Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры - Владимир Борисович Айзенштадт

Новый – выяснил и обосновал известный петербургский краевед Владимир Шубин. Сейчас сюда перенесена и мемориальная доска[117].

Здесь в 1819–1820 гг. собиралась очень интересная публика – общество «Зеленая лампа».

В «Записках» артиста Петра Каратыгина есть замечательный рассказ об одном из эпизодов периода его пребывания в Театральном училище:

«Однажды мы в длинном фургоне (называемым линией) возвращались с репетиции. Тогда против Большого театра жил камер-юнкер Никита Всеволодович Всеволожский… [Большой театр тогда находился на месте консерватории, а Театральное училище – на набережной Мойки, 93.]

Когда поравнялся наш фургон с окном, на котором тогда сидел Всеволожский и еще кто-то с плоским приплюснутым носом, большими губами и с смуглым лицом мулата», один из танцоров, знакомый с ними, «высунулся из окна нашей линии и начал им усердно кланяться. Мулат снял с себя парик, стал им махать над своей головой и кричал что-то… Эта фарса нас всех рассмешила». Выяснилось, «что это сочинитель Пушкин, который тогда только начинал входить в известность… После жестокой горячки Пушкину выбрили голову, и что-де на днях он написал на этот случай стихи…

Я ускользнул от Эскулапа,

Худой, обритый, но живой…»[118].

В этом доме, в обществе учеников театрального училища, актеров и актрис, по субботам, когда не было спектаклей, фонтаном било шампанское. Хозяин дома, Никита Всеволожский, коллега Пушкина по Коллегии иностранных дел, был переводчиком пьес и сочинителем водевилей. Он был участник домашних спектаклей, гитарист, скрипач, исполнитель цыганских романсов… «Ты помнишь Пушкина, проведшего с тобой столько веселых часов, – писал ему впоследствии ссыльный поэт из Михайловского, – Пушкина, которого ты видел и пьяного, и влюбленного, но всегда верного твоим Субботам»[119].

О пирах Никиты Всеволожского знал весь Петербург. Но почти никому не было известно, что здесь же раз в две недели бывали и тайные собрания при свете «зеленой лампы». Зеленый ее цвет символизировал надежду в ее гражданском понимании – Надежду на свободу.

Общество «Зеленая лампа» возникло весной 1819 года. Его председателем был Яков Николаевич Толстой, участник Отечественной войны 1812 года, тогда – член Союза благоденствия, театральный критик и поэт-дилетант, а с 1837 года – тайный агент русского правительства в Париже[120].

И хотя «Зеленая лампа» была в поле зрения Союза благоденствия, а участие в руководстве ее Федора Глинки, Сергея Трубецкого, Якова Толстого говорит о серьезном общественно-значимом характере заседаний, ее направление не было проникнуто атмосферой нравственной строгости. «Зеленая лампа» соединяла свободолюбие и серьезные интересы с атмосферой игры, буйного веселья, демонстративного вызова «серьезному» миру.

Пушкин рассказывал, что Никита Всеволожский заказал десятка два-три колец с изображением светильника и дарил эти кольца избранным друзьям. Закон тогда предписывал всякому обществу для своих собраний испрашивать разрешение властей. Никита, любя свободу, решил этот закон обойти, но от каждого, кто надевал кольцо, которое являлось пропуском, требовал клятвы хранить тайну собраний. Каждого гостя, который приходил к Никите в назначенный вечер с кольцом на пальце, встречал приветствием мальчик-калмык: «Здравия желаю!».

Я слышу, верные поэты,

Ваш очарованный язык…

Налейте мне вина кометы,

Желай мне здравия, калмык![121]

Все тот же мальчик-калмык внимательно следил за пирующими. Тому, кто провинился, наливали «вина кометы» (шампанское урожая 1811 года, когда в небе появилась комета и был невиданный урожай винограда), и мальчик снова говорил: «Здравия желаю!».

Вокруг стола, над которым с потолка почти до самой столешницы и свисала лампа с зеленым абажуром, рассаживались гости, раскладывая принесенные с собой книги и бумаги. Читали стихи и сочинения. После часа-другого все гости переходили в другое помещение, где был уже накрыт стол и горела похожая лампа. Начинался ужин, о котором, как о встрече в доме Никиты, уже можно было рассказывать кому угодно.

Но было бы неверно представлять «лампистов» как сборище разгульной «золотой» молодежи под патронажем «политических гувернеров». Сохранились, например, выступления сослуживца Пушкина по Коллегии иностранных дел Александра Дмитриевича Улыбышева – философско-утопические эссе о будущем России. Обсуждались литературные и театральные новости, специально написанные исторические статьи и политические памфлеты, эпиграммы на властителей, стихи:

Насчет глупца, вельможи злого,

Насчет холопа записного,

Насчет небесного царя

А иногда насчет земного.

Неведомо для большинства членов, в том числе и для Пушкина, Союз благоденствия задавал тон всем собраниям «лампистов».

Отношение же Пушкина к этому кругу нашло отражение и в написанном тогда «Послании к кн. А. М. Горчакову», однокашнику по Лицею:

И, признаюсь, мне во сто крат милее

Младых повес счастливая семья,

Где ум кипит, где в мыслях волен я,

Где спорю вслух, где чувствую живее,

И где мы все – прекрасного друзья,

Чем вялые бездушные собранья,

Где ум хранит невольное молчанье,

Где холодом сердца поражены…[122]

На собраниях ламписты, садясь за стол и зажигая лампу, надевали красные колпаки. Эту традицию предложили Толстой, Глинка и Трубецкой. Восходила она к Древнему Риму, где во время карнавальных празднеств надевали колпак как символ свободного гражданина, в память о Золотом веке, когда все были свободны и равны.

Вот он, приют гостеприимный,

Приют любви и вольных муз,

Где с ними клятвою взаимной

Скрепили вечный мы союз,

Где дружбы знали мы блаженство,

Где в колпаке за круглый стол

Садилось милое равенство…

«Зеленая лампа» соединяла свободолюбие и серьезные интересы с атмосферой игры, буйного веселья, демонстративного вызова «серьезному» миру. Весной 1820 года Пушкин «полупродал, полупроиграл в карты» Всеволожскому рукопись своего первого сборника стихов, подготовленного уже к печати, так называемую тетрадь Всеволожского, хранящуюся теперь в Пушкинском Доме.

Серьезные политические намерения руководителей «Зеленой лампы» прекрасно сочетались со светскими и театральными интересами. Все это обсуждалось здесь же, на заседаниях. Однако большинство «лампистов» дальше либеральной фразы не шло, и настроения их были вовсе не революционными. Поэтому первые же сведения о том, что полиции стало известно о существовании общества, привели к тому, что осенью 1820 года было решено прекратить собрания. Но одиннадцать из двадцати одного участника «Зеленой лампы» вошли в знаменитый «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу», составленный следственной комиссией по делу декабристов.

Пушкин уехал из Петербурга еще в мае. А в 1822 году, будучи в ссылке, Пушкин писал Я. Н. Толстому:

Горишь ли