Искры гаснущих жил - Карина Демина

Таннис задумалась. Говорили много и всякого, но она подозревала, что большая часть историй — обыкновенные байки.

И что теперь делать?

Сбежать?

А куда? Домой? И его за собой привести?

Не домой? Так ведь все равно след останется… надо из города уходить. Мир большой, всем места хватит. Вот когда она готова будет, тогда и выпустит. А пока…

Таннис огляделась и, остановив взгляд на клетке с самыми толстыми прутьями — ее всегда занимал вопрос, зачем они нужны, такие, каждый с ее руку толщиной, — хмыкнула. Ничего, пусть посидит денек-другой. С него не убудет.

Взяв тело за подмышки, Таннис потащила его к клетке. В ней и лежак имелся, к стене прикрученный. Таннис и одежду псу оставит, для начала свою, а там и по старым запасам пошарится, небось, не все истлели. И одеяло ватнее кинет, пусть старенькое, чутка попорченное крысами, но еще теплое. И вообще, он сам виноват, нечего было за нею гоняться… тоже, леди нашел… оставался бы со своими ледями, тогда и ей мороки неприбавилось ли.

В клетке Таннис не без труда взвалила тело — все-таки крепко она его ударила — на лежак. Отошла. Подумала и вернулась. В мокрой одежде еще околеет. Благородный, небось и здоровье хрупкое.

Раздевала быстро, злясь и на себя, и на него.

А костюмчик ничего, если очистить. Папаша Шутгар по старой памяти примет… и ботиночки почти новые… бумажник… деньги — это хорошо. А вот брегет приметный будет, но папаше не впервой с горячим товаром дело иметь, сумеет найти покупателя. Перстень Таннис снимать не стала. А бляху королевского следователя — вот же угораздило ее связаться! — бросила на лавку. На нее же положила старый свой свитер и штаны. Конечно, коротковаты будут, но ничего страшного, не перед крысами же ему здесь красоваться, в самом-то деле.

Укрыв Кейрена одеялом, Таннис погладила его по встрепанным волосам и пробормотала:

— Ничего. Как-нибудь… разберемся.

Клетку она закрыла и, обмотав цепью, толстенной и с виду все еще надежной, несмотря на покрывающую звенья ржавчину, Таннис не без труда повернула ключ в огромном замке.

Надо будет масла принести, смазать. И Войтеху спасибо сказать, пусть бы он не о Таннис, но о товаре заботился.

…вот только не услышит.

— Я тебя выпущу, — пробормотала она, стягивая ботинки. Тепло, порожденное ромом, уходило, и Таннис вновь начало потрясывать от холода. — Честное слово, но немного попозже.

Сначала она высушит деньги, благо, от воды ассигнации не сильно пострадали, попрощается с мамашой, объяснив ей, что надо бы сменить место жительства, и изучит расписание дилижансов.

Конечно, жаль покидать знакомые места, но… этот ведь не отстанет.

Кейрен, не приходя в сознание, свернулся клубком. Мерзнет, бедный… он же говорил, что сосуды слабые. И Таннис мысленно пообещала ему раскопать еще одно одеяло. Или даже два, если не истлели.

Благородный все-таки.

Нежный.

Глава 9

Дите стало лучше.

Она сидела в кресле и перелистывала страницы журнала, делая вид, что всецело увлечена если не чтением, то разглядыванием картинок. Но Брокк чувствовал на себе ее взгляд, и взгляд этот мешал думать.

— Что? — спросил он.

— Ничего, — Дита улыбнулась. — Думаю, поздравить тебя со свадьбой или сочувствие выразить?

О его свадьбе «Светская хроника», стремясь исправить «досадную ошибку», писала в самых восторженных тонах. И Дита, читая статью, с трудом сдерживала смех, а у Брокка не получалось сердиться на нее. Напротив, если этот фарс развеселил ее, то в нем имелся хоть какой-то смысл.

— Расскажи о ней, — попросила Дита, закрывая журнал.

Ее уже давно не интересовали модные наряды, фасоны шляп и узор кружева, принятый в этом сезоне, равно как сплетни и дамские советы… реклама… весь тот мусор, которым полны были подобного рода издания.

— И не хмурься, я все равно не поверю, что ты злишься.

— Слишком хорошо меня изучила? — Брокк отложил записную книжку. Рассказать о жене?

Кэри, последняя искра угасающей жилы. Лунное дитя с белыми волосами и глазами цвета янтаря. С округлым по-детски припухлым личиком и привычкой смотреть сквозь ресницы, тоже светлые, словно пеплом припорошенные. Какая она?

Настороженная. Уже не испуганная, скорее опасающаяся.

Чего?

Брокк не знал.

Она ступала бесшумно, а прежде чем выглянуть в коридор или войти в комнату, замирала на несколько секунд. Прислушивалась? Прятала в юбках вздрагивающие руки? И сторонилась зеркал.

Его жена носила серые платья, закрытые и скучные.

Смотрела в пол.

И не заговаривала, если к ней не обращались.

Ее страхи все еще жили, но Брокк сторонился и их, и ее самой, не желая нарушать хрупкое равновесие старого дома.

Об этом говорить нельзя, но Дита ждет.

— Она… пожалуй, она ребенок. Постарше Летти будет, но все равно ребенок. И выглядит ребенком.

— Тебя это раздражает?

— Нет.

— Тогда в чем дело? — Дита приподняла бровь и тут же болезненно скривилась. — Если ты скажешь, что все в порядке, я тебе не поверю.

Вновь она угадала. Нет, не в порядке.

Эйо с мужем ушла на Перевал, а во вновь осиротевшем доме поселилась девочка с желтыми глазами, не способная заполнить его пустоту. Она редко выглядывает из комнаты и старается держать дистанцию, что даже хорошо, потому что сближаться с нею — глупость неимоверная.

Брокк вежлив.

Она — предупредительна и послушна.

Наверное, Кэри можно было бы отослать, но…

— Сложно все, — Брокк коснулся витражного стекла. Лампа, купленная в антикварной лавке, нравилась Дите своей безыскусной красотой: молочно-белый фон и синие, красные, зеленые рыбины. Их силуэты были схематичны, словно нарисованы ребенком, а стеклянный шар прорезала трещина. Лампу пора было бы выбросить, но Дита возражала. — Сложно… она из Высших.

— И что?

— Ничего.

— Ты ей не нравишься?

— Нет, но… не знаю. Я не разговаривал с ней.

Случайные встречи. Совместные завтраки, которые проходят в настороженном молчании. И взгляд Кэри, устремленный если не на скатерть, то на его руки.

Знает?

Определенно. И если пока это знание не пугает ее, не вызывает отвращения, то скоро все изменится.

— Попробуй поговорить, — кресло Диты покачивается, скрипит. — Как знать, вдруг понравится?

— Смеешься?

— Ничуть, — она замялась и, сняв перчатку, вытянула руку. Дита разглядывала ее с удивлением. Сухая ладонь, и тонкая пергаментная кожа, на которой проступили темные пятна. Ногти напротив, сделались белы, хрупки. — Ты…

Она подбирала слова аккуратно, хотя Брокк понимал, что именно сейчас услышит.