Сонные глазки и пижама в лягушечку - Том Роббинс

Крайне интересно.

– А вы? Вы знаете, что делать? Он пожимает плечами:

– В свое время – да, знал бы.

– Почему же тогда вы… не спаслись от увольнения?

– Просто не хотел. Более того: не понимаю, зачем вы этого хотите? – Даймонд улыбается. – Особенно теперь, когда встретили меня и убедились, что во вселенной есть вещи, по сравнению с которыми рынок ценных бумаг выглядит как смесь групповухи и семейного пикника.

Вы не знаете, да и не хотите знать, что он имеет в виду. Надо попытаться надавить на жалость.

– Вам хорошо. Вы, наверное, из богатой семьи. А для меня самое главное – финансовая стабильность. Я знаю, что такое нищета.

– Благосостояние, которое впрямую зависит от рынка, от его взлетов и падений, – это вы называете стабильностью? И не пытайтесь давить на жалость. Я был аутичным ребенком. Моего нарциссизма с избытком хватит, чтобы обеспечить пожизненный иммунитет к рассказам о тяжелой судьбе. На тяжелую судьбу каждый может пожаловаться. Кроме тех, кто на особом листке.

Ну что ж, значит, вы его недооценили. Значит, он не просто чокнутый. И чтобы использовать его брокерские таланты, придется прибегнуть к более тонкой, более рискованной тактике. Извинившись, вы направляетесь к женскому туалету, сжимая в кулаке косметичку.

14:59

Вернувшись, вы обнаруживаете, что официантка мяукает и вьется вокруг Даймонда. Гормоны ее буквально распирают, даже глаза выкатились. Но это уже не важно. Один взгляд на вас – такую нарядную, оживленную, уверенную в себе, улыбающуюся (и неспроста, ибо получены добрые вести), – и стальные створки смыкаются, прищемив ее маленький голодный клитор.

– В следующий раз кушай спаржу, – советуете вы вполголоса, как женщина женщине, проходя мимо нее.

Даймонд одобряет перемену, это сразу заметно; однако, несмотря на красные габаритные огоньки похоти, неизменно горящие по краям его личности, он не опускается до ловкой юношеской лести или комплиментов латиноамериканского любовника. Он вообще не комментирует вашу внешность. Вместо этого он опять переводит фокус разговора на Кью-Джо:

– Значит, ваша подруга не выходила на связь со вчерашнего дня, после того, как отправилась в «Гремящий дом»? Что ж, я мало чем могу помочь. Разве только…

– Да ну, все уже в порядке! – Вы расплываетесь в стоваттной улыбке неземной ширины, сразу сделавшись похожей на тех расторможенных эльфов, что улыбаются с рекламных плакатов «Кока-Колы». («Гуру и философы отдыхают, – сказала однажды толстушка Кью. – Все, что нужно для перманентного блаженства, – это верная комбинация сахара, газированной воды, пищевого красителя, ортофосфорной кислоты, бензоата калия, кофеина, лимонной кислоты и натуральных вкусовых добавок». Вы ответили, что жаловаться грех: акции «Кока-Колы» за день поднялись на один и восемь пункта, а «Пепси-Колы» – на четверть пункта.)

– Что значит все в порядке?

Ядовитый прищур даймондовских глаз, боевая пружина его голоса – лишнее напоминание, что с этим человеком лучше не шутить. Но вы и не шутите.

– Значит, она дома. Да, Кью-Джо вернулась! Где бы она ни пропадала.

Даймонд смотрит скептически.

– Я ей только что звонила, – объясняете вы.

– И что же она сказала?

– Мы не говорили, номер был занят.

– Гвендолин, это еще не значит, что она дома. Может, в этот момент кто-то разговаривал с автоответчиком.

– Нет, я подождала две-три минуты, а потом позвонила еще раз. Тот же результат: занято. Она дома, можете не сомневаться. Вам, наверное, странно, но ее не было почти сутки, и я действительно стала опасаться, что случилась какая-то ужасная неприятность. Вы извините, пришлось вас втянуть… Главное, с Кью-Джо все в порядке.

15:10

Ларри Даймонд приехал на автобусе, и вы предлагаете подвезти его домой. Он проявил бережливость, вы – отвагу. Президент может гордиться. А что еще оставалось делать? Уехать и оставить его в кафе в обществе шелудивой официанточки? Они бы уже через пять минут трахались, как помойные коты! Это видно даже сквозь кофейный пар. А вам – в силу весьма туманных причин – такой вариант отнюдь не улыбается.

– Нет, я настаиваю, – говорите вы. – Мне практически по пути, вовсе не крюк.

– Угу, для бешеной собаки… – бормочет он, ибо все нормальные люди, включая даже столь малознакомых с местной географией типов, как таксисты Сиэтла (этот язык, на котором они говорят, – бенгальский, что ли?), прекрасно знают, что Баллард совсем в другой стороне.

В пути Даймонд ведет себя непривычно тихо, даже угрюмо. Возможно, его загипнотизировал монотонный серый дождь. А может, урчащий мотор «порше» напоминает ему об интересных нереализованных возможностях, оставшихся в кафе? Что ж, компенсировать потерю вы не собираетесь. А чтобы он не сомневался в правдивости сведений о Кью-Джо, вы предлагаете заехать на заправку перед мостом и вместе позвонить ей из телефонной будки.

– А что случилось с телефоном в машине?

– Не работает.

– Какой-то он помятый.

– Да уж. Это точно.

Как ему объяснить, что обезьяна вашего дружка использовала телефон в качестве гимнастического снаряда?

Вы позволяете Даймонду самому набрать номер – теснота телефонной будки вынуждает к опасной близости, – и он успокаивается, услышав короткие гудки. Вернувшись в машину, он включает свою обычную болтливость.

– Значит, вы приехали на выставку земноводных, чтобы найти Кью-Джо?

– Ну да. А зачем еще?

– Не знаю. Так, надеялся…

На что надеялся? Что вы искали с ним встречи? Что вы тоже на особом листке? Лучше в эту тему не углубляться.

– А вам не интересно, как я вас нашла?

– Меня в последнее время ничего не удивляет. Ну ладно, как вы меня нашли?

– Индеец подсказал.

– А, так вы познакомились с Ураганом?

– Ну, познакомились – это слишком сильно. Скажите, мистер Даймонд…

– Ларри.

– Хорошо, Ларри. Что, действительно так плохи дела, что приходится жить в подвале под боулингом?

Он снова царапает вас жутковатой улыбкой:

– Гвендолин, я там жил еще когда был брокером. С восемьдесят шестого года. – Ваше плохо скрываемое недоумение его явно веселит. – Вот ты, например, пошла работать на биржу из материальных соображений. И это нормально. Биржа не хуже любого другого места подходит для погони за миражем финансового благополучия. Этот мираж здорово заворожил расу примитивных приматов, в которых наши земноводные предки, к сожалению, выродились. Но для меня деньги никогда не имели большого значения.

О боже, думаете вы. Не хватало еще, чтобы этот тип оказался более странной и хипповатой версией Белфорда Данна!

– Ну, из того, что я слышала, ты спалил свою карьеру и чуть было не спалил «дискотеку», где работал, – только потому, что гнался за большими деньгами.

Он хихикает – то ли как демон, то ли как маленький мальчик:

– Если бы я интересовался деньгами, то подался бы в инвестиционные банкиры. Да, я рисковал, когда занимался ценными бумагами. Играл на грани фола. Все так и есть. Для меня это действительно была игра. На протяжении нескольких лет я находил в ней драму и романтику, как в любой хорошей игре. А потом мне стало скучно. Я сделался слишком хорошим игроком. Сидя здесь, в Сиэтле, я легко крутил баскетбольные финты вокруг ведущих акул с Уолл-стрит: в этом, конечно, был определенный шарм и вызов, но постепенно мной завладела тоска. Ведь сколько бы ты ни зарабатывал, все равно в конце останешься с нулем. Понимаешь, о чем я? – Он вздыхает. – Боюсь, что нет.

Нет, не понимаете.

– Когда действовать по закону стало неинтересно, я начал нарушать закон. Это вернуло остроту и романтику… на время. А потом снова стало скучно. Я устроил так, чтобы в случае биржевого краха остаться без гроша. И 19 октября 1987 года крах произошел. К моему огромному облегчению.

– А как насчет твоих клиентов?

– Ну, во-первых, мелкие кусочки не пригорели: ни старики, ни молодые семьи, ни приезжие ребята, соблазненные иммигрантской мечтой. А что до крупных инвесторов – их мне ничуть не жаль. Они ведь тоже играли, даже если в силу слепоты и природного лицемерия не хотели этого признавать. Неужели они думали, что карты сдает мать Тереза? Много ли сочувствия вызывают люди, которые верят в Ложь, обнимаются с ней, клюют с ее ладони и целуют в задницу, а потом, когда Ложь их предает, начинают хныкать и жаловаться? Они должны знать, что рано или поздно этим кончится. Ложь всегда предает.

Вы не уверены в правоте его замечаний, но их дерзкий тон вам по душе. Въезжая на стоянку перед «Гремящим домом», вы спрашиваете:

– Значит, в конце концов ты просто дал себя поймать? Поразительно! Но это потому, что ты решил завязать. А что делать, если кто-то хочет остаться при делах? – Вы пытаетесь напустить в мысли тумана, чтобы он не мог их прочитать.

– Например, ты?

– Ну хорошо, пусть я. Ты думаешь, у меня есть шанс удержаться в этом бизнесе?