Олег Борисов - Александр Аркадьевич Горбунов

была последняя капля. Далее последовало, как в шахматной партии „на флажке“:

Товстоногов. Где Борисов?.. Я хотел бы знать… Юрий Ефимович, вы не могли бы мне сказать, где Борисов?..

Я (с балкона). Борисов здесь!

Товстоногов (поворачиваясь в зал). Где здесь? Почему вы где-то прячетесь?

Я. Я не прячусь!

Товстоногов. Вы можете это сыграть? Прямо сейчас выйти и сыграть?

Я. Могу, Георгий Александрович!

Товстоногов. Можете?.. Хм… Так идите играйте, чего ж вы ждете? Начинайте со сцены в трактире.

Когда я побежал на сцену, наткнулся на пристальный глаз Дины Шварц, направленный на меня из ложи. Сыграл „трактир“, а потом и весь первый акт. Поначалу тряслись руки, но Товстоногов вроде был доволен: и как я играл, и как они с Аксеновым придумали эту „партию“. Помню, был взбешен Копелян: „А зачем мы тут два месяца корячились? Почему ты мне ничего не сказал? Можно же было тебя сразу назначить…“ И вправду — может, можно было сразу?..

Вслед за Копеляном — Юрский: „Что же репетировать, Георгий Александрович. По-моему, все ясно, тут не репетировать, тут играть надо, гримироваться…“» Лет через двадцать после этой истории Сергей Юрский сказал в разговоре с Андреем Карауловым, что для него эта репетиция вообще была «одним из самых ярких театральных впечатлений тех лет».

Подобное на театре случается. В середине 1970-х Анатолий Эфрос ставил в Театре на Таганке «Вишневый сад». Роль Лопахина репетировал Виталий Шаповалов, репетировал, надо сказать, неплохо (Раневская — Алла Демидова даже отправила Владимиру Высоцкому телеграмму в Париж: «Если сейчас не приедешь — потеряешь Лопахина»), но Эфрос видел в этой роли только одного артиста — Высоцкого, в очередной раз отправившегося тогда за границу. Как только Высоцкий вернулся и вышел на репетиционную сцену, всем стало ясно (говорят, и Шаповалову), кто — Лопахин.

Владимир Рецептер, называя себя не «я», а «артист Р.» и «автор» и описывая историю с «Генрихом», рассказывает, как он позвонил Юрию Аксенову, твердо решив вопроса «Почему ты мне этого никогда не говорил?» не задавать.

— Что это было, Юра? — спросил он. — Получается, что Гога приговорил меня заранее, а потом только разыгрывал «партию»… Что ему мешало назначить Борисова сразу?..

— Ну, Володя, я не могу ответить за него… Я, как ты понимаешь, выполнял его поручение. Он меня позвал за несколько дней до начала и сказал: «Юра, вы будете работать со мной на спектакле „Король Генрих IV“». Я понимал, что здесь ситуация непростая, ты делал пьесу…

— Я тебе напомню, сперва он пообещал Р. самостоятельную постановку, а потом решил ставить сам и предложил помогать ему в режиссуре и вместе с Лавровым играть принца… Иными словами, Р. было открыто предложено уступить «первородство» и перейти на вторые роли. А он отказался: «Вы ставите, а играю я… Один…» Так вот, не слишком ли опрометчиво, с твоей точки зрения, отвечал Р.?

— Конечно, опрометчиво! — сказал Юра. — Надо было хватать то, что в этот момент дают. Чем больше схватишь, тем больше останется, когда начнут отнимать. Помогать в режиссуре ты в последний момент отказался, а он на это уже рассчитывал, пришлось звать меня. И потом, ты фактически навязывал свое распределение, путал карты. А что касается моего прихода к Олегу, ты это должен понимать… Какой артист поверил бы мне на слово? До того, как пришел я, с Борисовым должен был быть разговор у Гоги. Олег об этом не пишет, но сначала должна была быть договоренность между ними, а уж потом состояться наша встреча. В последние годы Борисов, выступая по телевизору, вообще не упоминал Товстоногова, как будто его не было…

— Но он испытывал неловкость, записал, что это «дурно пахнет»…

— Не знаю, Володя, тогда я этого не заметил…

— А куда делся Лавров?.. Товстоногов назвал мне Лаврова…

— Точно сказать не могу, но у меня такое ощущение, что он отказался за несколько дней до распределения, прочел — и отказался… Не почувствовал для себя… Там Лебедев, Юрский… Много эмоций, а он любил играть закрыто…

— Но, Юра, у артиста Р. могла быть другая биография, если бы он все-таки сыграл эту роль, поэтому важно понять: когда Гога его приговорил — сразу или потом?.. Ведь ты участник этой «партии»… Р. играл генеральную репетицию!.. А до нее, с появлением Олега на сцене, была установлена строгая «очередь»!.. И эта очередь — тоже игра?

На что рассчитывал глупый автор, задавая опоздавшие вопросы? Что он хотел узнать и чего добивался? Этого он и сам не понимал…

— Все решал Гога, — сказал Юра, — а почему — не объяснял. Он был непредсказуемый, ты же знаешь… История — ужасная проститутка, и рассчитывать на нее нельзя. Во всяком случае, я не верю, что, репетируя «Генриха…», Олег испытывал большую неловкость…

— Иначе он бы не написал, — сказал Р. — И Балашовой говорил на озвучании: «Вообще-то хвалят, но такой осадок на сердце, как будто это моя вина перед Володей…»

«У Мельпомены, — рассуждает Владимир Рецептер, — грязная работа… Подарив мне роль Чацкого, она довела Юрского до боли… И наступила моя очередь платить по счетам. Борисов выиграл принца Гарри и стал счастлив. А потом вложил всего себя в Хлестакова, которого репетировал в очередь с Басилашвили. Роль досталась Басилашвили, и теперь Борисов кровью проплачивал собственный долг.

А позже Лев Додин ставил с Борисовым „Кроткую“ в БДТ, и Борисов откровенно смеялся над теми замечаниями, которые делал ему и Додину Товстоногов. Мастер был уже болен, и о нанесенной ему обиде узнал весь театр. Теперь он сам был вынужден платить по жестоким счетам Мельпомены».

Все свалено в одну кучу. И все истории — совершенно разные.

Юрский, блестяще игравший в «Горе от ума», резко — и справедливо, поскольку высочайший уровень игры позволял ему делать это, — возражал против замены его в роли Чацкого Рецептером.

Рецептер принца не играл, только репетировал, его работа не устраивала главного режиссера, который — задолго до премьеры! — заменил одного артиста на другого.

Хлестакова Борисов репетировал с Басилашвили «в очередь», был, разумеется, огорчен тем, что премьеру играл Басилашвили, но не Басилашвили, а именно Борисов отказался играть Хлестакова во время гастролей в Москве, когда осознавший свою ошибку Товстоногов предложил ему это сделать.

И наконец, Борисов не смеялся над замечаниями Товстоногова, сделанными главным режиссером после прогона «Кроткой», а обидой, нанесенной Георгию Александровичу, посчитали предложение Олега Ивановича режиссеру подняться на сцену и провести разговор там.

На афише спектакля, к слову, значилось:

«У. Шекспир „Король Генрих IV“,

перевод Б. Пастернака,

литературная композиция В. Рецептера,

постановка и оформление Г. А. Товстоногова,

композитор К. Караев,

художник по костюмам Э. Кочергин,

режиссер-ассистент Ю. Аксенов…»

Надо сказать, что спектакль «Король Генрих IV» стал первой