Маленький чайный магазинчик в Токио - Джули Кэплин

великоват для ее лица.

Она с благоговейным молчанием смотрела вверх, когда они проходили между двумя стойками.

– Вот оно! Именно здесь я хочу сфотографировать людей, которые видят это в первый раз! Идеальное место!

– Может, все же взглянешь на остальную часть храма, прежде чем примешь решение?

– Нет, это оно! Внушает благоговейный трепет. Уникальное сооружение… Я никогда раньше не видела ничего подобного. Это место буквально говорит: «Япония». Хотя показать его масштаб и размер будет непросто, – она еще сильнее запрокинула голову. – Еще хочу, чтобы вошло небо. И чтобы много людей смотрели вверх.

Она присела на землю, так что низ ее джинсов коснулся еще влажной травы, и направила камеру вверх. Его губы дернулись: сразу вспомнил молодого себя, когда изгибался под странными углами, свисал с деревьев, забирался на заборы – ради той самой картинки в видоискателе.

– Только не ложись, – предупредил он, когда она начала наклоняться вперед. – Промокнешь же!

Она скорчила гримасу:

– Но…

Со смехом, хотя немного печальным, он поднял руки, вспоминая, как и его когда-то охватывал подобный пыл.

– Да знаю, знаю… Так лучше всего. Но ты промокнешь насквозь. И еще рано. Вокруг не так уж много людей. Потом станет оживленнее.

– Я хочу выровнять кадр. Потом высохну.

Ее надутые губы позабавили его – нелегко оторвать взгляд от такого рта, – и он снова рассмеялся.

– Слушай, дай мне свою камеру, – он протянул руку. – Сделай стойку на руках, закинь ноги мне на плечи, я тебя подержу, а ты сделаешь несколько пробных снимков… посмотрим, подойдет ли такой угол обзора.

– Что?! – Она уставилась на него. – Не буду я этого делать…

– Поживи с мое, – поддразнил он. – Никогда не знаешь, за что можно урвать награду.

– Ты же меня уронишь!

Он пожал плечами:

– Да какое вообще удовольствие от легко снятого кадра? Искусство требует жертв! – Она подняла одну изящную золотистую бровь. – Давай! Я требую!

– Ой, да сколько тебе лет?

– Достаточно, чтобы знать, как сделать лучше, – он ухмыльнулся; ей было все сложнее сопротивляться.

– Нет, – она покачала головой. – Безумство какое-то! Да к тому же я не делала стойку на руках, наверное, со школы. Боюсь, еще ударю тебя по лицу или собью с ног.

– Но держу пари, ты сейчас занимаешься пилатесом или йогой, чем-то таким?

Такие длинные ноги и руки, стройное атлетическое телосложение – она должна была заниматься чем-то подобным…

– Разве ты не заметил, какая я неуклюжая?

– Нет… Неуклюжая? Не заметил…

Она уставилась на него с неподдельным замешательством на лице.

– Что?

– Ничего, – она пожала плечами. – Я чувствую себя неуклюжей. В школе я всегда была самая высокая. Всегда не к месту. И здесь я возвышаюсь над местными женщинами.

– Это не делает тебя неуклюжей.

– Никогда не знаю, что делать со своими ногами, – она снова пожала плечами. – Вот и… и мама говорит, что я нескладная. Всегда чувствую себя… какой-то не такой.

На этот раз он с удивлением посмотрел на нее.

– Ну нет! – Это прозвучало несколько решительней, чем ему хотелось, и он добавил более спокойно: – На самом деле ты очень даже грациозна.

Как только Гейб это произнес, то понял, что это правда. Он заметил ее грациозность на подсознательном уровне: длинные ноги, плавная походка и элегантные жесты, когда она что-то рассказывала. Руки часто говорили за нее, акцентируя ее слова, делая понятнее ее идеи.

После этой фразы она рассмеялась:

– Как сказала Харука, ты такое трепло!

В поле зрения появилась японская семья: мужчина, женщина, бабушка и малыш в красной курточке, его темные волосы блестели на солнце. Маленький мальчик еще не заметил врата тории – у Гейба сразу мелькнула мысль… По внезапному вздоху рядом он понял, что та же идея пришла в голову и Фионе. Не обращая внимания на мокрую траву, она бросилась прямо на землю, повернулась на бок и подняла камеру в ожидании, готовясь сделать кадр на уровне земли.

Он услышал щелчок в тот самый момент, когда маленький мальчик остановился и запрокинул голову – он казался таким крошечным на фоне возвышающегося над ним сооружения. Гейб ухмыльнулся.

Когда Фиона повернулась и села, широко ему улыбаясь, Гейбу вдруг отчего-то тоже захотелось поднять и свою камеру. Приняв это решение за долю секунды, он сфотографировал ее лицо: выражение, на котором превосходно сочетались самодовольство и восторг.

– У тебя получилось!

Кивнув, она протянула свою камеру. Но он не стал ее брать, а вместо этого взял Фиону за запястье, отряхнул ее джинсы в местах, где были видны темно-синие пятна от росы и рывком поставил ее на ноги.

– Смотри! – сказала она, зажав камеру обеими руками вокруг видоискателя. Фиона не обратила на его действия никакого внимания: ее переполняли эмоции!

Несмотря на крошечное цифровое изображение, композиция снимка была на высоте. На крошечного мальчика, казавшегося карликом рядом с деревянным столбом ворот тории, падал косой солнечный луч. Один из тех снимков, которые случаются раз в жизни, и Гейб почувствовал… почувствовал себя счастливым. По-настоящему счастливым. Он был несказанно рад за нее!

Подавляя незнакомое чувство, он постучал указательным пальцем по видоискателю.

– Думаю, здесь есть признаки величайшего кадра! Ты молодец!

Фиона повернула голову, и не ее лице, оказавшемся всего в нескольких дюймах от него, появилась такая искренняя озорная и восторженная улыбка, словно она и забыла, кто он такой, а затем… с Гейбом случилось невероятное: странное ощущение внутри, будто его сердце выскакивает из груди и бьется, как выброшенная на берег рыба. В лучах утреннего солнца Фиона сияла от радости, и от этого… от этого ему захотелось подхватить ее на руки, обнять и закружить. А это совсем не в духе Гейба Бернетта.

– Да ты сейчас простудишься и умрешь! – резко сказал он.

– Ой, бабуля, не начинай! Посмотри на этот снимок! За такой можно и простудиться.

– Хм, – сказал он. – Ну, не жалуйся мне потом.

Но он знал, она этого делать не станет; сейчас она испытывает такую невероятную эйфорию от того, что получилось сделать задуманное. Ничто не сравнится с подобным кайфом – чувствуешь, что можешь буквально все! Когда-то и он бывал «на вершине мира»… Куда все это делось? Когда фотография стала для него работой? Когда он перестал чувствовать этот трепет от осознания, что где-то за углом его уже ждет следующий снимок и хочет, чтобы его поймали?

– Мне прямо не терпится! Хочу скорее сбросить этот снимок на ноут и увидеть его на большом экране!

Ему было знакомо это чувство; сегодня утром он сделал пару снимков, ради которых ему самому не терпелось бежать в студию…

– Приходи в