Гурджиев и Успенский - Аркадий Борисович Ровнер

материализацией “метафизической модели”.

Концепция сверхчеловека Успенского переплеталась с его теориями эволюции, времени-пространства и скрытого знания и составляла существенную часть его системы. Его критика “трехмерной модели” была направлена как против внутренней деградации современного человека, так и против ограничений современной мысли. Согласно Успенскому, современная мысль не способна постичь сверхчеловека. Центр внимания Успенского направлен, таким образом, на критику состояния и понятий современного человека, так же как и на разработку модели сверхчеловека.

Успенский отмечал, что идея сверхчеловека делит современную мысль на два направления. Первое – это направление, опускающее идею о сверхчеловеке, что делает большинство современных научных или философских концепций. Второе направление интерпретирует человека “с точки зрения идеи о сверхчеловеке”[300] и, таким образом, рассматривает современного человека как неполное (незавершенное) существо и видит цель человеческого существования в переходе к новой стадии развития. В рамках этого направления, писал Успенский, “человек рассматривается как зерно, как личинка, как что-то временное и подверженное трансформации”[301]. Успенский предполагал, что идея такой трансформации незаметно вошла в современные мистические, оккультные и теософские учения, и сетовал, что она трактуется ими путано и неясно. Он отделял себя от этих учений, утверждая независимость своих концепций от моды времени.

Успенский начал свою критику с направления западной мысли, опускающей идею о сверхчеловеке и трактующей современного человека как полное и завершенное существо. Человек рассматривается здесь с точки зрения его анатомической структуры, физиологических и психологических функций, его места в обществе и природе, его культуры и цивилизации. Современная наука и философия изучают возможность улучшения жизни человека и общества. Результаты человеческой деятельности, его достижения, открытия и изобретения рассматриваются представителями современной мысли как доказательства его эволюции. Человек и человечество представляются развивающимися по направлению к более высокому типу человека. Успенский полагал, что эти наивные эволюционные теории дают основание наивным, оптимистическим взглядам на человека и жизнь. Он писал: “Как будто люди сказали себе, что теперь существует эволюция и наука знает об эволюции, и из этого следует, что все хорошо и в будущем должно стать еще лучше”[302].

Успенский, напротив, считал, что прогресс эволюции никем и ничем не гарантирован и что эволюционный прогресс может идти как вверх, так и вниз. Все формы жизни являются результатом либо эволюционного прогресса, либо деградации, но, отмечал он, западная мысль часто принимает деградацию за эволюцию.

Успенский видел, что современная наука озабочена только настоящим или ближайшим будущим. Она имеет дело не с живыми фактами, а с искусственными построениями. Так, социология говорит о среднем человеке, понимая человечество и индивидуума как что-то однозначное и однородное. Он утверждал, что средний человек, с которым только и имеет дело социология, существует в реальности не более чем средняя величина горы.

Успенский утверждал, что обыкновенный человек не может увидеть или узнать о существовании сверхчеловека, так как более высший тип не может быть подвластным наблюдению более низшего типа. “С этой точки зрения, – писал Успенский, – вся наша жизнь и история могут иметь значение, которое нам не дано понять”[303].

Он сопротивлялся представлению о естественном процессе, автоматически происходящем со средним человеком, и о гарантированной эволюции масс. Современный протестантский теолог Поль Тиллих выразил эту проблему как “проблему неравенства”. Комментируя известную притчу Христа о зарытых талантах и предлагая критически отнестись к господствующему в современной мысли количественному принципу, он предлагал вдуматься в понятие “иметь”, ибо “может быть, наше обладание многими вещами – это не то обладание, которое может расти”[304], поскольку “тому, кому дано, прибавится; и у кого нет, отнимется”[305]. Для Успенского идея механической эволюции масс, “механического наращения” равнозначна тому, как если бы мы ожидали от всех клеток дерева, то есть от клеток корней, коры, волокон и листьев, их трансформации в цветы и фрукты”[306]. Эволюция, которая обычно приписывается скопом всему человечеству, может быть, с точки зрения Успенского, только сознательной эволюцией немногих. Бессознательно, справедливо утверждал Успенский, только вырождение.

Мы начали наш разговор о сверхчеловеке с утверждения Успенского: “Природа никоим образом сверхчеловека не гарантирует”[307]. Для Успенского сверхчеловек пребывает вне естественного эволюционного процесса, сопровождаемого известными антропологическими и общественными сдвигами. Концепция сверхчеловека выходит за рамки всего – даже религиозных предписаний. “Ничто не ведет к сверхчеловеку, кроме самого понимания сверхчеловека, и именно это понимание становится все более и более редким”[308]. И именно к этому пониманию стремился Успенский.

Концепция сверхчеловека Успенского – это дальнейшее развитие его постулатов об эволюции, являющей собой не просто антропологический или общественный прогресс, но сознательный переход человека к новому уровню существования.

Критика Успенского была направлена против современных ему интерпретаций сверхчеловека. Он полагал, что современная идея сверхчеловека “искажается, трактуясь либо слишком упрощенно, либо слишком фанатично”. Для Успенского путь от современного человека к сверхчеловеку начинается с “правильной идеи сверхчеловека”[309].

Сверхчеловек для него – результат внутреннего роста человека, который в своем развитии “следует ряду определенных ступеней”[310]. Поэтому, чтобы создать достоверную модель сверхчеловека, необходимо определить и понять эти “ступени” внутреннего роста человека.

Для современного человека идея сверхчеловека “принимает иногда странным образом уродливые или гротескные формы”[311]. Люди рисуют себе сверхчеловека каким-то преувеличенным человеком, в котором все его стороны развивались свободно и достигли предельных границ возможного развития. Вопреки этому представлению, Успенский считал, что в человеке есть много противоположных свойств, которые не могут развиваться параллельно. Эволюция человека по направлению к сверхчеловеку не может быть сосредоточена на физическом росте, силе или весе его физического тела. Он соглашался с Бекком, что “эволюция сознания, внутренний рост человека – это восхождение на пути к сверхчеловеку”[312], и предостерегал против “ложных путей, уводящих человека в сторону, отводящих назад или заводящих его в тупики”[313].

Идея сверхчеловека для саентистского сознания сдвигается в арсенал волшебных сказок и отметается как мифопоэтическая. Для подлинного движения в сторону сверхчеловека нужна особая предрасположенность сознания. Успенский отмечал связь между интересом к “мистическому” и “необъяснимому”, тяготением к оккультному и эволюцией в направлении к сверхчеловеку.

Другой существенной составляющей сверхчеловека является его “внутреннее единство”. Успенский писал: “Вопрос достижения внутреннего единства – это наиболее существенный вопрос внутреннего развития человека. До тех пор, пока он не достигнет внутреннего единства, человек не может иметь “Я”, не может иметь волю”[314].

Проблема внутреннего единства или цельности крайне важна в волевой антропологии Успенского. Успенский пишет, что мотивация жизни и поступков современного человека непроизвольна. Он описывает жизнь как ряд незначительных подробностей, среди которых человеческое “я” постоянно изменяется как в калейдоскопе. Каждое “я” внешнего события становится господином дня; оно “начинает строить и управлять, но, в свою очередь, неожиданно смещается