Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«И память ему за это должна быть такая же!» — вдохновенно решал Сергуня, Надо будет пойти к председателю Пашке Сухареву и доложить ему все путем. Криво ли, плохо ли, а рассказать. Он хоть молодой, а дельный, должен понять и записать Фирса там, на обелиске, в табличку, рядом с другими героями. И еще надо съездить к Генке Смородину в Талицу и все рассказать, не таясь. Уж сколько раз он туда собирался. Ехать верст двести, однако. Да разве это помеха? Пусть узнает про деда. А то кто же ему расскажет?.. И от этого неожиданного и простого решения Сергуня почувствовал радость и душевное облегчение, будто сделал уже это дело. Он даже сел на минуту на хрустких ветках, завязал потуже ушанку под горло. И снова улегся, довольный, лицом к костру, к прогорающим, красным углям, поправил под головой рюкзак и закрыл глаза.
Нет, думал он с утехой, все же складно и счастливо протекла его жизнь. Обижаться не приходилось. Помимо прочего сколько было в ней всяких удач, сколько радостей. Каких только праздников не было встречено! Каких только песен не сыграно!.. На праздники, особенно октябрьские, они сходились обычно у Зинаиды, в ее просторном дому. Как раз к октябрьским сразу после войны вернулся и ее Алексей, целехонький, невредимый, вся грудь в медалях. Зинка заполошно бегала по соседям — собирала посуду. К вечеру в избе набилось народу, все больше девки и вдовые бабы, поизношенные за войну тяжелым мужицким трудом. Привели ребятишек — куда ж их девать. Посажали на печку, на теплые семечки.
Бабы хлопочут над столом, расставляют, раскладывают. Принесли с собой, кто что мог — кто хлеб, кто яички, кто миску капусты. А иные с порога проходили прямо к столу и, расстегнув ватник, вытаскивали из-за пазухи теплый графинчик с брагой или заветную бутылочку. Полина напекла пирожков с морковью. А счетовод Тихон Глушков в вечных своих очках на веревочке, худой и болезненный, принес керосину в пузырьке и запасное стекло для лампы.
В избе все шумят, рассевшись за длинным столом, с завистью поглядывают, как на молодых, на Алексея и Зинку, сидящих в конце стола. Ярко светит трехлинейная лампа, и подвижные тени за спинами, словно сами собой, пляшут по стенам. Графин с мутной брагой кланяется не уставая. И Сергуня в который уже раз первым тянется через стол, объединяя все в один тост:
— А ну! Милые!.. За октябрьску!.. За победу! За родимых наших.
Полина одергивает его за рукав, сажает на место.
Глаза у баб блестят. Руки делают неверные жесты, потому что и правда наши возвращаются с победой. И у Мартьяновых старший вернулся, и у Котаревых. И всем чудится близкая радость и счастье. Зинаида тоже выпила, раскраснелась. Сидит возле мужа — уже не мужичка — жена, в кашемировом подаренном платье, соседок потчует. И он лихо пьет, по-хозяйски, с улыбочкой курит, закинув руку ей за спину, на спинку стула. И плывет по избе сладкий забытый дым папирос.
За столом среди баб в белом тонком платке по плечам красавица Шурка Лучкова — Лучиха. Чернобровая, тихая, вдовая в двадцать лет. Рядом пристроился счетовод Глушков. Накладывал ей в тарелку закуски. За круглыми стеклами — плавали глазки далекими точками:
— Я, Александра Ивановна, как человек одинокий, испытываю душевную пустоту. И понимаю страдания вашего одинокого сердца…
— А ну, Алексей, сыграй, — попросила Полина. — Ту, что раньше играл. До войны.
Он отмахнулся:
— Да я уж все то позабыл.
Но все подхватили:
— Сыграй, фронтовик! Сыграй!
И тогда Зинаида достала из шкафа гармонь, бережно замотанную в тряпицу, и, развернув, поднесла Алексею.
Звякнув медалями, он небрежно закинул ремень за плечо и, не выпуская из губ дымящейся папироски, тихонечко растянул меха. Тонкий звук поплыл по избе, протяжный, печальный. Все сразу смолкли, прислушались. Звук все плыл, ширился — возвращал прошлое. Алексей не очень-то бойко перебирал кнопки — вверх-вниз, и опять — вверх-вниз. Все не мог никак вспомнить той красивой, довоенной мелодии. Но даже от этих первых неясных звуков души у баб всколыхнулись. И, подчиняясь неясному, общему зову, одна за другой они вставали и торжественно
- Философский камень. Книга 1 - Сергей Сартаков - Советская классическая проза
- Лазик Ройтшванец - Илья Эренбург - Советская классическая проза
- Перекоп - Олесь Гончар - Советская классическая проза
- Быстроногий олень. Книга 1 - Николай Шундик - Советская классическая проза
- За синей птицей - Ирина Нолле - Советская классическая проза
- Территория - Олег Куваев - Советская классическая проза
- Территория - Олег Михайлович Куваев - Историческая проза / Советская классическая проза
- Записки народного судьи Семена Бузыкина - Виктор Курочкин - Советская классическая проза
- Женитьбенная бумага - Юрий Рытхэу - Советская классическая проза
- Черная радуга - Евгений Наумов - Советская классическая проза