Войди в каждый дом (книга 2) - Елизар Мальцев

—  Не куражься, Иннокентий Палыч! — подойдя к зятю, уговаривала его Пелагея.— Ты человек самостоятельный, все знают. Не показывай на людях свой характер!..

—  А почему она мне не ответит? Слишком гордая, да?—чуть не плача, допытывался Анохин.— Жена да убоится — это что, зря было сказано? Зря?

—  Ну-ка прекрати, Иннокентий! — раздраженно проговорил Вершинин.— Возьми себя в руки!

—   Горь-ка-а-а!—закричали гости.—Пересладили!Горька!

Несколько раз Ксения порывалась встать и выйти из-за стола, у нее кружилась голова, ее поташнивало, на лбу выступал холодный пот. Ей хотелось остановиться, оборвать это позорное веселье, но она была бессильна что-либо сделать. Казалось, ей уже не вырваться из этого бьющего в уши гомона и звона, и ее, как щепку, несло и крутило в свадебном водовороте. Звякали ножи и рюмки, плыл над столом табачный дым, заволакивая и точно размывая лица, с залихватской удалью играла на баяне Басона, кружился на крохотном пятачке между печкой и порогом подвыпивший Роман, визгливо вскрикивала Нюшка.

Анохин вдруг оторвался от Ксении, и она увидела, как, разводя поднятыми вверх руками, словно плывя по воздуху, он пробился в самый дальний угол избы и чуть не повис на шее у запоздалого, только что появившегося гостя. Лишь мгновение спустя она поняла, что это Мажа-ров. Первым желанием ее было крикнуть: «Не надо! Не хочу!» Но она сидела, будто примороженная к стулу, и оторопело глядела, как Иннокентий обнимает сконфуженного и растерянного Константина. «Что ему тут надо? — подумала она, мучительно сознавая, что сейчас произойдет то непоправимое, чего она так боялась.— Пришел полюбоваться на мое унижение? »

—  Я прин-прин-ципиальных мужиков, вроде вас, уважаю! — Голос Анохина прерывала икота.— Вы не против выпить за нашу любовь?..

—  Я от всей души желаю вам хорошей жизни! — слегка отстраняясь от Иннокентия и снимая с плеч его руки, сказал Мажаров и оглянулся на Ксению.

Словно притянутая его взглядом, Ксения вся подалась вперед, полная смутного ожидания.

—  Дело прошлое, но признайтесь, Константин Андрее-

вич, что вы тоже, так сказать, имели виды на мою Ксюшу, а? — Анохин шаловливо погрозил Мажарову пальцем, покачиваясь с носка на пятку.— Я не в претензии,. Кто старое помянет, тому, как говорится, глаз вон... Но все же скажите, крутили вы с ней роман, а? Или замнем для ясности?

- Иннокентий, замолчи! — крикнула Ксения.

Расталкивая гостей, она стала протискиваться к нему. Кто-то хватал ее за руки, удерживал, уговаривал, но, не слушая никого, она упрямо и слепо лезла напролом.

—  Э-э! Нет дыма без огня! — глумливо хохотнул Анохин.— Да я не упрекаю!.. Кто из нас не грешил по молодости лет? Если что и было у вас — я прощаю!..

—  Возьмите свои слова обратно! — мгновенно бледнея, тихо и угрожающе проговорил Мажаров.

Гости повскакивали с мест, загомонили. Кто-то из женщин взвизгнул, как это бывает перед дракой. Около Ма-жарова вынырнула Васена, зашептала, ловя его беспокойные руки:

—  Константин Андреевич! Умоляю вас!.. Он просто перепил и сам не знает, что мелет!..

— Я пере-епил? Да я тут самый трез-звый! — Анохин грохнул кулаком по столу, свалил чашку, и никто не слышал звона, с каким она разлетелась на куски.— Я не позволю, чтоб меня оскорбляли! Плевать я хотел! Обидчивые какие — слова нельзя сказать!

—  Свяжите его, мужики, и дело с концом! — крикнула Нюшка.— Всю свадьбу спортит, зараза!.. До чего баламутный жених!

—  Ти-ха! Тиха! — Анохин замахал руками.— Граждане гости! Я осознал и признаю!.. И баста! И приглашаю вас всех на октябрины!.. Когда у нас будут октябрины, Ксюша, а?

Свадьба взорвалась пьяным гоготом, смехом и свистом. — Силен мужик!

—  Вот это дает так дает!

—  Не успел к бабе прислониться, а уж тут тебе и крестины!

—  По-ударному стараются! Не чета нам!

Ксения продиралась сквозь разгульный и бесшабашный вой, и в лицо ей словно хлестали крутой кипяток. Наконец она добралась до Анохина и, поймав его жалкий, испуганный взгляд, что есть силы ударила наотмашь по лицу,

Разом смыло голоса, смех. Анохин, точно не понимая, что случилось, потрогал горящую щеку, виновато улыбнулся и протянул обе руки к Ксении.

— Не подходи! — Ее всю трясло, голос ее срывался.— Я не хочу больше тебя видеть!.. Ненавижу!

Она рванулась назад, гости расступились перед нею, и, выскочив в темные сени, опрометью сбежав с крыльца, Ксения кинулась по ночной деревенской улице, не разбирая дороги, не отзываясь на голоса тех, кто гнался следом за нею...

Всю ночь в окно толкался ветер, дребезжал отставшим стеклом, срывались с карниза и тупо стукались о землю набрякшие влагой сосульки.

Константин спал чутко и встал затемно, томимый неясным беспокойством. От белевшей в полумраке перегородки, наспех сколоченной из сырых досок, тянуло смолой, смутно темнели на ней картинки из «Огонька», поблескивая тусклыми кнопками в уголках; на широком подоконнике из бутылки с водой торчала корявая тополевая ветка.

Стараясь не скрипеть половицами, Константин на цыпочках прошел через избу. Ребятишки еще спали, не поднималась, по-видимому, и Авдотья, рано уходившая доить коров.

Он надавил плечом на дверь и чуть не задохнулся от влажного, полного пресной свежести ветра. Весна!.. Уже недели полторы оседали и сочились сугробы, змеились на солнце ручьи, но за одну ночь туман слизал последние островки снега, земля будто оттаяла после долгой зимней стужи, и за избой, подмывая плетни огорода, захлебываясь, торопился к оврагу вешний поток, чтобы с глухим водопадным шумом упасть в сырую погребную глубину. Пахло отсыревшим деревом, дымом, землей...

На лоб Константину упала холодная капля, и он засмеялся, сбежал с крыльца. Подставив под капель сложенные ковшом ладони, он умылся и, отыскав в сарае лопату и старый колун, стал пробивать в закаменелой наледи глубокие канавки, отводя скопившуюся у завалинок и крыльца воду. Прорубив канавки, Константин взялся поправлять калитку. Она держалась на резиновых лентах, вырубленных из пришедшей в негодность автомобильной шины, концы их обтрепались и давно не пружинили. Он отсек дряблые концы, забил новые гвозди, оглянулся по сторонам, прикидывая, за что бы еще приняться, но тут скрипнула дверь в сенях и на крыльцо вышла Авдотья, на ходу застегивая ватник.

—  Чего это вы тут мастерите? — вглядываясь в рассветный сумрак двора, спросила она.— Зря вы, право... А то люди могут невесть что наплести...

—  О чем вы, Авдотья Никифоровна? — Константин выпрямился, опираясь на лопату.

—  У нас так считают... С войны повелось.— Ее взгляд был устремлен куда-то мимо него.— Ежели мужик во дворе топором стучит и дом обихаживает, значит, он с хозяйкой спит, как со своей бабой... Не примите в обиду...

Константин почувствовал, что жгуче краснеет.

—  Ну и пусть говорят! — не сразу нашелся он.— Нам-то что?

—  Сказала, что думала, не обессудьте! — На губы Авдотьи пробилась грустная, как бы виноватая улыбка.— Всю жизнь по людям равнять нельзя, а приходится... Вот и выходит: живи своим умом, но на дураков оглядывайся.

Константин рассмеялся, отставил к забору лопату.

—  На ферму сейчас? Возьмете меня с собой?

—  Пойдемте — улица широкая, места всем хватит! — Она спрятала концы платка на груди, застегнула на верхний крючок ватник.

Деревня еще спала, в рассветной тьме по улице полз туман, ветер гонял его рваные клочья, и они, как напуганные овцы, шарахались в проулки, жались к оградам и избам. Вяло, спросонок горланили первые петухи.

—  А меня вчерась опять про Степана пытали,— меся липкую, смешанную со снегом грязь, глухо проговорила Авдотья.— Где, мол, воевал? Когда прислал последнее письмо?

—  Кто спрашивал-то?

—  Да какой-то приезжий, строгий такой мужчина — и глаза тебе смотрит, не улыбнется, ровно ты в нем как в зеркале отражаешься, и все.— Она вдруг остановилась посредине улицы, точно не в силах была идти дальше.— Ежели бы мой мужик был мертвый, кому бы до него было дело, так я своим умом раскидываю?

—  Да, да,— машинально согласился Константин и, не глядя на нее, тихо сказал: — Ведь это я вам принес столько горя, Авдотья Никифоровна...

Она слушала его, не прерывая, и он по-прежнему боялся поднять голову и встретиться с ее глазами.

—  Я на вас зла не держу,— будто пересиливая что-то п себе, проговорила Авдотья и коснулась мажаровского плеча.— Не травите себя... Не вы его судили, а время лихое.

Она закусила конец варежки, зашагала крупно, не разбирая дороги, под сапогами ее чавкала вязкая грязь,

—  Не надо так, Авдотья Никифоровна! — еле поспевая за нею, говорил Константин.— Вам нужна беречь себя — у вас дети...

—  А что, если он мучается где-нибудь и доказать ничего не может? — обернулась Авдотья и вдруг шагнула ему навстречу, заговорила с тоскливой жалобой: — Поспрошайте, у кого можно, вам, гляди, больше поверят со стороны!..