Второй Эдем - Бен Элтон

— Ты стрелять умеешь? — спросила она.

Макс снисходительно взглянул на нее.

— Рут, я родом из Лос-Анджелеса. А там главное — не забыть, что можно не стрелять.

Шон всучил Максу в руки автомат. Второй он предложил Натану.

— Мы здесь для того, чтобы работать над фильмом! — в ужасе взмолился Натан.

— Уже нет! — вскричал Макс. — Теперь мы защищаем дом!

Макс был очень взволнован. Он любил совершать безумства, а безумнее того, что он собирался сделать, просто не придумаешь. Вообще-то единственное, что он любил больше безумных поступков, это совершать безумные поступки в присутствии красивых девушек. Особенно в присутствии красивых девушек, с которыми он хотел бы проводить долгие романтические вечера, потягивать вино, разговаривать и бесконечно заниматься любовью в самых разных заманчивых позах и в самом разном антураже.

Натан видел, что Макса даже не стоит пытаться урезонить, и нырнул под кухонный стол. Ничего лучше он просто не придумал.

Рут и Шон оба были вооружены. Старик выбежал из кухни прикрывать дом с тыла, а Рут высадила стекло в кухонном окне и приготовилась отстреливаться. Макс, следуя примеру вооруженной бабушки, тоже высадил стекло и осмотрел свое оружие. Он хотел убедиться, что знаком с принципом его работы и не будет недоуменно вертеть автомат, когда придется перезаряжать его в пылу битвы. Розали также взяла свой автомат со стены и вроде бы приготовилась стрелять, но замерла. Ее лицо вытянулось, она стояла посреди кухни, совершенно подавленная.

— Бабуль, — сказала она. — Это глупо. Мы в ловушке, отстреливаться нет смысла, они нас окружили. И вообще, мы ведь не хотим убивать невинных копов. Я хочу сказать, это ведь нехорошо, верно?

— Нет, дорогая, — ответила бабушка. — Учитывая все, что у них на тебя есть, они тебя на веки вечные упрячут. Ты сядешь лет на тридцать.

— Тридцати уже не осталось, бабушка.

— Вот именно, поэтому ты должна сражаться. — Ее палец на курке побелел. — Твои родители не боялись никаких копов и погибли в перестрелке у Селлафилда. Полицейские, конечно, могут быть невинными мальчишками, но их работа — охранять то, что нас убивает.

— Бабушка права, Розали! — крикнул Шон из другой комнаты. — Нельзя, чтоб они тебя сцапали. В сарае стоит мотоцикл. Мы тебя прикроем, проберешься по канаве вдоль ручья — и привет!

— Конечно, а мои бабушка и дедушка предстанут перед судом за убийство полицейских.

— Не обязательно их убивать, — вмешался Макс. — Мы просто будем стрелять, чтобы не дать им высунуться.

Но Розали была непреклонна. Дом окружен, и она попалась — вариантов, с ее точки зрения, быть не могло.

Офицер заметил, что дом готовится к обороне. Он ясно дал понять находившимся внутри, что силы не равны и любое сопротивление будет жестоко пресечено. Главным образом он напирал на то, что Розали все равно не уйти, так зачем еще кого-то убивать? Розали решила сдаться.

Тем временем Макс начал раздеваться.

АКТЕР РАБОТАЕТ НАД РОЛЬЮ

План Макса был прост. Он напомнил осажденным, что сложение у него изящное, рост невелик, а также что он превосходный актер. На дворе по-прежнему было темно, и, насколько они знали, никто из Гарды никогда не видел Розали в лицо. Да, возможно, они заметили, как она входит в дом, но с большого расстояния и в темноте. Даже если они использовали приборы ночного видения, то могли разглядеть только ее одежду. Макс объяснял все это, раздеваясь до трусов перед ошеломленной публикой.

— Ну же, быстрее, — бросил он. — Давай мне свою одежду! Они видели, во что ты одета!

— Не дури, черт возьми. Ты ни капельки на меня не похож.

— Эй, милочка! Это мое дело, понятно? Моя стихия. Я знаю, что делаю… Там темно, холодно, копы хотят арестовать бандитку и поехать домой. Ну и позволим им арестовать бандитку, то есть меня. Поверь мне, актерское мастерство — это умение блефовать. Если вести себя уверенно, люди поведутся, невзирая ни на какие нестыковки. — Макс говорил со знанием дела, так как недавно ходил на ретроспективу фильмов с Арнольдом Шварценеггером в Американском институте кино. — Если я выйду в твоем берете, надвинутом на лоб, с капелькой косметики и в твоем платье, они не разберутся. Взгляни на вещи трезво, Розали, сколько шансов, что из этого домика выйдет американский киноактер, переодетый девчонкой-террористкой? Ноль. Копы не поверят, даже если я им свой член покажу. Они видели, как ты вошла, увидят, как ты вышла… К тому же что тебе терять… Лады, моя милая? — Последнюю часть своей пламенной речи Макс произнес, блестяще имитируя ирландский акцент Розали. Он говорил к тому же чуть выше, изменив тон голоса несильно, но достаточно. Ведь далеко не у всех женщин высокие голоса, и нет ничего смешнее, чем когда мужчина пищит, изображая женщину.

Розали отбросила сомнения. Она стянула джемпер и платье.

— Мне терять нечего. А если они раскусят тебя, в чем я не сомневаюсь, какое мне дело?

— Вот именно, — сказал Макс. — Но они меня не раскусят.

— Раскусят, если скажешь „лады“, — ответила Рут. — За всю свою жизнь ни разу не слышала, чтобы хоть один ирландец так сказал.

— Мне понадобится лифчик, — заметил Макс, не удержавшись от искушения бросить оценивающий взгляд на тело Розали. Оно казалось таким — он даже не мог подобрать слова — настоящим… — И какая-нибудь для него набивка.

— Много набивки не понадобится, я не голливудская дива.

Она повернулась к нему спиной и сняла лифчик, надев футболку, которую бабушка подала ей со стоящей у камина сушилки для белья.

Макс начал входить в образ. Он побрился всего несколько часов назад в гостинице и, нанеся слой пудры, которую принесла Рут, добился сравнительно гладкой кожи. Подкрасив губы и слегка подведя глаза, он изменился до неузнаваемости… хотя, разумеется, так и остался совершенно непохож на Розали. На Розали были надеты тяжелые походные ботинки с длинными шерстяными носками, платье и пальто, а каштановые волосы забраны под черный берет. У Макса волосы были почти до плеч, так что с этим проблем не возникло, и, позаимствовав у Шона пару фермерских ботинок, он начал чудеса перевоплощения.

— Знаешь, Макс, — сказал Натан, появившись из-под стола, — может быть, у тебя и получится.

— Я не знаю никакого Макса, — ответил Макс с мягкой ирландской интонацией. — Господи, ты не представляешь, как они меня разозлили, я готова собственноручно перестрелять всех этих ублюдков из Гарды.

Натан просто ушам своим не верил. Стоило Максу напялить пальто, как он тут же стал разводить обычное актерское шаманство. Ничто так не раздражает сценариста, как заявления актеров, что они „вошли“ в роль и отказываются из нее выходить. Ведь кто, как не он, сценарист, выдумал всех этих персонажей, и ему вдруг приходится выслушивать, что он ничего не понимает и только актер может действительно вдохнуть в образ душу. Натан не был автором нынешней роли Макса, но все же он терпеть не мог, когда актеры делают вид, будто игра — это „жизнь“, а не просто притворство.

Макс присел на корточки и несколько раз глубоко вздохнул. Потом встал и потянулся. Постоял на голове. Полежал на спине и помычал, сначала тише, потом все громче… „мммммааааААА-АММММ“. Затем поднялся. Он был готов.

— Если я выйду, — подражая Розали, крикнул он в окно, — вы точно не станете трогать моих бабусю с дедусей?

Розали поморщилась, услышав его слова, звучавшие по-деревенски и отдававшие прошлым веком, но не могла не признать, что акцент и голос очень похожи.

— Старики нас не интересуют, — ответил полицейский. — Нам нужны только вы, мисс. Мы подгоним грузовик, вы выйдете, мы посадим вас в него и уедем.

— Хорошо, — крикнул Макс. — Я выхожу. Но если вы нарушите свое слово, Пресвятая Дева Мария и сын ее Иисус узнают об этом.

Макс отвернулся от окна. Розали решила все-таки дать ему совет.

— Давай-ка поменьше этой ирландской хрени, — прошептала она.

Натан мог бы объяснить ей, что это большая ошибка. Нельзя критиковать актера во время представления. Возможно, Макс и начал влюбляться в Розали, но актер всегда в первую очередь актер, а потом уже человек. Он повернулся к ней с выражением такого презрения и ярости на лице, что она невольно попятилась.

— Слушай, детка, — прошипел он. — Я несчастный идиот, которому придется сыграть эту дебильную роль! Я тот тупой дебил, которому сейчас придется выйти туда, и я это сделаю, мать твою!

— Извини, — пролепетала Розали. — Вообще-то я считаю, что это гениально. Правда.

Она схватывала все на лету. Макс собрался. Было слышно, как к дому подъехал грузовик.

— Иди и отрывайся, мать твою, — пробурчал Натан себе под нос.

Макс поднял свой автомат, держа его над головой, ногой распахнул дверь и застыл в предрассветных сумерках. Секунду он стоял неподвижно, а потом закричал: