Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - Валерио Массимо Манфреди

литого серебра с тонкой чеканкой у кромки, а кушанья приготовили повара из Смирны и с Самоса, обладающие греческим вкусом и тонким знанием азиатской кухни.

Вина прибыли с Кипра, Родоса, из Коринфа и даже с далекой Сицилии, где колонисты-земледельцы качеством и совершенством своих продуктов уже превзошли своих коллег с родины.

Черпали вино из гигантского аттического кратера[17], почти столетнего, украшенного изображением танца сатиров и полуголых менад. На каждом столе стояла чаша, расписанная тем же художником, с пикантными сценами: обнаженные флейтистки в объятиях увенчанных плющом юношей, которые произносили тосты в предвкушении того, что им уготовил вечер.

Появление Александра было встречено аплодисментами, и хозяин дома вышел ему навстречу с прекраснейшей двуручной чашей, полной кипрского вина:

– Эй, Александр! После трех лет потребления чистой воды у тебя в животе завелись лягушки. Мы-то, по крайней мере, уехали оттуда раньше! Выпей немного этого, чтобы снова прийти в себя.

– Ну, чему тебя научил Аристотель на своих тайных уроках? – спрашивал Евмен.

– И где ты достал такого коня? – приставал Гефестион. – Никогда не видел ничего подобного.

– Да уж, я думаю, – заметил Евмен, не дождавшись ответа. – Он стоит тринадцать талантов. Это я заключал сделку.

– Да, – подтвердил Александр. – Это подарок отца. Но потом я выиграл столько же, поспорив, что объезжу его. Вам надо было это видеть! – продолжил он воодушевленно. – Его держали пятеро, и бедное животное перепугалось, его тянули за удила, и ему было больно.

– А ты? – спросил Пердикка.

– Я? Я – ничего. Велел этим бедолагам отпустить его побегать, а потом сам побежал за ним…

– Хватит о лошадях! – крикнул Птолемей, перекрывая шум, который подняли друзья, столпившись вокруг Александра. – Поговорим о женщинах! Займите места, ужин готов.

– О женщинах? – крикнул Александру Селевк. – А ты знаешь, что Пердикка влюблен в твою сестру?

Пердикка покраснел и дал товарищу такого тумака, что тот кубарем покатился по полу.

– Правда, правда! – настаивал Селевк. – Я видел, как он строил ей глазки во время официальной церемонии. Телохранитель строит глазки! Ха-ха! – захохотал он.

– А вы еще не знаете, – прибавил Птолемей, – что завтра он отправляется с эскортом, чтобы сопровождать царевну на церемонию жертвоприношения богине Артемиде. Я бы на твоем месте не доверил ему такое дело.

Александр, видя, что Пердикка стал уже пунцовым, попытался сменить тему и попросил минутку тишины.

– Эй, люди! Послушайте меня. Хочу вам сказать, что рад снова вас видеть и горжусь, что мои друзья-товарищи составили турму Александра! – Он поднял чашу и залпом выпил до дна.

– Вина! – приказал Птолемей. – Налейте всем.

Он хлопнул в ладоши, и, пока гости занимали места на своих ложах, несколько слуг развели вино, черпая воду из кратера, а другие начали подавать кушанья: вертела с куропатками, дроздами, утками и наконец редчайшими и изысканнейшими фазанами.

Справа от Александра расположился его самый близкий друг – Гефестион, слева – Птолемей, хозяин дома.

После дичи появилась четверть зажаренного теленка, которого кравчий разрубил на куски и положил перед каждым, а слуги тем временем принесли корзину с душистым, только что испеченным хлебом, лущеные орехи и вареные утиные яйца.

Вскоре явились флейтистки со своими инструментами и начали играть. Все девушки были очень красивы и соблазнительны: мидийки, карийки, фракийки, беотийки; волосы у них были перетянуты цветными лентами или покрыты шлемами с золотистой или серебристой каймой, а наряды изображали амазонок – короткие хитоны, луки и колчаны за плечом, сценическая бутафория, используемая в театрах.

После первой песни некоторые сняли луки, после второй – колчаны, а потом обувь и хитоны, оставшись совершенно голыми, с молодыми сверкающими телами, благоухающими под светом лампад. Они начали танцевать под музыку флейт, кружась перед столом и ложами сотрапезников.

Друзья бросили есть, начали пить и уже сильно возбудились. Некоторые встали, скинули одежды и присоединились к танцу, ритм которого все ускорялся тимпанами и тамбуринами.

Вдруг Птолемей схватил одну девушку за руку, прекратив ее вращение, и повернул, чтобы показать Александру.

– Эта красивее всех, – сказал он. – Я привел ее для тебя.

– А для меня? – спросил Гефестион.

– Эта тебе нравится? – спросил Александр, хватая другую девушку чудесной красоты – с рыжими волосами.

Птолемей заранее велел слугам заправить лампы маслом так, чтобы в определенный момент некоторые из них погасли и зал погрузился в полумрак.

Юноши и девушки уже обнимались на ложах, на коврах и шкурах, частично покрывавших пол, а музыка флейтисток тем временем продолжала звучать за расписанными фресками стенами, словно задавая ритм возбужденному дыханию и движению тел, поблескивающих в неверном свете нескольких лампад, что еще горели в углах обширного зала.

Александр не уходил до глубокой ночи, захваченный опьянением и неконтролируемым возбуждением. Как будто какая-то давно подавляемая сила вдруг высвободилась и полностью завладела им.

Он вышел на обдуваемую Бореем террасу дворца, чтобы прояснить ум, и стоял там, ухватившись за ограду, пока не увидел, как луна заходит за Эордейские горы.

Внизу, скрытое в темноте, было спокойное убежище Миезы, и, возможно, Аристотель бодрствовал там всю ночь, следуя за тонкой нитью своих мыслей. Казалось, прошло несколько лет после расставания с ним.

Вскоре после рассвета царевича разбудил стражник, и он заставил себя сесть в постели, обхватив руками раскалывающуюся голову.

– Надеюсь, у тебя была очень серьезная причина разбудить меня, потому что иначе…

– Причина – зов царя, Александр. Он хочет, чтобы ты немедленно явился к нему.

Юноша с трудом поднялся, как мог, добрался до таза для омовений и несколько раз погрузил в него голову, потом накинул на голые плечи хламиду, завязал сандалии и последовал за стражником.

Филипп принял его в царской оружейной палате, и вскоре стало ясно, что настроение у него отвратительное.

– Произошло пренеприятнейшее событие, – сказал царь. – Еще до твоего возвращения из Миезы я попросил твою мать помочь мне в одном деликатном деле: послать в Афины посольство, чтобы попытаться воспрепятствовать одному замыслу Демосфена, который мог сильно повредить нашей политике. Я думал, что инициатива царицы с большей вероятностью будет выслушана. К сожалению, я ошибся. Послов обвинили в шпионаже и запытали до смерти. Ты понимаешь, что это означает?

– Что мы должны начать войну с Афинами, – ответил Александр, у которого при виде отца отчасти просветлело в голове.

– Не все так просто. Демосфен пытается основать всеэллинский союз, чтобы вести войну против нас.

– Мы их разобьем.

– Александр, тебе пора понять, что не все проблемы решаются войском. Мне не удалось стать признанным вождем всеэллинского союза. Вместо этого я – враг всех эллинов! У меня есть один амбициозный план: начать войну в Азии против персов. Разгромить