Олег Борисов - Александр Аркадьевич Горбунов

совместной работой Георгия Александровича Товстоногова и Эдуарда Степановича Кочергина на сцене БДТ. Эдуард Степанович так вспоминает свою работу над спектаклем в рассказе «Медный Гога»: «…по цеховым связям было известно, что костюмы „Генриха“ делает у тебя Софья Марковна Юнович, Сонька Золотая Ручка — по кликухе питерских художников, достопочтенный и очень замечательный художник… Оказалось — она уже не работает „Генриха“. Не смогла придумать средневековых убийц-мясников без увражности [имеется в виду буквальное повторение источника] и сама рекомендовала тебе меня… Убийц я спокойно сочинил, я их знал собственной спиной с детства. Но, признаюсь честно, подвиг сей дался мне потом и кровью. Пришлось не спать три ночи подряд. Практически я пять дней находился в окопах, превратившись в биологический рисующий автомат. Почти сто двадцать эскизов, а рисунков вокруг видимо-невидимо. Кисть правой руки побелела от напряга, а пальцы стало сводить… Тяжела для меня получилась первая работа в твоем театре, но после нее ты предложил перейти из Комиссаржевки к тебе в штат главным художником… На твоего „Генриха“ „народ-богатырь“ по ночам стоял за билетами. Спектакль сделался знаменитым. Из столицы зритель приезжал вагонами, чтобы увидеть Олега Борисова в роли принца Гарри, Лебедева — Фальстафа, Стржельчика, Юрского, Копеляна, Басилашвили и других выпестованных тобою артистов».

В 1972 году Эдуард Кочергин был назначен на должность главного художника Большого драматического театра.

Актер Владимир Симонов рассказывает, как он девятиклассником попал на «Генриха IV», увидел Олега Борисова, как его это потрясло, он плохо запомнил сам спектакль, никаких подробностей, но на всю жизнь сохранилось состояние потрясения, испытанное тогда от игры Борисова и от самого явления под названием «театр» — такой силы было воздействие на юношу. Столь же мощный энергетический заряд Симонов, пребывая уже в статусе молодого актера, получил от просмотра Борисова в «Кроткой». «Это, — говорит он, — на уровне каких-то космических переживаний. Причем, я понимаю, это как краска, данная миру. Это же чудо, что есть краски, звуки. Вот это чудо Олегу Борисову дано было — так влиять, так переворачивать душу».

Интересно, что когда Симонов уходил на какое-то время из Вахтанговского театра во МХАТ, на открытии сезона Олег Николаевич Ефремов объявил: «У нас в труппу театра приняты два актера: Олег Иванович Борисов и Владимир Александрович Симонов». И обоим преподнесли по гвоздичке. Для Симонова это было знаковым событием.

«Что там ни говори, — пишет Рассадин, — спектакль по „Генриху IV“ никак не сочтешь товстоноговским шедевром; прекрасный артист Борисов если чем и запомнился, так именно „простотой“, резвой спортивностью; великий Евгений Лебедев в роли Фальстафа маялся с накладным брюхом. Главное же, помню домашние рецептеровские показы: много, много интересней того, что потом увиделось в уже чужом для него, отнятом у него спектакле…

Что ж, дело известное: театр жесток. Признаюсь, и в те далекие дни меня, как косвенного участника драмы, не оставляло предчувствие — по правде, даже уверенность, — что „Гога“ не допустит, дабы его артист, „одна семидесятая“, оказался бы и автором композиции, и исполнителем главной роли. Тем самым словно бы став с ним на равную ногу».

Но это — всего лишь частное мнение публициста, огорченного (и к огорчению этому следует отнестись с пониманием) тем, что произошло с его другом (сам Рецептер вообще считал, что Борисов играл его роль: «Не Гарри, а меня в роли Гарри!..»). На самом же деле поразительная по легкости, естественности, жизненности работа Борисова в «Короле Генрихе IV», бесспорная удача спектакля, потрясла весь театральный мир. Его органичность в роли принца Гарри, к получению которой — не стоит об этом забывать — он не приложил и тени усилий, привела к забавному эпизоду: рецензент, профессиональный критик, обязанный, по крайней мере, знать текст той пьесы, о которой пишет, сообщил читателям весьма ответственной газеты: все бы ничего, но у Борисова много отсебятины в спектакле… Можно только представить, какой мощи была игра артиста, каким было освоение текста и погружение в роль!

Когда он поднимал над головой корону, на зал обрушивалась тишина. Принц в исполнении Борисова понимал, что совершает великое действо. Слишком простым было бы считать его «Я поднимаю корону, которую я желаю давно и жажду. Я буду царствовать. Я буду царствовать долго. Я так долго ждал этой минуты необыкновенной». Он как будто короновал себя в театре.

Объяснений того, как, когда и почему вдруг ярко вспыхнуло каким-то особым светом дарование того или иного артиста, всегда много. «Но, несмотря на все эти объяснения, — рассуждает Сергей Цимбал, — рождение актеров осталось бы окруженным некоей притягательностью, не желающей разоблачать себя тайной. Подобной же тайной останется для нас, надо полагать, тот час, или та роль, или тот режиссер, благодаря которым Олег Борисов сумел узнать себя в прихотливом зеркале сцены. Узнать, может быть, немного удивиться, но в еще большей степени обрадоваться».

Можно, разумеется, только догадываться, когда это произошло с Борисовым, со времен Школы-студии МХАТа продвигавшимся, постоянно расширяя свой богатый разнообразием внутренний диапазон. Момент «самоузнавания» наступил, скорее всего, на той самой репетиции «Генриха IV», которую Сергей Юрский назвал «одним из самых ярких театральных впечатлений тех лет», и закрепился в день премьеры шекспировских хроник 10 мая 1969 года.

«Он был блестящ в этой роли, буквально искрился, — писал театральный критик Александр Свободин. — Жест принца, его ритм выражали — „все могу“, „все дозволено“. Прыгал, как дитя. Как испорченное дитя. В первой части спектакля был слишком резв, слишком раскован, слишком радостен. Борисов показал, что владеет тайной оправданного „перебора“, может быть, самым трудным в актерском мастерстве. Принц Гарри был во главе бродяг и гуляк. Жил в обнимку с Фальстафом. При дворе его считали отщепенцем, выкидышем королевской фамилии. Оказалось — всё не так. Как великолепно он продавал и предавал своих друзей по трактирным сражениям! Он прикинулся и зрителей заставил поверить в истинность личины, чтоб, когда протрубит труба, показать свои зубы звереныша. Это было изящно, смешливо, в движении, с лившейся через край радостью актера. А вокруг были не мальчики, но мужи товстоноговской труппы — Копелян, Лебедев, Юрский, Стржельчик…»

Если не заглядывать в скобки, внутри которых несколько сыгранных Борисовым ролей в Театре им. Леси Украинки, в частности, розовские мальчики (Андрей из спектакля «В добрый час», Олег из «В поисках радости»), и Свирид Петрович Голохвостый из фильма «За двумя зайцами», принесший Олегу Ивановичу фантастическую популярность, его взлет на вершину русского театра начался в сорокалетнем возрасте — с принца Гарри в «Короле Генрихе IV», беспримерно, виртуозно сыгранного артистом. Борисовский принц сместил спектакль в свою сторону, впору постановку было называть «Генрих V». По наблюдению Андрея Караулова, Борисов «действовал на зал магнетически. Весь в