядок; ей казалось, что между ними больше нет былой отчужденности, но только ни взглядом, ни жестом Лесли не стала выказывать этого своего нового и непривычного осознания.

— У меня есть кое-какие сведения относительно твоей… относительно миссис Редвуд.

— Хорошо. Присаживайся, Лесли.

На сердце у нее потеплело, и она опустилась в кресло.

— Я говорила с герр Каспером. Очевидно, он вместе с миссис Редвуд отправились на прогулку из Сен-Моритца на Вайсхорн, но на обратном пути ей стало плохо и она потеряла сознание.

— Ясно. Он остался здесь на ночь?

— Да.

— Гони его отсюда в шею, пусть убирается ко всем чертям. — Редвуд говорил очень тихо, и Лесли подскочила от неожиданности, когда он вдруг хлопнул ладонью по столу. — Тебе наверняка известно, что я и так уже стал посмешищем для всей больницы. Так вот, теперь я собираюсь вышвырнуть отсюда эту парочку!

— Ты не можешь так поступить!

— Я знаю. Но по крайней мере таким образом я избавлю себя от необходимости играть роль радушного хозяина перед любовником собственной жены!

— Почему ты решил, что он ее любовник?

— Только не надо мне рассказывать сказки!

— Это вовсе не сказки, — запротестовала Лесли. — Это правда! Каспер рассказал мне все, как есть, и я уверена, что он не лжет. — Лесли очень подробно передала ему свой недавний разговор с лыжным инструктором, и после того как решительно все было рассказано, Филип Редвуд печально вздохнул.

— Вот так они и жили! Моя жена добивалась любви лыжного тренера, но была им отвергнута! Не слишком-то благовидная история.

— Мне очень жаль.

— А вот это напрасно. Тебе не о чем жалеть. В конце концов мне нет до нее никакого дела. — Он нахмурился. — По крайней мере, не было до сих пор. Но теперь, когда она здесь… и слишком больна, для того чтобы ее можно было выпроводить с легкой душой…, — он сидел, низко опустив голову. — Ума не приложу, как мне теперь быть.

— Тогда остается только одно. Лечить ее. Я знаю, каково тебе сейчас, и…

— Да что ты можешь знать? — перебил он ее. — Увидев ее здесь, я возненавидел ее всей душой!

— Это нормальная человеческая реакция.

— Но прежде у меня еще никогда не возникало такого чувства!

— Это вполне объяснимо. У тебя были на то все основания.

— Не пытайся оправдать меня, — тихо проговорил он. — Дебора больная, и она нуждается во мне, как любой другой из моих пациентов. Как врач, я не вправе позволять эмоциям брать верх над собой.

— Но ведь ты не робот, ты тоже живой человек, — возразила ему на это Лесли.

— В моем положении лучше быть машиной. Потому что все это очень и очень неприятно.

— Она серьезно больна?

Редвуд кивнул.

— Как раз сейчас рентгенолог делает полный комплект снимков.

Он откинулся в кресле, и на его лицо упал свет от настольной лампы. Даже загар теперь не мог скрыть его бледность, и тогда чувствуя, что усталость была в большей степени скорее эмоциональной, чем физической, Лесли встала и направилась к двери.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— У тебя усталый вид, — сказала она. — Будет лучше, если ты сейчас ляжешь спать.

— Я все равно не смогу заснуть. К тому же мне хотелось бы взглянуть на снимки, сразу же как они только будут проявлены.

— Но ты бы мог хотя бы немного отдохнуть.

— Я пойду в комнату Деборы. Я хочу быть там, когда ее привезут. Спасибо, что ты рассказала мне о… о ее друге. — Он подавил зевок. Спокойной ночи, Лесли.

— Спокойной ночи.

— А ты уверена, что ничего не забыла?

Она смущенно покраснела.

— Спокойной ночи… Филип.

Уже почти настало утро, когда сама Лесли смогла заснуть. Пролежав несколько часов в тягостной полудреме, то засыпая, то пробуждаясь вновь, она все вспоминала о разговоре с Редвудом, и чем дольше она думала о нем, тем больше убеждалась, что минувшему вечеру было угодно круто изменить весь привычный уклад ее жизни. На протяжении многих лет она думала о нем не иначе, как испытывая при этом чувство неприязни, но всего один единственный разговор радикальным образом изменил ее взгляды, заставив ее взглянуть на Редвуда по-новому, не как на человека, которого она презирала за пренебрежительное отношение к женщинам, но как на одинокого и растерявшегося мужчину, которому за стремление во что бы то ни стало сделать себе карьеру на поприще хирургии, пришлось поплатиться разладившимся по той же причине браком. Бедный Филип! И вот именно теперь, когда он уже было изыскал в себе силы и почти уже было решился на то, чтобы предоставить-таки жене свободу, которой та так хотела, она снова вошла в его жизнь, и к тому же случилось это при довольно трагичных обстоятельствах.

Думая об этом, Лесли наконец заснула, чтобы очнуться ото сна всего через несколько часов, оказавшись разбуженной звуками, обычно возвещавшими о том, что дежурство ночных медсестер вот-вот закончится, и на их место придет дневной персонал. С трудом поднявшись, она проследила за тем, чтобы Бобби как следует позавтракал, а затем, наскоро поев сама, проводила племянника до машины, которая отвозила его в школу. После этого, медленно, заранее предчувствуя недоброе и проклиная тот недуг, что приковал Акселя к постели, переложив тем самым его обязанности на нее, Лесли отправилась в ту палату, где лежала Дебора Редвуд.

Только сейчас, при ярком свете горного солнца, ей впервые за все это время довелось близко увидеть жену Филипа. Как жестоко обошлась с ней болезнь! Длинные темные волосы утратили свой блеск, треугольник рта казался теперь непомерно большим на ее осунувшемся лице, а уродливо выступающие из-под кожи острые ключицы и ребра не оставляли ни единого шанса для некогда прекрасного тела. И только ее голос остался прежним: она говорила все так же мягко и неторопливо, немного растягивая слова, и от этого Лесли вдруг снова ощутила себя младшей изо всех самых младших медсестер.

— Так-так, врач-женщина во владениях Филипа! Вот уже никогда не подумала бы, что доживу до этого дня. Хотя скорее всего на большее мне надеяться уже не приходится. Сколько мне осталось жить?

— Многие лета. — Лесли дотронулась до влажного запястья.

— А где Филип?

— Мистер Редвуд сейчас делает обход.

— А я-то думала, что он лечит меня.

— Это так. Но кроме вас у него есть и другие пациенты.

— И что же мне делать до того, как он найдет время на то, чтобы заглянуть и сюда тоже?

— Просто тихо лежите и отдыхайте.

— Отдыхать в этой дыре? Вы что, издеваетесь?! — Дебора Редвуд попыталась сесть на кровати, но Лесли вовремя успела удержать ее.

— Пожалуйста, лежите. Вам нельзя волноваться.

— Но еще хуже для меня оставаться здесь! Я ушла от Филипа! И неужели вы думаете, что я останусь здесь на этот раз?