Далеко от яблони - Робин Бенуэй

розовато-серый оттенок.

– А. Ого. Вот это да.

– Парень, которого я стукнула, – Адам, лучший друг Макса, моего бывшего. В первый день после моего возвращения в школу он включил на телефоне запись детского плача. – Грейс пожала плечами, как будто такое сплошь и рядом случается с обычными, нормальными, порядочными людьми. – Я просто сорвалась.

– Как ее зовут?

Грейс подняла взор. Никто и никогда не задавал ей этого вопроса. Никто не расспрашивал о Персик, ни разу со дня рождения.

– Милли, – сказала она. – Амелия. Но я называю ее, гм, Персик. То есть про себя, мысленно.

– Скучаешь по ней?

Грейс кивнула и сунула в рот ложку йогурта, чтобы Рейф не заметил, как задрожал ее подбородок.

– Постоянно.

– А твой бывший?

– Даже слышать ничего не хотел. Его родители тоже. Он подписал отказ от прав буквально через пару секунд после того, как узнал о ребенке.

– И это тот парень, который за все платил на свиданиях? – Когда Грейс кивнула, Рейф откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул. – Что ж, благородства официально более не существует. Кому нужен парень, готовый купить тебе замороженный йогурт, но не готовый позаботиться о ребенке?

– Ты даже йогурта мне не купил, – заметила Грейс.

– Согласен. В наше время ни на кого нельзя положиться. – Сказано это было мягко, без ехидства – Грейс это поняла. Она научилась тонко чувствовать разницу в интонации, с которой ей говорили: «О, ты беременна!» или «О, ты беременна…»

Рейф закинул в рот кусочек печенья, который стащил из ее стаканчика.

– Правильно сделала, что врезала тому чуваку. Твоему бывшему тоже стоило бы навалять.

– Точно! – Грейс вскинула пластмассовую ложку, и Рейф победно стукнул по ней своей. – В следующий раз так и сделаю.

– И тебе сейчас… мутно? После того как…

Грейс воткнула ложку в йогурт.

– Ты всегда задаешь незнакомым людям такие вопросы? – Даже родители не спрашивали ее об этом. По большому счету ее вообще никто ни о чем не спрашивал. С другой стороны, это вполне логично. В эту минуту Рейф, можно сказать, рубил топором плотину, которая сдерживала гигантскую стену воды, грозившую затопить все вокруг.

Впрочем, он лишь пожал плечами.

– А ты всегда так отвечаешь незнакомым людям?

Грейс настолько истосковалась по разговорам, что сейчас охотно ответила бы даже на вопрос продавщицы из соседнего отдела косметики, спроси ее та про фильтр в сушилке для одежды.

– Не то чтобы мутно, просто теперь все по-другому. У меня больше нет друзей, родители ведут себя тише воды ниже травы, мне даже сообщения никто не пишет.

– В самом деле? А по-моему, твой телефон прямо разрывается.

– Да это, наверное, мама. Или Майя, моя… сестра. – Еще одно непривычное слово. – Тоже длинная история.

Рука Рейфа с ложкой замерла на полпути ко рту.

– Люблю длинные истории.

– Майя – моя биологическая сестра. Я совсем недавно с ней познакомилась. И с нашим братом Хоакином.

– Био… Ух, ничего себе! – Рейф рассмеялся. – Послушай, Грейс, не знаю, какие у тебя планы на следующий год, но, чтобы побить рекорд этого, тебе придется сделать что-то невероятное. Например, совершить затяжной прыжок с парашютом в реку, кишащую пираньями.

– Учту, – сказала Грейс. Несмотря на то что Персик уже покинула ее чрево, от йогурта все равно было как-то нехорошо. Она подвинула свой стаканчик к Рейфу. – Майя – единственная, кто пишет мне сейчас.

– Ни друзей, ни эсэмэс. Твоя жизнь очень похожа на мою.

– Жалкое зрелище.

– Угу. – Рейф откусил голову мармеладному мишке и вздохнул. – Даже пару для свидания найти не можем. Жуть.

Грейс не сдержала улыбки.

– Так, – Рейф бросил взгляд на свой телефон, – до конца перерыва ровно четыре минуты, потом я должен вернуться в магазин и отметиться. Не желаешь меня проводить?

Грейс притворилась, что обдумывает предложение.

– Дам примерить фартук, если захочешь.

– Неа, – сказала она, а потом встала и пошла следом за Рейфом.

Он придержал для нее дверь. Макс тоже так делал.

Телефон Грейс взяла в руки только после того, как села в машину, заперла двери и подняла стекла. Внутри было жарко и душно, закрытые окна приглушали доносившиеся снаружи звуки. У Грейс сдавило горло. Сообщение было от мамы. Тебе кое-что пришло по почте.

Грейс тащилась со скоростью улитки, если представить такую улитку, которая получила водительские права и очень не хочет возвращаться домой. Грейс знала, что пришло по почте, так же как с самого начала знала, что не сможет оставить Персик у себя.

Мама была на кухне. На столе лежал небольшой конверт из коричневой оберточной бумаги, резко контрастировавший с белой кафельной плиткой. Грейс посмотрела на него, потом перевела взгляд на маму.

– Это тебе, – сказала та. Она поняла, откуда письмо, догадалась Грейс. На конверте значился адрес агентства по усыновлению. Дэниэл и Каталина пообещали в течение первого года ежемесячно присылать по электронной почте отчеты о развитии малышки и фотографии, так что это первое письмо Грейс не удивило.

Проигнорировав мамин взгляд, она забрала письмо и отправилась наверх. Конечно, мама рассчитывала, что Грейс вскроет его на кухне и она увидит содержимое конверта, но Грейс боялась, что, открыв письмо, рассыплется на мелкие осколки, и потому хотела остаться одна.

Прошло больше тридцати дней с той даты, как она отдала Персик Дэниэлу и Каталине. Тридцать дней было у нее на то, чтобы забрать дочку, отозвать свое согласие на удочерение и снова прижать Персик к груди. Весь тридцатый день Грейс провела в постели. Скрючившись под одеялом, она следила за часами. Когда на экране телефона высветилось 00:01, в душе Грейс что-то умерло. Тридцать дней истекли. Удочерение официально признано. Персик уже не вернуть.

В комнате Грейс расчистила свободное место на полу – сдвинула нестираную одежду, нечитаные книги и журналы, – потом села, скрестив ноги, и подушечкой большого пальца надорвала конверт, не обращая внимания на жжение от неизбежного пореза. Изнутри вывалились две фотокарточки и письмо. Она успела поймать одно фото, прежде чем оно упало на пол. На нем была запечатлена пухленькая девчушка, совсем не такая красная и сморщенная, какой Грейс ее запомнила. С фотографии смотрела Персик, спокойная, ясноглазая и совершенная.

Целую минуту Грейс не отрывала глаз от фото, затем подняла упавший листок. На персонализированном бланке почтовой бумаги забавным розовым шрифтом вверху было напечатано: Милли Джонсон. Грейс даже не сразу сообразила, кто такая Милли Джонсон.

Теперь у Персик есть собственные бланки писем. Грейс никогда бы до такого не додумалась. Сколько еще всего, и важного, и мелкого, она упустила? О каких необходимых малышке вещах даже не догадывалась, пока не