Долина Колокольчиков - Антонина Крейн

дверцы подвесного кухонного ящика распахнулись, и оттуда вылетели два стакана и кувшин с морсом, судя по характерному цвету – из малины. Один стакан толкнул в грудь меня, другой – Голден-Халлу. Кувшин заметался, не зная, кого обслуживать первым.

Я была слишком удивлена, чтобы что-то сказать. Даже «спасибо» застряло в горле, вырвавшись лишь невнятным мычанием – и невидимый кто-то истолковал это по-своему.

«Хотите есть?»

Прежде чем мне в затылок врезалось блюдо, вылетевшее из погреба, я успела пригнуться и взвыть:

– Подожди! Ничего не нужно, спасибо! Просто скажи: кто ты?

«Я живу здесь».

Берти, тоже оклемавшийся, подошёл к зеркалу.

– Ты, наверное, ниссё – дух, берегущий дом и привечающий гостей? – Сыщик с интересом посмотрел на то, как быстро стираются буквы.

«Нет».

Сложно ставить диагноз по почерку, но, кажется, нашему собеседнику не понравилось это предположение.

«Я не такое ничтожество».

О-о-о, точно не понравилось.

– А кто же ты?

«Призрак. Напарник хозяина дома. Я разрешаю вам переночевать здесь, чтобы вы не погибли в Искристом Переплясе. Ешьте, пейте. В общем… – Место на зеркале кончилось. Невидимая рука резким движением стёрла всё написанное и крупно, слегка угрожающе вывела: – Располагайтесь».

Располагаться как-то совсем не тянуло. Пусть пишущий на зеркале и не хочет нашей смерти, а всё же достаточно сложно проводить уютный вечер, зная, что за тобой кто-то наблюдает.

– Неуютно как-то, – озвучил мои мысли Голден-Халла.

Мы стали готовить ужин. Вскоре на сковороде зашкварчала рыба, натёртая солью и розмарином. Огонь в печи потрескивал, а целебные травы в нагретом помещении начали источать тонкий и приятный аромат. В противовес этому уюту за окном слышался далёкий серебристый смех и холодная струнная музыка, от которой хотелось плакать. Чтобы заглушить звуки Перепляса, мы с Берти, не затыкаясь, весь вечер болтали о всякой чуши – говорить о важном при неведомом наблюдателе не хотелось.

– Ты обещал рассказать мне про табличку на двери, – напомнила я, когда мы сели за стол.

– Точно, – улыбнулся Берти. – «Травяного ликёра нет»… Ты когда-нибудь слышала о травкёрах?

Я помотала головой.

– Я тоже узнал о них только недавно, от Моргана, – кивнул Голден-Халла. – Травкёры – это один из типов местной нежити, разумный и не очень агрессивный. Внешне травкёры практически неотличимы от нас, но у них есть лисьи уши и хвосты. Встречая одиноких путников и отдельно стоящие дома, они часто спрашивают: «Травяного ликёра нет?» По какой-то причине каждый травкёр сходит с ума по вкусу традиционных северных настоек, но сам сварить их не может, потому что не в силах коснуться трав, из которых делается ликёр: они целебные, он нечистый, вот такая печальная логика. Так вот проблема в том, что независимо от ответа – предложишь ты травкёру ликёр или нет – он тебя проклянёт. Грубо говоря, сам факт разговора с ним – уже проклятие, которое сулит тебе беду в ближайшие недели. Поэтому единственная возможность избежать этой участи – заранее закрепить на доме такую табличку, как здесь, чтобы травкёр, несчастное, по сути, существо, всё сразу понял, оскорбился и ушёл.

– Ого! – Я положила себе на тарелку ещё один картофельный оладушек, чей золотистый бок выглядел пугающе соблазнительно. – Но если в остальном травкёры неагрессивны, неужели никто не оставляет им подношения в виде ликёра? Может, они бы и спрашивать перестали. И, соответственно, проклинать.

– Иногда оставляют. – Берти азартно наколол на вилку жареный грибочек. – Обычно так делают молодые девушки…

И он выдержал хитрую паузу. Я вскинула брови:

– Только не говори, что им просто нравятся смазливые мордочки с ушками!

– Почти. Есть поверье, что в травкёров после смерти могут переродиться лишь очень красивые юноши, которые трагически погибли, будучи влюблёнными и с именем возлюбленной на устах… Вполне вероятно, это просто домысел, связанный с тем, что на норшвайнлинге травкёр звучит как hetveir. А hetfeir – всего одна буква разницы – это уже «вечная любовь». Поэтому считается, что травкёр, собственно, покровительствует такой любви. В истории не зафиксировано случаев, когда девушки реально получали что-то в обмен на добровольные подношения, но… Сама понимаешь: когда чего-то очень хочется, люди мигом начинают верить и в приметы, и в суеверия, и в светлую биографию тёмных тварей.

– А ты много знаешь о местных традициях, Голден-Халла! – оценила я.

Сыщик отмахнулся:

– Не я, а Морган. Он просто помешан на своей работе. За то время, пока я у него гостил, он вывалил на меня столько информации, что это тянет на второе высшее образование. Причём, прикинь, он ходит за тобой и будто бы тебя отчитывает, а не просвещает, и всё это с таким зверским лицом, что, ей-небо, даже я при своей легкомысленной натуре иногда банально боюсь его перебить. Загрызёт ещё!..

Я рассмеялась.

Потом бросила взгляд в сторону зеркала:

– А о призраках, которые пишут на зеркалах вместо того, чтобы показываться, твой друг тебе не рассказывал?

– Нет. – Берти покосился туда же и сказал чуть громче: – Может, ты всё-таки явишься нам, дружище?

«Нет».

Мгновенный ответ свидетельствовал лишь об одном: всё это время привидение нас старательно слушало. Как же странно, что оно не появляется… А ещё представилось напарником хозяина. Напарником в чём? Хижина выглядела так, будто здесь живёт обыкновенный охотник-отшельник средних лет. Ровным счётом ничего необычного. Но простой человек вряд ли имел бы общие дела с привидением…

– Я ни разу в жизни не спала на печи, – призналась я, когда время перевалило за полночь и мы стали собираться ко сну. – Я вообще не уверена, что в Шолохе есть печи. Для меня это какое-то глубоко сказочное понятие. Камины – да. Трубы с горячей водой, конечно же. Хотты, старые добрые грелки… Но печи!

Я с интересом осматривала лежанку, представляющую собой несколько положенных друг на друга матрасов. Шторка над ней превращала спальный закуток в отдельную комнатку.

– Тогда уступлю козырное место тебе, так и быть, – делано вздохнул Голден-Халла. – Только обещай провести ночь с пользой: посмотреть самые интересные сны из всего ассортимента вселенной, договорились?

– Договорились, – серьёзно пообещала я.

Мы стащили один из матрасов на пол – для Берти, взяли с кресла-качалки несколько подушек и накрылись своими шуфами вместо одеял. За окнами так и пела скрипка, да и холод Перепляса не отступал.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

«Спокойной ночи», – появилась надпись на зеркале перед тем, как я задвинула шторку, а Берти задул последнюю свечу на столе.

12. Тем временем Силграс

Нельзя изменить тёмный гобелен своего прошлого, но можно соткать будущее так, что история в целом окажется духоподъёмной.

Мудрость норшвайнских