Убийца во мне - Джим Томпсон

О дорогой, дорогой, дорогой, как же сильно я тебя люблю! Я всегда любила тебя и буду любить, что бы ни случилось. Всегда, дорогой. Всегда-всегда. До конца дней.

Навеки твоя,

Эми»

21

Гм… Ну и?

Что ты собираешься делать? Что ты собираешься говорить?

Что ты намереваешься говорить, когда тонешь в собственном дерьме, а они пинают тебя и топят, стоит тебе вынырнуть; когда тебе хочется кричать так, как не кричат даже в аду; когда ты — на дне ямы, а весь остальной мир — на поверхности, у него одно лицо без глаз и ушей, и, несмотря на это, он наблюдает за тобой и слушает…

Что ты собираешься делать и говорить? Что ж, напарник, все просто. Так же просто, как прибить свои яйца к пню, а потом повалиться назад. Трави меня, напарник, загоняй в угол, потому что так проще.

Ты скажешь, что они не имеют права подозревать хорошего человека. Ты скажешь, что победитель всегда остается, а проигравший всегда уходит. Ты будешь улыбаться, дружище, ты продемонстрируешь им свою старую боевую улыбку. А после этого ты выберешься отсюда и покажешь им, где раки зимуют… ты будешь бороться!

Ура.

Я сложил письмо и бросил его Говарду.

— До чего же болтливая девчонка, — проговорил я. — Отличная девчонка, но жутко трепливая. Такое впечатление, что она написала здесь все, что не смогла высказать вслух.

Говард сглотнул.

— И… и это все, что вы хотите сказать?

Я закурил сигару и сделал вид, будто не расслышал его. Кресло под Джеффом Пламмером скрипнуло.

— Мне очень нравилась мисс Стентон, — вдруг заговорил он. — Все четверо моих детей учились у нее в школе, и она была добра с ними, как будто у них отец — нефтяной магнат.

— Да, сэр, — согласился я. — Она действительно вкладывала душу в свою работу.

Я затянулся и выпустил дым. Кресло под Джеффом опять скрипнуло, на этот раз громче. Говард буквально испепелял меня своим полным ненависти взглядом. И сглатывал, как будто его тошнит.

— Вам, ребята, не терпится уйти? — спросил я. — Я, конечно, ценю то, что вы заглянули ко мне в такое время, но мне бы не хотелось отрывать вас от важных дел.

— Ты… т-ты!

— Говард, вы начали заикаться? Надо бы потренироваться с камешками во рту. Или с осколком шрапнели.

— Ах ты, грязный сукин сын! Ты…

— Не обзывайте меня, — сказал я.

— Да, — подтвердил Джефф, — не обзывайте. Нельзя говорить плохо о чьей-либо матери.

— К черту этот бред! Он… ты… — он погрозил мне кулаком, — ты убил эту девушку. Она сама об этом говорит.

Я рассмеялся.

— Она написала об этом после того, как я убил ее, а? Ловко.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Она догадывалась, что ты собираешься убить ее…

— И все равно намеревалась выйти за меня, да?

— Она догадывалась, что ты убил всех этих людей.

— Вот как? Странно, что она не написала об этом.

— Написала! Она…

— Что-то не помню. Вообще она ничего существенного не написала. Так, бабский треп.

— Ты убил Джойс Лейкленд, и Элмера Конвея, и Джонни Папаса, и…

— Президента Маккинли?

Говард откинулся на спинку стула. Он дышал как паровоз.

— Форд, ты убил их. Ты убил их.

— Тогда почему вы меня не арестуете? Что вы ждете?

— Не беспокойся, — уверенно кивнул он, — не беспокойся. Больше я ждать не намерен.

— Я тоже, — сказал я.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что вы и ваша банда из здания суда занимаетесь подлогом. Вы вешаете все на меня потому, что так приказал Конвей. Не могу понять — зачем. У вас нет никаких улик, однако вы упорно пытаетесь оклеветать меня…

— Подожди-ка! Мы не пытались…

— Пытались. Вы посадили сюда Джеффа, чтобы он прогонял посетителей. Вы делаете это потому, что у вас нет ни одной улики, а люди слишком хорошо меня знают. Вам известно, что никто не даст вам ордер на арест, поэтому пытаетесь погубить мою репутацию. И вам это удастся, так как за вами стоит Конвей. Вам это удастся со временем, и я не смогу остановить вас. Однако я не буду сидеть и ждать. Я уезжаю, Говард.

— О нет. Никуда ты не поедешь. Я предупреждаю тебя, Форд: даже не пытайся уехать.

— А кто меня остановит?

— Я.

— На каких основаниях?

— Уб… подозрение в убийстве.

— Но кто подозревает меня, Говард, и почему? Стентоны? Вряд ли. Майк Папас? Ха-ха. Честер Конвей? Кстати, Говард, у меня возникло забавное ощущение в отношении Конвея. У меня возникло ощущение, что он намерен держаться на заднем плане, что он ничего не скажет и не сделает, как бы сильно вы в этом ни нуждались.

— Понятно, — проговорил он. — Понятно.

— Вы видите тот проем позади вас? — спросил я. — Это дверь, Говард. Напоминаю на тот случай, если вы забыли. Не вижу причин, мешающих вам и мистеру Пламмеру выйти через эту дверь.

— Мы выйдем, — сказал Джефф, — и ты вместе с нами.

— Ха-ха, — рассмеялся я. — Нет, я не выйду. Уверяю вас, мистер Пламмер, я не собираюсь идти с вами. Можете не сомневаться.

Говард продолжал сидеть. Его лицо напоминало шарик красноватого теста. Он повернулся к Джеффу и покачал головой. Да, Говард старался изо всех сил.

— Я… И в ваших интересах, Форд, и в наших уладить это дело. Я прошу вас оставаться… находиться в пределах досягаемости до тех пор…

— Вы предлагаете мне сотрудничество? — уточнил я.

— Да.

— Вон там дверь, — сказал я. — И закройте ее очень тихо. Я переживаю последствия шока, и от резких звуков может начаться рецидив.

Говард открыл и закрыл рот, потом вздохнул и взял шляпу.

— Мне очень нравился Боб Мейплз, — сказал Джефф. — И малышка мисс Эми тоже.

— Ты уверен? — спросил я. — Это доказанный факт?

Я положил сигару в пепельницу, откинулся на подушку и закрыл глаза. Громко скрипнуло кресло, Говард сказал:

— Давай, Джефф…

Я услышал странный звук и открыл глаза.

Надо мной стоял Джефф Пламмер.

Он улыбался мне одними губами, а в его руке был пистолет сорок пятого калибра со взведенным курком.

— Вы уверены, что не хотите пойти с нами? — спросил он. — Вы не передумаете?

По его тону я понял: он надеется, что я не передумаю. Он буквально умолял меня, чтобы я ответил «нет». А я решил, что произнесу это коротенькое слово только в том случае, когда говорить будет нечего.

Я встал и начал одеваться.

22

Если бы я знал, что тот адвокат, друг Ротмана, дружище Билли Уолкер, задерживается на Востоке и не может вернуться, я, возможно, чувствовал бы себя по-другому. Я, возможно, распсиховался бы. Хотя, думаю, вряд ли. У меня было ощущение, что я с нарастающей скоростью качусь вниз по желобу, который ведет меня именно туда, где мне суждено быть. Скорость и без того немаленькая — так зачем суетиться и бежать бегом, ускоряя события? В этом нет ни капли смысла, а я, как вы знаете, не совершаю бессмысленных поступков. Вы это знаете или скоро узнаете.

Первый день и первую ночь я провел в одной из «тихих» камер, но на следующее утро они перевели меня в «холодильник», туда, где я — где умер Джонни Папас. Они…

Как так получилось? Они имеют на это право. Они «большие шишки» и имеют право на многое, а ты — песчинка и имеешь право покоряться. Они не регистрируют тебя. Никто не знает, где ты. У тебя нет никого снаружи, кто помог бы тебе выбраться отсюда. Это противозаконно, но я давно понял, что чаще всего закон нарушается в окрестностях здания суда.

Да, они имеют на это право.

Итак, первый день и первую ночь я провел в «тихой» камере, и большую часть времени я потратил на то, чтобы обмануть себя. Я все еще не мог смириться с правдой и пытался вести себя так, будто все можно исправить. Вы же знаете эти детские игры?

Вы совершили что-то плохое и думаете, что если я сделаю это и это, то все исправлю. Если я сосчитаю от тысячи до нуля тройками или прочту стихотворение на «поросячьей латыни», стараясь при этом дотянуться большим пальцем ноги до мизинца, все будет хорошо.

Я играл в такие игры и в своем воображении совершал невозможное. Я без остановки шел от Сентрал-сити до Сан-Анджело. Я смазывал маслом трубу, которая шла над рекой, и скакал по ней на одной ножке с закрытыми глазами и тяжеленным камнем на шее. Я задыхался и обливался потом. Я стирал ноги на шоссе в Сан-Анджело, камень больно бил меня по груди, мотаясь из стороны в сторону и пытаясь спихнуть меня в реку. Но в конечном итоге я побеждал. Только сейчас… сейчас мне придется пройти более серьезное испытание.

Потом они перевели меня в «холодильник», где умер Джонни Папас, и вскоре я понял, почему они поместили меня туда не сразу. Им пришлось сначала немного поработать. Не знаю, как они устроили этот фокус, только вот пустой патрон для лампочки на потолке играл в нем не последнюю роль.

Я лежал на нарах и готовился взобраться без рук на водонапорную башню, когда вдруг услышал голос Джонни: